— Ботинки — это ваших рук дело?

Хант по-прежнему оставался невозмутим.

— Ботинки? Боюсь, я не совсем понимаю, мисс Пейтон. Вы говорите метафорически или действительно имеете в виду обувь?

— Ботинки, — повторила Аннабел, взирая на собеседника с нескрываемым подозрением. — Совершенно новая пара, оставленная вчера на пороге моей комнаты.

— Как я ни счастлив обсуждать любую вещь вашего гардероба, мисс Пейтои, боюсь, что о ботинках мне ничего не известно. Однако я рад, что вам удалось их приобрести. Надеюсь, впредь вам не захочется быть ходячим рестораном для здешней живности.

Аннабел долго не сводила с него глаз. Несмотря на все отнекивания, за бесстрастной маской маячило что-то… игривая искорка….

— Значит, вы отрицаете, что подарили мне ботинки?

— Решительно отрицаю.

— Но… я все задаюсь вопросом: если кто-то хотел заказать ботинки для леди без ее ведома… откуда он узнает точный размер?

— О, это сравнительно несложно. Полагаю, заинтересованная сторона просто попросит горничную обвести на бумаге подошвы сброшенных туфелек дамы и отнесет рисунок местному сапожнику, после чего убедит его отложить другую работу ради этой, весьма срочной. Сами понимаете, какими вескими должны быть аргументы.

— Слишком много возни для постороннего человека, — пробормотала Аннабел.

Глаза Ханта неожиданно зажглись лукавством.

— Гораздо меньше, чем тащить по лестнице больную женщину каждый раз, когда ей вздумается прогуляться на природе в легких туфельках.

Аннабел поняла, что он никогда не признается в столь неприличном поступке, и только это одно позволит ей оставить у себя ботинки. К сожалению, поблагодарить его вряд ли удастся. А ведь она точно знала, что это он!

— Мистер Хант, — серьезно начала она, — я… я хочу…

Она осеклась, не в силах найти слова, и только беспомощно смотрела на него. Хант, пожалев девушку, встал и подошел к маленькому круглому игорному столику диаметром всего два фута, снабженному скрытым механизмом, позволявшим превратить столешницу из шахматной доски в шашечную.

— Вы играете? — небрежно спросил он, ставя перед ней столик.

— В шашки? Да, время от времени…

— Нет. В шахматы.

Аннабел покачала головой и поглубже забилась в уголок дивана.

— Нет, я никогда не играла в шахматы. И… не хочу показаться нелюбезной, но в нынешнем своем состоянии вряд ли смогу заняться чем-то сложным…

— Значит, пора учиться, — перебил Хант, направляясь к полкам, где стоял лакированный ящичек из капа. — Говорят, никогда не узнаешь человека, пока не сыграешь с ним в шахматы.

Аннабел настороженно наблюдала за ним, нервничая при мысли о том, что придется оставаться наедине с этим человеком. И все же его непривычно мягкое поведение смущало и поражало ее. Он словно пытался завоевать ее доверие. Неожиданная предупредительность… почти нежность — все так непохоже на циничного повесу, каким она всегда его знала.

— И вы в это верите? — вырвалось у нее.

— Разумеется, нет. — Хант открыл ящичек, в котором лежали искусно вырезанные шахматы из оникса и слоновой кости, и бросил на нее вызывающий взгляд. — На самом деле никогда не узнаешь человека, пока не одолжишь ему денег. И никогда не узнаешь женщины, пока не проведешь ночь в ее постели.

Он специально сказал это, чтобы шокировать ее! И это ему удалось, хотя Аннабел постаралась не выдать себя.

— Мистер Хант, — начала она, хмурясь, — если вы станете продолжать в том же духе, я буду вынуждена попросить вас уйти. Не терплю вульгарности.

— Простите.

Его поспешное раскаяние ничуть ее не обмануло.

— Я просто не могу упустить возможности заставить вас в очередной раз покраснеть. Раньше я никогда не видел женщины, которая бы делала это так часто.

Словно ему в угоду на щеках Аннабел расцвели яркие пятна.

— Со мной это случается только в вашем при…

Она осеклась и негодующе поджала губы, чем вызвала громкий смех.

— Обещаю вести себя прилично. Только не гоните меня, — попросил он.

Аннабел нерешительно свела брови, провела тонкой рукой по влажному лбу, и этот признак ее физической слабости остановил Ханта, уже готового острить дальше.

— Честное слово, — пробормотал он. — Только позвольте мне остаться, Аннабел.

Она едва заметно кивнула и бессильно опустилась на подушки. Хант принялся расставлять фигуры, действуя ловко и быстро, что было удивительным, если принять во внимание ширину его ладони.

«Какие безжалостные руки, — думала Аннабел, — загорелые и мускулистые, с легкой порослью темных волос…»

Она вдруг ощутила смесь приятных запахов, исходивших от него: легкий оттенок крахмала и мыла, смешанный с ароматом чистой мужской кожи… и еще что-то неуловимое… какая-то сладкая примесь в его дыхании, словно он недавно ел груши или ананас. И стоит он так, что без всякого усилия может нагнуться и поцеловать ее.

При этой мысли Аннабел вздрогнула. Потому что на самом деле хотела ощутить прикосновение его губ, вдохнуть эфемерную сладость его дыхания. Хотела, чтобы он ее обнял.

Это неожиданное озарение потрясло Аннабел.

Ее странная неподвижность быстро привлекла внимание Ханта. Он перевел взгляд с шахматной доски на ее запрокинутое лицо, и то, что прочел на нем, заставило его задохнуться. Оба не шевелились. Аннабел могла только молча ждать, вцепившись в обивку дивана, гадая, что он сделает дальше.

Напряжение нарушил громкий вздох Ханта.

— Н-нет, — прошептал он, слегка запинаясь. — Вы еще недостаточно здоровы.

Аннабел почти не слышала слов за звоном крови в ушах.

— Что? — едва слышно переспросила она.

Хант, словно не в силах сдержаться, отвел крохотную прядку волос с ее виска. Ласкающие пальцы обожгли кожу, оставив горящий след.

— Я знаю, о чем вы думаете. И поверьте, соблазн велик. Но вы еще слишком слабы, а мое самообладание имеет свои пределы, и эти пределы уже почти исчерпаны.

— Если намекаете, что я…

— Я никогда не трачу время на глупые намеки, — пробормотал он, снова принимаясь расставлять шахматы. — Очевидно, вы ждете поцелуя. Я буду более чем счастлив угодить, но только когда придет время. Пока еще рано.

— Мистер Хант, вы самый…

— Знаю, — ухмыльнулся он. — Не тратьте усилий, швыряясь в меня ругательствами. Я все это слышал раньше, и не только от вас.

Усевшись на стул, он сунул ей в руку шахматную фигуру. Резной оникс был холодным и тяжелым. Гладкая поверхность медленно теплела от ее руки.

— Хотелось бы швырнуть в вас не столько бранными эпитетами, сколько острыми предметами, — огрызнулась Аннабел.

Хант рассмеялся, легко погладил ее пальцы, прежде чем отнять руку. Она ощутила шершавость мозолей, словно кошка лизнула ее язычком, и смущенно опустила глаза.

— Вы держите королеву, самую могущественную фигуру на доске. Она может двигаться в любом направлении и так далеко, как пожелает.

В его манере говорить не было ничего двусмысленного, только едва заметная хрипловатость в голосе заставляла ее сердце сжиматься от предвкушения… чего?

— Она сильнее короля?

— Да. Король может передвигаться только на одну клетку. Зато он главный.

— Но почему, если королева сильнее?

— Потому что, если его захватят, игра окончена.

Он взял у нее королеву и протянул пешку. Пальцы снова скользнули по ее руке в короткой, но безошибочной ласке. И хотя Аннабел сознавала, что не должна поощрять столь возмутительную фамильярность, все же зачарованно наблюдала за происходящим, сжимая пешку так крепко, что костяшки пальцев побелели.

— Это пешка, — продолжал Хант, — которая тоже передвигается всего на одну клетку и не может ходить назад или вбок, если только не берет фигуру. Многие новички любят играть пешками, чтобы занять большую часть доски. Но лучше пользоваться другими фигурами.

Хант продолжал объяснять значение каждой фигуры, подавая их Аннабел по одной. Она была так заворожена гипнотическими касаниями, что почти не разбирала слов. Обычная настороженность испарилась, как снег под лучами солнца. Что-то происходило с ней или с Хантом, а может, и с ними обоими, что-то, позволяющее им общаться с непривычной легкостью. Она не хотела рушить последние преграды, боясь, что из этого не выйдет ничего хорошего… и все же не могла не наслаждаться его близостью.

Хант уговорил ее сыграть партию, терпеливо выжидал, пока она обдумывала каждый ход, и охотно давал советы, когда она в них нуждалась. Его манеры были так очаровательны и любезны, что она почти не беспокоилась о том, кто выиграет. Почти. И когда следующим ходом она атаковала сразу две его фигуры, Хант одобрительно улыбнулся:

— Да, недаромя почувствовал, что у вас природный дар шахматиста.

— Вам придется отступить, — торжествующе объявила Аннабел.

— Рано.

Он сделал хитрый ход, и теперь ее королева оказалась под угрозой. Поразмыслив над ситуацией, Аннабел сообразила, что теперь отступать придется ей.

— Так несправедливо, — запротестовала она, и он фыркнул.

Аннабел, сплетя пальцы, оперлась на них подбородком и осмотрела доску. Прошло не меньше минуты, а она так и не смогла придумать, какой фигурой пойти.

— Не знаю, что делать, — призналась она наконец и, подняв глаза, обнаружила, что он как-то странно смотрит на нее, взглядом, одновременно ласкающим и встревоженным. Этот взгляд будоражил ее. Действовал на нервы. И она с трудом сглотнула, ощущая приторную сладость, словно в горло пролился жидкий мед.

— Я утомил вас, — пробормотал Хант.

— О нет, совсем нет…

— Продолжим партию позже. Вы отдохнете и сумеете обдумать следующий ход.

— Я не хочу отдыхать, — бросила она, раздраженная его отказом. — Кроме того, мы не сумеем запомнить расположение фигур.

— Я запомню.

Игнорируя ее протесты, Хант встал и отодвинул столик.

— Вам нужно, немного вздремнуть. Помочь вернуться наверх или…

— Мистер Хант, я не хочу возвращаться в свою комнату, — упрямо ответила она. — Меня уже тошнит от нее. Предпочту спать в коридоре или…