– Милорд, леди отказывается от легких закусок, – сообщил он. – А пастор соизволил, по своему обыкновению, принять капельку можжевеловой водки.

– Очень хорошо. У вас найдется перо, чернила и бумага?

Владелец, озадаченно нахмурившись, признался, что подобных принадлежностей у него нет. И вдруг его чело прояснилось.

– Ну разумеется! Мистер Евстасий выразил желание составить завещание! – воскликнул он. – Но мне бы хотелось знать – вы понимаете, милорд, – как насчет леди?

– Она обручена с мистером Евстасием.

Хитчен выпучил глаза от изумления.

– Обручена с мистером Евстасием! – ахнул он. – А на вид такая вежливая и обходительная!

– И мистер Евстасий, – продолжал Карлайон, не обращая внимания на столь явную оплошность владельца гостиницы, – желает жениться на ней, дабы после его кончины она ни в чем не нуждалась.

Хозяин, похоже, окончательно лишился дара речи. Наконец, совладав с собой, он выдавил «Да, милорд!» и нетвердой походкой отправился на поиски письменных принадлежностей. Довольно скоро ему удалось найти более-менее подходящее перо. Строго глядя на него, Хитчен разразился возмущенной речью.

– Мистер Евстасий, говоришь? – язвительно изрек он. – Держи карман шире! Мистеру Евстасию подобная мысль и в голову не могла прийти, о чем тебе прекрасно известно! Мистер Евстасий, видите ли, вздумал обеспокоиться такими вещами! Как же! Это вы придумали, милорд, и нечего мне заливать!

Перо, вполне естественно, ничего ему не ответило. Хитчен негодующе фыркнул и взял чернильницу.

– Гордись! Ты поможешь избавиться от мистера Евстасия! – сказал он.

Карлайон тем временем вошел в гостиную, где и застал мисс Рочдейл с пастором, сидевших по разные стороны камина. Девушка имела утомленный, бледный вид, а в глазах ее, которые она подняла на лорда, таилось загнанное выражение. Он, одобряюще улыбнувшись ей, сказал:

– А теперь прошу вас пройти со мной наверх, мисс Рочдейл!

Она ничего не ответила; мистер Престейн поднялся из кресла и взволнованно осведомился:

– Должен ли я понять вас так, милорд, что мистер Шевиот желает провести обряд?

– Да, желает, причем очень сильно.

– Лорд Карлайон! – слабым голосом позвала мисс Рочдейл.

– Да, мисс Рочдейл, подождите немного. Вам решительно не о чем беспокоиться. Идемте же!

Элинор поднялась и положила ладонь на локоть Карлайона. Лорд ласково потрепал ее по руке и повел к двери. Она прошептала:

– Умоляю вас, не делайте… Я уверена, что…

– Доверьтесь мне! – только и сказал он.

Она же искала и не находила причин последовать его совету, но заявить об этом вслух было бы неуместно; вместе с ним Элинор поднялась по лестнице и вошла в спальню, где лежал умирающий.

Глаза Евстасия Шевиота были широко открыты, а голова повернута к двери. Мисс Рочдейл едва ли не с паническим страхом взирала на него, а вот он на нее не смотрел. Взгляд его был прикован к лицу кузена, в глазах Евстасия читались подозрение и тревога, отчего сам он походил на стервятника. Мисс Рочдейл невольно вцепилась в руку Карлайона.

Лорд, похоже, не заметил этого и подвел ее ближе.

– Ты по-прежнему настаиваешь на своем, Евстасий? – невозмутимо и холодно осведомился Карлайон.

– Да, говорю тебе!

Доктор с любопытством рассматривал мисс Рочдейл. Девушка почувствовала, как у нее начинают гореть щеки, и про себя порадовалась тому, что стоит в изголовье кровати, куда не доставал свет свечей. Лишь много позже она вспомнила, что ни тогда, ни во время странной и непривычной церемонии жених ни разу не взглянул на нее. Элинор ощущала себя лишней и ненужной, словно ее загипнотизировали или одурманили каким-то снадобьем, заставляя действовать против собственной воли. Она наблюдала за тем, как доктор, священник и Карлайон о чем-то совещаются, но не понимала ни слова из того, о чем они говорили; видела их движения, но при этом чувствовала себя настолько отстраненной, что впоследствии так и не смогла припомнить в точности, что же все-таки произошло в той мрачной комнате, задрапированной канифасом. В памяти девушки остался лишь узор на обоях, ромбы веселенькой расцветки на стеганом покрывале кровати да взмокшая прядь темных волос, прилипшая ко лбу Шевиота. Когда ее ладошку вложили в его руку, она вздрогнула, приходя в себя, и начала дико озираться по сторонам. Хриплый, задыхающийся голос, доносящийся из груды подушек, с трудом повторял за пастором слова, и тот низко склонился над постелью, чтобы расслышать их.

– Повторяйте за мной…

– Я, Элинор Мэри… – послушно сказала она.

Возникла пауза; священник занервничал, выразительно подняв брови и с мольбой глядя на Карлайона, стоявшего по другую сторону кровати. Тот пошевелился, снял с пальца перстень с печаткой и вложил его в безвольную ладонь кузена. Но ему же и пришлось надеть кольцо на палец Элинор, направляя ослабевшую руку Шевиота. Девушка не сопротивлялась, оставаясь покорной и послушной, пока ее крепко не взяли за руку и не подвели к столу у стены, где и попросили поставить свою подпись. Мисс Рочдейл повиновалась, с удивлением обнаружив, что рука ее, оказывается, не дрожит. У нее забрали бумагу и поднесли к кровати; Элинор наблюдала за тем, как Шевиот, которого поддерживал доктор, медленно выводит свою подпись. А потом к ней вернулся Карлайон, вновь взял ее за руку и повел к двери.

– Ну вот и все, – сказал он. – Спускайтесь вниз, в гостиную, через несколько минут я присоединюсь к вам.

Закрыв за ней дверь, он метнул озабоченный взгляд на кровать. Доктор, отмерив сердечные капли и поднеся склянку к полураскрытым губам Шевиота, многозначительно встретил взгляд Карлайона. Мистер Престейн заявил:

– Что ж, полагаю, я все сделал правильно! Правда, до сих пор мне еще не приходилось…

Глаза Шевиота открылись.

– Правильно? Это точно! Лучшая выходка в вашей жизни, пастор! – пробормотал он. – Но я не умру до тех пор, пока не составлю завещание! Бумагу… и чернила, ты, проклятый костоправ! Где мой кузен? Он бы перехитрил меня, если бы смог, но я проживу еще достаточно долго, чтобы обмануть его, вот увидите!

– Мистер Шевиот, мистер Шевиот, заклинаю вас, успокойтесь и покайтесь перед ликом своего Создателя! – взмолился Престейн.

Шевиот откинулся на подушки, утомленный собственным взрывом страсти, и прикрыл глаза тяжелыми веками. Доктор не отходил от него ни на шаг, считая слабый пульс и не сводя взгляда с воскового лица. Карлайон, сидя за столом, что-то невозмутимо писал. Вот он остановился, поднял голову и задумчиво посмотрел на Шевиота, словно прикидывая что-то. Но потом его перо вновь заскользило по бумаге.

Шевиот, тем временем, очнувшись от забытья, закричал:

– Мое завещание! Свет! Дайте света! Я ничего не вижу в этой адской тьме!

– Терпение! Уже скоро ты сможешь подписать свое завещание, – сказал Карлайон, не поднимая головы.

– Это ты? Ты еще здесь?

– Да, здесь.

– Я всегда тебя ненавидел, – непринужденно сообщил лорду Евстасий.

– Мистер Шевиот, я искренне призываю вас отринуть столь пагубные мысли, пока не стало слишком поздно, чтобы… – обратился к умирающему священник.

– Приятель, оставьте его в покое, ради бога! – пробормотал себе под нос Гринлоу.

– Да, я всегда тебя ненавидел, – повторил Шевиот. – Не знаю почему.

Карлайон отряхнув лист бумаги, встал из-за стола, и подошел к кровати, держа документ в руке.

– Ты можешь подписать завещание, кузен? – спросил он.

– Да, да! – горячечно прошептал Шевиот, пытаясь покрепче ухватить перо, которое вложили в его слабеющие пальцы.

– После своей кончины ты завещаешь все имущество своей супруге, Элинор Мэри Шевиот, – такова твоя последняя воля?

Евстасий содрогнулся в приступе негромкого смеха. Но в следующий миг от острого приступа боли у него перехватило дыхание, и он с трудом выдавил:

– Да, да, мне все равно! Если бы я только мог лучше видеть!

– Поднесите свечу поближе!

Мистер Престейн дрожащей рукой взял подсвечник.

– Это бесполезно, милорд, – пробормотал доктор.

– Знаю. Ну же, Евстасий, держи перо, света теперь достаточно. Подписывай!

Казалось, умирающий совершил над собой невероятное усилие. Одно долгое мгновение, обмякнув в руках Карлайона, он невидящим взглядом смотрел на бумагу под своей ладонью; затем взор его немного прояснился, и пальцы крепче стиснули перо. Он медленно вывел свою подпись внизу страницы. Перо выскользнуло из его руки, и брызги чернил запятнали стеганое покрывало.

– О, я знаю, что должен сделать! – сказал Шевиот, словно отвечая на чей-то незаданный вопрос. – Я должен приложить… приложить к нему руку и сказать… и сказать… такова моя последняя воля. Вот и все. Клянусь богом, все-таки я одурачил тебя напоследок, Карлайон!

Лорд опустил кузена на подушки и вынул у него из-под руки лист бумаги.

– Вы двое – свидетели, – сказал Карлайон, обращаясь к мужчинам. – Подпишите завещание, прошу вас!

– Если он пребывает в здравом уме… – с сомнением протянул Престейн.

Доктор, кисло улыбнувшись, заметил:

– Не терзайтесь опасениями на сей счет! Его рассудок столь же ясен, как и всегда.

– Ну, если вы в этом уверены… – сказал Престейн и быстро расписался на листе бумаги.

Кто-то поскребся в дверь; Карлайон подошел и отворил ее. На пороге возник Хитчен с сообщением, что внизу ждет мистер Карлайон.

– Мистер Карлайон?

– Мистер Джон, милорд. Я проводил его в гостиную. Мистер Карлайон очень желает поговорить с вашей светлостью.

– Очень хорошо, я скоро спущусь.

Доктор, поднявшись из-за стола, протянул завещание Шевиота лорду.

– Вот, возьмите, и я надеюсь, вам не придется пожалеть об этом, милорд, – сказал он.

– Благодарю вас; не думаю, что буду сожалеть.

– Отказаться от хорошего имения за здорово живешь! – проворчал себе под нос доктор.

Карлайон, покачав головой, вышел из комнаты. Внизу у огня сидела Элинор, а посреди комнаты стоял его брат, Джон Карлайон, и в недоумении взирал на нее. Услышав скрип открываемой двери, он обернулся и воскликнул: