Разумеется, там не оказалось и кровати. Монахини дали им на ужин овечий сыр, хлеб и свежее оливковое масло с острым привкусом. Его дополнило не менее потрясающее вино, что проникало внутрь тягучей теплой струей.

Они спали в одежде на лоскутных матрасах, набитых шерстью, прижавшись друг к другу, пока первые лучи солнца и легкий ветерок, потянувший с моря, не разбудили их. Они предались любви, прежде чем спуститься в бухту. Гидросамолет мягко подхватил их и унес ввысь.

Она никогда еще не чувствовала себя такой счастливо-успокоенной. И за все двадцать лет жизни у нее не возникало такого ощущения полноты бытия. В Лондоне она воспринимала только его мощное влечение, и это возбуждало ее, она чувствовала, что способна вертеть им как захочет. Пребывание на острове дало ей ощущение их внутренней связи. Когда они покинули гидросамолет, она знала, что непременно вернется на Гелиос с Джимми и что в ее жизни что-то коренным образом переменилось.

Зато у них совершенно не осталось времени на то, чтобы осмотреть Афины. Ведь они покинули Лондон только на уик-энд. И она пожалела только об одном, что не смогла зайти купить духи в «Савойе», куда стремились попасть все туристы.

– Итак, что мы будем делать с Гелиосом?

«Мы»? Кажется, он ни секунды не колебался, выбирая это местоимение. Теперь они были парой, единым целым. Несмотря на то, что Джимми официально являлся супругом другой женщины. И когда дворецкий встретил их в Гатвике, он не стал спрашивать Джесси, куда ее везти.

– Хилл-стрит, – распорядился он.

И незачем было обсуждать этот вопрос. Джесси должна была оставаться с ним.

– Но я хочу оставить за собой свою квартиру, – вот и все, что она сказала ему, перед тем как они заснули.

– Ага, собираешься там встречаться со своими любовниками?

– Конечно. Ты же знаешь, как я ненасытна. Пять, десять мужчин в день!

– Дорогая…

– Иначе день просто прошел даром. Как у Катерины Великой.

Мысль об этом рассмешила и в то же время задела его, о чем она сразу не могла догадаться.

– Дорогая моя Джесси. Ты, наверное, даже не представляешь, насколько я увлечен тобой.

Но единственной причиной, по которой она оставила свою комнату, была ее внутренняя потребность в независимости. Место для фотоаппаратов и пленок, книг и распечаток. Место, где она сможет побыть совершенно одна, когда ей очень захочется. Место, где она может быть неряхой, есть из консервных банок и складывать в углу грязное белье, которое она собирается отдать в прачечную.

Ну и к тому же у нее есть семья. Она не может исчезнуть, захлопнув дверь. Она просто оставляет себе то, что ей нравится, где лежат ее любимые вещи и куда, в конце концов, приходят счета из банка за те работы, которые она выполняет. Ведь нельзя забывать о том, что Джимми Колас в два раза старше ее и женат. Она не может изменить ни с того ни с сего адрес, по которому ей должны писать, ничего не объяснив при этом.

Никогда нельзя сказать заранее, как будут реагировать на перемены в ее жизни близкие. С точки зрения Элеоноры, Джесси не совершает ничего дурного. А в Рейчел может взыграть что-нибудь, и она потребует, чтобы Джесси немедленно вернулась домой. Но она может также и прислать ей черный пеньюар от Бедгрофа с наставлениями радоваться жизни и получать от нее наслаждение, поскольку жизнь так коротка. С нее все станется.

Ханна – это человек, который смог оборвать прежние привязанности, обнаружив, что это не отвечает ее потребностям. Только после того, как она разошлась, ей удалось найти себе другого, более подходящего человека. Она бы скорее всего посоветовала своей дочери: «Поступай так, как я говорю, а не так, как я живу».

9

1975

ДЖЕРРИ

Наконец Ханна и Джерри решили пожениться и назначили день свадьбы.

Невеста могла сказать о себе, что счастлива. Жених лежал в ее постели, разбросав руки. Рот слегка приоткрыт, но кончики ресниц уже начали трепетать – он просыпается. Этот мужчина был ее любовником. Сегодня любовник исчезнет. И когда они вернутся после завершения церемонии, кровать станет и х кроватью, а мужчина станет ее мужем.

Будущее не вызывало у нее никаких сомнений. Все будет хорошо, потому что они проверили свои чувства и хорошо знают друг друга. Любовные привычки, то, что может задеть другого, романтические представления, забавные склонности – словом, они знают друг друга досконально, им не в чем обманываться.

Как она была наивна, считая, что знакомство с Америкой, вживание в нее постепенно устранит заносчивость и надменность Виктора. Семь лет ей понадобилось, чтобы понять, что это замужество дало ей совсем не то, чего она ждала от семейной жизни. Она не желала быть всего лишь слушательницей, носовым платком, рабыней или посудомойкой. Она устала слушать его патетические монологи о прежней жене, адвокатах, детях, о том, как работает его желудок. Но еще больше она устала жалеть себя.

У нее есть дом. Есть деньги. У нее есть своя семья. Она не нуждается в кормильце. И не испытывает потребности жить фальшивой жизнью. Единственное, чего она хочет – это любви. Не экзотической, пылкой страсти. Нет. Любви умного, понимающего и тактичного человека.

И совершенно бессознательно она произнесла имя того, кто отвечал ее потребностям и представлениям.

Услышав свое имя, он заворочался во сне. Ей вспомнились наставления, которые давали пожилые матроны девушкам, предостерегая их. Считалось, что это очень плохо, если жених увидит невесту в день венчания. Она не была суеверной и не верила в плохие приметы. Но закрыла ему глаза ладонями.

– Кто же это может быть? – засмеялся он, ощупывая ее руки и плечи. – Что за прекрасное творение? Кто эта обнаженная красавица? – Его руки скользнули по ее груди. – Ну, конечно же, это моя Ханна. Только одна-единственная в мире женщина имеет такие чудные формы. – И он прижался губами к груди. – Дорогая…

– Нет, пожалуйста! – Она разжала его руки.

– Что такое? Что случилось, Ханна? Почему у тебя слезы навернулись на глаза?

Она сказала ему, что не может отделаться от мыслей про старые предрассудки.

– Это, конечно, страшная глупость, и тебе, конечно, просто смешно это слушать, но я ничего не могу с собой поделать. Я так тебя люблю. И так счастлива с тобой. А вдруг что-то в самом деле случится, и все пойдет не так, как прежде?

Джерри убедил ее в том, что ничто не может измениться к худшему:

– Если хочешь, можешь вот так, закрыв мне глаза, вести во дворец бракосочетания. Если хочешь – можешь надеть на меня ошейник и вести на поводке. Можешь вести, как ягненка на заклание. Не возражаю. Я люблю тебя, и мы поженимся. И, кстати, именно по этой причине Кэтлин прилетит аж из Сиэтла, чтобы выступить в качестве свидетельницы. Так ведь? Что ж, мы теперь ее в дураках оставим?

– Но разочек мы успеем?

Это была их старая шутка. Шутка для них двоих. Любовная шутка.

– Если мы сейчас уляжемся в постель, мы не успеем пожениться. В котором часу приезжает Кэтлин?

Ханна взглянула на часы:

– Сию минуту. Она вот-вот должна появиться. – Ханна выскользнула из постели, чтобы привести себя в порядок.

Джерри тоже поднялся и встал рядом с нею. Ее всегда поражало, насколько по-детски он выглядел в пижаме. Скорее всего дело было в его глазах – таких ярких, таких чистых. И во взгляде – он был такой открытый. Линия подбородка уже начинала терять свою отчетливость. На шее проступили морщины. Такие же морщины видны были и у глаз. Уголки губ опустились. Он уже давно облысел. И тело уже не было таким крепким, как прежде. Значит, все дело только в глазах – окнах его души. Вот они-то и обнаруживали неистощимый оптимизм и веру в жизнь, которые и сами по себе были источником счастья.

– Я знаю, что тебя на самом деле огорчает и беспокоит, – сказал Джерри.

Она попыталась сделать вид, что все это ерунда и на самом деле не заслуживает внимания, но вынуждена была согласиться, что в какой-то степени он прав. Так получилось, что никого из членов семьи на свадьбе Ханны не оказалось. Рейчел отвезла Маркуса в клинику, где ему надо было сдавать целую серию анализов и проходить обследование. Элеонора, вся в слезах, позвонила и сказала, что они не смогут приехать.

Ханна почувствовала, в каком отчаянном настроении находится дочь.

– Может быть, мы с Джерри приедем к тебе? В конце концов, свадьбу можно и отложить на несколько дней.

Если бы речь шла о другом зяте, Ханна не задумываясь так и сделала бы, но по голосу Элеоноры она поняла, что Люк – Каменное Лицо не желает сейчас никого видеть.

– Нет, нет, – ответила Элеонора. – Это все уладится…

Наверное, Элеонора нуждалась в ее поддержке, но не хотела никого вмешивать в их личные дела. Ханна решила ограничиться телефонным звонком. Она знала, что Люк пришел в страшное раздражение из-за того, что Элеонора забеременела опять, хотя доктор предупреждал, насколько опасным это может для нее оказаться. Ханна не забыла, что ее дочь обманывала мужа, уверяя его, что принимает таблетки. Ей отчаянно хотелось иметь еще одного ребенка. А Люк почему-то решил, что она сделала это под давлением Ханны.

Что же касается Джесси, то Ханна не особенно беспокоилась за нее, хотя та жила отдельно, в Лондоне. И не только потому, что ей исполнился двадцать один год. Скорее по той причине, что у Джесси было свое дело – фотография. Ее работы покупались хорошими газетами и журналами. Когда они получили «Пари-матч» с фотографией, сделанной Джесси, на обложке, Ханна показала журнал Рейчел. Ей хотелось, чтобы мать отметила талантливость ее дочери и таким образом признала бы ее талант воспитательницы.

– Если помнишь, – заявила Рейчел, – именно я подарила ей фотоаппарат в день рождения.

А как насчет генов? И передачи по наследству творческих способностей? Джесси восприняла одаренность Ханны. И разве это не она купила новую хорошую камеру для Джесси вместо того дешевого аппарата, который ей вручила Рейчел? И разве не Ханна поддержала решение Джесси попробовать свои силы и выступить в роли профессионального фотографа, чтобы добиться мирового признания?