— Никогда.

— Смышленый парень.

Он не двигался и едва сделал паузу.

— Поехали в Нью-Йорк со мной. Я не могу жить без тебя. Город походит на могилу.

Я вздохнула. Между нами было очень большое расстояние в течение слишком долгих

месяцев.

— Говоря об испытании… я жду экзаменов в феврале.

Дрю приподнялся на локтях, глаза расширены: голубые, потрясенные и

восхищенные. Я ждала, чтобы рассказать ему эту новость, так что теперь я могла

насладиться его реакцией.

— Адвокатура в штате Нью-Йорк, в США? — спросил он.

— Нет, задница, адвокатура старика на Седьмой и Би. Конечно адвокатура в штате

Нью-Йорк.

Он быстро отскочил от меня, сел прямо, внезапно проснувшись.

— Ты должна заниматься. Ты занималась? Мы должны пройти через это.

— Расслабься. Это легко.

Он запрыгнул сверху на моё тело и полностью покрыл его счастливыми поцелуями.

Я не забыла, что свело нас вместе, но это ушло на дно благодаря чувству безопасности и

радости. Я должна была согласиться: как только вернулись чувства, они ощущались

довольно-таки хорошо.

Парковка автомобилей кладбища Кентукки была пустынной — стояло только

несколько грузовиков. Наш сверкающий черный Ауди был самым ярким объектом на

несколько миль. Дрю припарковал его посередине парковки, подальше от деревянных

столбов, выпирающих под странными углами из земли. Заржавевшие цепи между ними

принимали форму завернутых в улыбку кудзу1, один за другим по краям прямоугольника

— улыбка, улыбка, улыбка. Небо было цвета асфальта, и товарняк медленно пыхтел,

громыхая по краю реки, как будто выпендривался вечной длиной, подобно павлину,

демонстрирующему свой хвост.

Я сдала свой экзамен в адвокатуру штата Нью-Йорк через шесть месяцев после

сдачи в Калифорнийскую. Я угрожала сдать экзамен ещё в сорока восьми штатах, ради

забавы, а Дрю угрожал привязать меня к кровати за это.

И это отлично сработало.

Всё отлично сработало. Я уезжала. Возможно на несколько лет, возможно ради

хорошего, но я уезжала. Я никогда не представляла, что оставлю Лос-Анджелес, но

осознание предстоящей свободы заставило меня почувствовать себя легкомысленной и

беззаботной.

Меня. Маргарет Дразен.

Я стала чокнутой за недели, прежде чем мы наконец-то уехали. Папа не был

счастлив, когда мы сказали ему об этом, и он зыркнул на Дрю так, как если бы он

86

запомнил его двенадцать лет назад, когда молодой человек обивал пороги дома, спрашивая

о старшей дочери. Ну, вы знаете, а мне пофигу.

Дрю настоял, что мы поедем по 70-му шоссе, я же вообще не думала об этом. Но он

замахнулся за пределы штата и поехал на юг, в Кентукки.

— ШЕСТЬ-НОЛЬ-ШЕСТЬ-Б-Р-О-В-Ь, — сказала я с пассажирского сиденья.

Он скользнул взглядом:

— Я тоже в этом нуждаюсь.

— Я знаю.

Мы остановились на светофоре, и Дрю положил свою руку на мою.

— Я пошел на похороны, но я не посещал его… ты знаешь. Такая тема, — он

посмотрел вдаль.

— Впереди есть флорист. Ты не захочешь появиться с пустыми руками.

Он купил букет желтых цветов, поскольку они выглядели более свежими, чем

другие. Тишиной была окутана наша дорога на кладбище. Я сжала его руку, потирая

грубую кожу на кончике пальца, где гитарные струны оставили мозоли.

На парковке автомобилей я снова взяла его за руку, и мы пошли по дорожке из

гравия, считая переулки и проулки по своей напечатанной карте.

Мы нашли могилу точно там, где ей и предполагалось быть. Просто ещё один

стежок, в разновидностях образцов серых камней на травянистом холме. Всё говорило

само за себя. Его имя. Соответствующие даты. Там, где другие имели свои определенные

роли — Отец, Жена, Мать, Сын, Младенец — у Стрэтфорда Гиллиама был ключ, такой же,

как и на его шее: короткая нотная партитура из пяти линий и четверти нот, разбросанных

между самыми нижними линиями.

— Я чувствую себя глупо, — сказал Дрю. — Это только надгробье и грязь.

— Ага. Глупо.

Поэтому мы были здесь вместе. Мы разделили холод, подключая цинизм. Мы

обладали иммунитетом к чувствам.

— Мне нравятся музыкальные ноты, — заметила я. — Это мило.

— Я выбрал их. Я нарисовал их для его отца и отправил факсом.

— Правда?

— Да. Это… — Дрю тяжело сглотнул. — Это — Фа, — он заморгал. Улыбнувшись

губами, напряженными в тонкой линии. — Это так тупо, — его голос сломался.

— Держу пари.

Дрю посмотрел в сторону от могилы и закрыл глаза.

— Я выбрал Фа для… — он покачал головой, слегка хохотнул смешком,

наполненным липкой печалью. — Друга. Мне нужно было Фа для друга. Как в детском

саду.

Я дотронулась до его щеки, большой палец находился под его глазом, готовый

поймать слезы, которые, я знала, были на подходе.

— Я стесняюсь тебя.

Дрю открыл глаза. Такие голубые. Еще более голубые, чем замаскированное

облаками небо в этот день. Он не был мужчиной, которого я встретила так давно.

Музыкант на пороге славы. Так близко к мечте. Так близко, что он мог бы спасти этим

мир.

Но он был. Тот мужчина всё ещё был в нём. Иногда я забывала об этом

двадцатилетнем парне с безграничным потенциалом.

Дрю возложил цветы. Я тёрла его гитарные мозоли, пока мы возвращались к

машине.

— Ты должен начать играть музыку снова, — сказала я.

— Нет.

— Этим ты не делаешь ему одолжение.

87

— Это не для Стрэта.

Это была ложь, но я не могла это доказать.

— Ты прав. Мир стал гораздо лучше без твоей музыки.

Дрю слегка засмеялся и обернул свою руку вокруг моей шеи, притягивая меня ближе

и целуя в макушку.

— Я действительно имею это в виду, — сказала я. — Ты такой сексуальный с

гитарой. Цыпочки любили это.

— Ты уверена, что выдержишь конкуренцию?

— Ты встретил меня. Я не соревнуюсь, — я шла перед ним, спиной вперед, держа

его за руки. — Тебе не нужно становиться рок-звездой. Просто пиши песни. Смотри, как

это звучит. Тебе понравится, — я прикусила нижнюю губу. — Мне понравится. Я бы могла

быть твоей группи снова и снова. Я позволю тебе трахать меня, если ты будешь играть.

Он притянул меня к себе.

— Ты позволишь мне трахать себя, не важно: играю я или нет.

— Я слышала, что в Южной Дакоте самый легкий экзамен в адвокатуру в стране.

— Я не перееду в Южную Дакоту.

— Поэтому тебе лучше расчехлить свою гитару, Индиана МакКаффри.

— Ты угрожаешь мне, — прорычал он с улыбкой. — Ты же знаешь, что это делает со

мной.

— Что? — я потерлась между его ног, и мы засмеялись.

Я побежала в машину, а он, преследуя, прижал меня к водительской двери своим

поцелуем. Я запустила пальцы ему в волосы, притягивая его ближе. Мне хотелось

заползти внутрь него и остаться там навсегда.

Дрю оторвал свое лицо от моего достаточно, чтобы сказать:

— Я люблю тебя, Синнамон. Ты развита не по годам. И слишком умна. А ещё

огромная заноза в моей заднице, и я люблю тебя.

— Даже в Южной Дакоте?

— Я буду играть снова! — засмеялся он. — Я буду играть, если ты будешь любить

меня.

— Ты можешь поставить свою задницу — я люблю тебя.

— Дело закрыто, — Дрю поцеловал меня снова, жестко придавливая к автомобилю и

с силой прижимаясь ко мне своей эрекцией.

Я застонала в его рот.

— Там был отель за флористом, — проговорил он, задыхаясь. — Хочешь пойти туда

и заставить кровать скрипеть?

— Да…

Мы снова поцеловались с настойчивой необходимостью, которая бросала вызов

логике, как и должно было быть.

Товарняк наконец-то прогромыхал прочь, сигнал последнего автомобиля прозвучал в

честь победы. С другой стороны, грузовики и холмистая местность растворялись в

бесконечности, и мы направлялись прямо к ней…

______________

Примечание:

1 — Кудзу (пуэрария лопастная) была завезена в США из Японии в 1876 году в

качестве кормовых культур и растений декоративных плана.

Конец

88

89