– Всенепременно! – с озорной улыбкой подхватил Никки. – Вот, например, стоило мисс Бекклз вчера ночью чуточку приоткрыть дверь, как он поднял такой лай, что разбудил даже старого Барроу!

– В самом деле? – вежливо осведомился Френсис. – В таком случае, не сочтите меня неблагоразумным, если я посоветую мисс Бекклз не отворять свою дверь нынче ночью. Если меня разбудить во время первого сна, то вновь заснуть мне будет очень нелегко, а всю ночь не сомкнуть глаз – это, знаете ли, отнюдь не способ укрепить здоровье.

Мисс Бекклз заверила его, что не станет больше так делать; и вся компания дружно вышла в холл, где на столе каждому была приготовлена свеча для спальни. Баунсер лежал на коврике у двери, и Френсис поднес к глазам лорнет, чтобы внимательно рассмотреть его, после чего вздохнул.

– Ужасно уродливая псина! – заявил он.

– Много ты в этом понимаешь! – парировал Никки, весьма болезненно воспринимавший любую критику в адрес своего любимца.

То ли недоброжелательный тон, то ли естественная антипатия к Френсису подвигла пса издать негромкое рычание. Он явно сомневался, как будет воспринято его поведение, но, не услышав упреков, поднялся и агрессивно залаял на Шевиота.

Френсис вздрогнул.

– Прошу тебя, держи его крепче, Николас! – взмолился он. – Какой, наверное, у меня отвратительный характер! Говорят, собаки чуют натуру каждого, не так ли? Надеюсь, это еще одно заблуждение из тех, что развенчиваются чуть ли не каждый день!

– Пока я здесь, он тебя не укусит! – жизнерадостно сообщил кузену Никки.

– В таком случае, прошу тебя, проводи меня наверх! – сказал Френсис.

Эта просьба была удовлетворена, и юноша передал Френсиса заботливому попечению его камердинера. Никки по секрету признался Элинор, что будет спать вполглаза и очень надеется, что ночью Френсис выйдет из своей комнаты, потому что – готов поставить пятьсот фунтов – Баунсер изрядно потреплет его. С этим недобрым пожеланием Никки удалился в собственную спальню, где его сморил крепкий, здоровый, юношеский сон, из которого, как справедливо рассудила Элинор, его смог бы вывести лишь рев труб Страшного суда.

Но мисс Бекклз, ничуть не боявшаяся Баунсера, не могла удовлетвориться столь простым решением. Не прошло получаса с того момента, как стихли шаги камердинера, удалявшегося в направлении крыла, где обитали слуги, и старушка чуть ли не до полусмерти напугала Элинор, прокравшись к ней в комнату, чтобы сообщить: она собственноручно лишила Френсиса возможности покинуть свою спальню этой ночью.

– Ради всего святого, что ты имеешь в виду, Бекки?! – пожелала узнать Элинор, садясь на постели и отодвигая полог.

– Любовь моя, мне пришлось вспомнить о пользе бельевой веревки! – многозначительно прошептала ее бывшая гувернантка. – Я связала ею двери – его комнаты и спальни мастера Никки!

– Бекки! – воскликнула Элинор. – Что ты наделала? Я уверена, нам довольно и охраны Баунсера! Представь себе, что будет, если мистер Шевиот обнаружит веревку! Я больше никогда не смогу без содрогания взглянуть ему в лицо!

– Хороший песик! – сказала мисс Бекклз, ласково глядя на верную ищейку, которая последовала за ней в комнату, а теперь уселась на задние лапы, прижав уши; на морде собаки при этом отражалось чрезвычайное дружелюбие. – По-моему, он совсем не злой и не страшный, а, Баунсер?

Пес моментально прикинулся глупым сентиментальным спаниелем, вывалил язык и часто задышал.

– Бекки, лишь представь себе, как это будет выглядеть, когда слуги утром обнаружат твою веревку!

– Да, любовь моя, вот только я всегда просыпаюсь раньше слуг, посему успею развязать ее. Не огорчайтесь, моя дорогая миссис Шевиот! Я просто подумала, вам захочется узнать, что я позаботилась о вашей безопасности. Идем, Баунсер, идем, хорошая собачка!

Компаньонка Элинор вновь выскользнула наружу, оставив девушку беспокойно вертеться на подушках, придумывая неубедительные оправдания, которые ей придется давать утром оскорбленному гостю. Но единственную тревогу, ставшую следствием военной хитрости мисс Бекклз, поднял Никки, который, проснувшись ни свет ни заря и приписав сие необычное обстоятельство легкому шуму, проникшему в его подсознание, спрыгнул с кровати и подкрался к двери, желая тихо открыть ее. Однако бельевая веревка оказалась крепкой, и Никки, вполне естественно решив, что своим заточением обязан коварным проискам Френсиса Шевиота, немедленно начал звать на помощь. Первым на его призыв откликнулся Баунсер, который взлетел наверх по лестнице и после нескольких безуспешных попыток освободить хозяина, бросаясь на дверь, принялся яростно рыть под нее подкоп.

Мисс Бекклз, задержавшись только для того, чтобы набросить шаль прямо поверх ночной сорочки, выбежала в коридор, схватила пса за ошейник и громким шепотом стала умолять Никки утихомириться. Но ни он, ни Баунсер не обратили на ее мольбы ни малейшего внимания, и лишь после того, как она дрожащими руками развязала узлы, а на шум прибежали не только Элинор, но и Барроу, проклятия пленника и тревожный лай Баунсера прекратились. Стоило объяснить Никки, в чем дело, он тут же разразился хохотом, достаточно громким, чтобы разбудить того, кто еще не проснулся во время предыдущей суматохи.

Элинор замерла в тревожном ожидании, но из спальни гостя по-прежнему не доносилось ни звука.

– Не возьму в толк, зачем кому-то понадобилось совершать подобную глупость! – заявил Барроу, с удивлением глядя на бельевую веревку. – Вот будет незадача, если сейчас выйдет мистер Френсис и потребует объяснений!

Барроу переводил взгляд с одного конспиратора на другого, выражая такое недоумение, что Никки предпочел отправить его обратно в крыло для слуг, а по пути удостоил рассказа, который вызвал у дворецкого лишь презрительную ухмылку.

– Хозяйка зря подозревает мистера Френсиса или ему подобных! – сказал дворецкий. – Бьюсь об заклад, он тут совершенно ни при чем!

– Что ты сказал Барроу? – спросила у Никки Элинор, когда юноша вернулся.

В ответ он, одарив ее улыбкой, заявил:

– Я вам не скажу. Иначе вы съедите меня живьем!

– Гадкий мальчишка! Признавайся немедленно!

– Нет, не скажу – вы покраснеете.

– Вот как! – с негодованием воскликнула она. – Ты невыносим!

– Не представляю, что еще я мог сказать ему!

– Какой смысл теперь говорить об этом? – Девушка понизила голос до еле слышного шепота и кивнула на дверь спальни Френсиса Шевиота. – Весь этот шум не мог не разбудить его! Почему он не вышел или не окликнул нас, чтобы узнать, что происходит?

– Наверное, он забился под кровать от страха, – язвительно ответил Никки.

– Но утром Френсис непременно пожелает узнать, что случилось!

– Я дам ему достойный ответ, – пообещал Никки.

Несмотря на заверения юноши, вдова спустилась в столовую в большом смущении, ожидая дальнейших неприятностей. Но ее незваный гость так и не появился к завтраку, а Барроу, сопроводив свои слова негодующим фырканьем, сообщил, что Кроули только что прошествовал с подносом в его спальню. Мистер Шевиот, высокомерно заявил камердинер, никогда не выходит из своих покоев раньше полудня.

– Да неужели, клянусь богом? – воскликнул Никки. – Что ж, ему придется нарушить свой обычай, потому что в полдень начинаются похороны!

Юноша не стал терять времени и сразу же после того, как расправился со своим, по обыкновению обильным завтраком, поднялся наверх, дабы уведомить об этом Френсиса. Но тот, сидя перед туалетным столиком в халате экзотических расцветок и терпеливо ожидая, пока камердинер не закончит полировать ему ногти, воспринял новости с раздражающей невозмутимостью:

– Да, мой мальчик, мне уже сказали об этом, и ты сам видишь, как рано я встал! Приходится прилагать все усилия, но я по-прежнему не представляю, каким образом успею одеться вовремя. Уже пробило десять, а ведь в одиннадцать, полагаю, нам нужно будет выехать отсюда! Кроули, мы должны иметь в виду, что, если судьба ополчится против меня, чего – искренне надеюсь на это – не произойдет, я вынужден буду потратить еще добрый час на то, чтобы завязать свой шейный платок, и вот тогда могу опоздать. Пожалуй, лучше заняться этим немедленно.

Никки изумленно уставился на стопку черных платков, каждый шириной в добрый фут, лежавших на столе.

– Боже милосердный, да тебе не понадобится и половина из них! – воскликнул юноша. – Или ты собираешься проторчать здесь целый месяц?

Френсис с тревогой окинул платки взглядом.

– Ты и в самом деле так думаешь? – осведомился он. – Надеюсь, ты прав, дорогой Николас, но мне случалось испортить целую дюжину, прежде чем я добивался нужных складок. Это было бы неуважением к бедному Евстасию, если бы я присутствовал на его похоронах с неуклюже завязанным шейным платком! А сейчас тебе придется оставить меня, мой мальчик; я всегда испытываю ненужное волнение, если на меня смотрят в тот момент, когда я занят самым трудоемким предметом своего туалета. Но перед тем как уйти, ответь мне, почему меня столь бесцеремонно разбудили сегодня утром?

– Ага, значит, ты все-таки проснулся от шума? – полюбопытствовал Никки.

– Мой дорогой Николас, я еще не лишился слуха, и сон у меня чуткий. А шум стоял такой, словно целый полк солдат атаковал этот несчастный дом!

– Тогда почему же ты не вышел из комнаты, чтобы узнать, в чем дело?

Френсис обратил на Никки шокированный взгляд.

– Выйти из комнаты до того, как меня побреют?! – переспросил он. – Мой мальчик, ты, должно быть, сошел с ума?

– Ладно-ладно! – нетерпеливо отмахнулся юноша. – Не случилось ничего особенного! Я не смог открыть дверь: понимаешь ли, ее заклинило; все двери в этом доме покоробились и рассохлись, так что в этом нет ничего удивительного! Барроу пришлось навалиться на нее плечом, потому что я опасался, что, если изо всех сил потяну за ручку, она попросту отвалится!

– Надо же! – неискренне изумился Френсис. – Какой ты, оказывается, сильный молодой человек, дорогой Николас!