Упоминание о Лилиан Боумен в качестве отвлекающей тактики великолепно сработало: Уэстклиф ответил раздраженным ворчанием.

— Это невоспитанное отродье посмело намекнуть, будто в несчастье мисс Пейтон есть моя вина, — объявил он, наливая себе бренди.

Саймон поднял брови:

— И каким же это образом?

— Мисс Боумен, похоже, считает, что, как хозяин дома, я должен был сделать все, чтобы мое поместье, как она выразилась, не подвергалось нашествию «ядовитых рептилий».

— И что вы ответили?

— Я указал мисс Боумен, что гостей, которые, выходя на природу, предпочитают оставаться одетыми, змеи обычно не кусают.

Саймон не сдержал улыбки.

— Все естественно. Мисс Боумен волнуется за подругу.

Уэстклиф мрачно кивнул:

— Она не может позволить себе потерять хотя бы одну, поскольку у нее подруг не так уж много.

Саймон, продолжая улыбаться, опустил глаза.

— Но у вас тоже выдался трудный вечер, — ехидно заметил Уэстклиф. — Сначала пришлось нести наверх упругое юное тело мисс Пейтон, потом исследовать больную ногу. До чего же, должно быть, неприятно!

Саймону сразу стало не до веселья.

— Я не сказал, что осматривал ее ногу.

Граф проницательно уставился на него.

— А это и не обязательно. Я слишком хорошо знаю вас, чтобы вообразить, будто вы упустили такую возможность.

— Признаю, что взглянул на ее щиколотку, а также разрезал шнуровку корсета, когда стало очевидно, что она задыхается, — вызывающе пояснил Саймон, словно подстрекая графа возразить.

— Заботливый паренек, — фыркнул Уэстклиф.

Саймон раздраженно поморщился:

— Как вам ни сложно поверить, но я не получил чувственного удовольствия при виде страдающей женщины.

Уэстклиф, развалясь на стуле, продолжал рассматривать собеседника с холодным изумлением, от которого у Саймона, фигурально говоря, шерсть встала дыбом.

— Надеюсь, вы не настолько глупы, чтобы влюбиться в подобное создание. Вы знаете мое мнение о мисс Пейтон…

— Да, вы постоянно его выражаете.

— А кроме того, — продолжал граф, — не хотелось бы видеть, как один из немногих здравомыслящих людей, которых я знаю, превращается в болтливого идиота, засоряющего атмосферу слезливыми нежностями…

— Я не влюблен.

— Но все же с вами что-то творится, — настаивал Уэстклиф. — За все годы нашего знакомства я ни разу не видел у вас столь слащаво-сентиментальной физиономии, как сегодня, когда вы стояли у двери ее спальни.

— Я выказывал обычное сострадание к такому же человеческому существу, как мы все.

— Ну да, — фыркнул граф, — и в чьи панталоны вам не терпится залезть. По-моему, у вас так руки и чешутся.

Откровенная точность описания снова вызвала у Саймона нерешительную улыбку.

— Два года назад чесались, — признался он. — А теперь все это превратилось в настоящую горячку.

Тяжко застонав, Уэстклиф потер узкую переносицу.

— Боже, до чего мне противно видеть, как друг слепо шагает в пропасть с крутого обрыва! Ваша слабость, Хант, заключается в неспособности устоять против вызова. Даже если вызов вас не достоин.

— А мне нравится отвечать на вызов! — воскликнул Саймон, вертя в руках рюмку. — Но это не имеет ничего общего с моим интересом к ней.

— Сколько можно, — пробормотал граф. — Либо выпейте бренди, либо перестаньте с ним забавляться. Вы испортите несчастное спиртное, крутя его во все стороны.

Саймон невесело усмехнулся:

— Что значит, «испортите бренди»? Нет, не объясняйте: мой провинциальный разум не в силах это объять. — Он послушно глотнул и отставил рюмку. — Итак, о чем мы… ах да, о слабостях. Прежде чем продолжать разговор, я хочу, чтобы вы признали существование в своей жизни тех моментов, когда вы отдавали предпочтение желанию над здравым смыслом. Потому что, если такого не было, значит, дальнейшая дискуссия бесполезна.

— Ну разумеется, такие моменты были. Как у всякого мужчины старше двенадцати лет. Но цель высшего интеллекта — уберечь нас от постоянного повторения подобных ошибок…

—А вот это моя проблема, — резонно заметил Саймон. — Мне высший интеллект ни к чему. Я вполне обхожусь своим, низшим.

Граф скрипнул зубами.

— Поймите, Хант, есть вполне определенная причина, по которой мисс Пейтон и ее подружки-резвушки до сих пор не замужем. Они — ходячее несчастье. Если события этого дня еще вас в этом не убедили, значит, вы безнадежны.


Как и предсказал Саймон Хант, следующие несколько дней были для Аннабел далеко не самыми приятными. Она хорошо изучила вкус отвара подмаренника, который по предписанию доктора приходилось пить сначала каждые четыре часа, а потом — каждые шесть. Снадобье облегчало страдания от змеиного яда, но желудок ее постоянно бунтовал. Она ужасно устала и все же не могла спать и, хотя умирала от скуки, не могла сосредоточиться ни на одном занятии больше чем на несколько минут. Правда, подруги делали все возможное, чтобы развеселить ее и поддержать, и за это Аннабел была им крайне благодарна. Эви сидела у ее постели и читала вслух бульварный роман, позаимствованный из библиотеки графа. Дейзи и Лилиан прибегали, чтобы поделиться последними сплетнями, и смешили ее забавными пародиями на того или другого гостя. По настоянию Аннабел они старательно докладывали о том, кто вырывается вперед в скачке за руку и сердце Кендалла. Похоже, он всерьез заинтересовался леди Констанс Дарроуби, высокой стройной блондинкой лет восемнадцати.

— Если хотите знать, мое мнение, она холодна как рыба, — откровенно объявила Дейзи. — А губы будто на шнурок собраны, совсем как ридикюль! Кроме того, она обладает омерзительно раздражающей привычкой хихикать, прикрываясь ладонью, словно так уж неприлично, если тебя застанут смеющейся на людях.

— Должно быть, у нее плохие зубы, — с надеждой протянула Лилиан.

— А по-моему, она ужасно скучна, — продолжала Дейзи. — В толк не возьму, что Кендалл находит в ней такого занимательного.

— Дейзи, — напомнила сестра, — мы говорим о человеке, самым большим развлечением для которого является созерцание растений! Очевидно, наскучить ему практически невозможно.

— Сегодня на пикнике, после катания на лодках, — сообщила Дейзи, — на какой-то счастливый момент я вообразила, будто вот-вот застану леди Констанс в компрометирующей позе с одним из гостей. Она на несколько минут исчезла с джентльменом, который вовсе не был лордом Кендаллом.

— Кто это? — полюбопытствовала Аннабел.

— Мистер Бенджамин Макслоу, местный джентльмен-фермер. Ну, знаешь, соль земли, того сорта, что имеет много земли и кучу слуг, а заодно ищет жену, которая родит ему восемь-девять детей, станет чинить манжеты сорочек и готовить пудинг из свиной крови в сезон забоя…

— Дейзи, — перебила Лилиан, заметив, что Аннабел неожиданно позеленела, — постарайся без омерзительных подробностей, договорились? — И, извинительно улыбнувшись подруге, добавила: — Прости, дорогая. Но ты должна признать, что вы, англичане, способны есть такие вещи, от которых американцы выбежали бы из-за стола своплями ужаса.

— Так или иначе, — с преувеличенным терпением продолжала Дейзи, — леди Констанс исчезла, предварительно показавшись в обществе мистера Макслоу, и я, естественно, отправилась на поиски, в надежде увидеть нечто такое, что может скомпрометировать даму и, следовательно, навсегда отвратить от нее лорда Кендалла. Можешь представить мою радость, когда я обнаружила парочку под деревом. Они стояли голова к голове, как на картинке…

— Целовались? — спросила Аннабел.

— Нет, черт бы все это побрал. Макслоу помогал леди Констанс вернуть в гнездо выпавшего птенца малиновки.

— А… это… — Плечи Аннабел поникли. — Как мило с ее стороны, — проворчала она, и хотя знала, что причина дурного настроения кроется отчасти в продолжающемся действии яда, не говоря уже об омерзительном вкусе противоядия, легче от этого не становилось.

Видя, как расстроена подруга, Лилиан взяла серебряную, потемневшую от времени щетку.

— Забудь о леди Констанс и лорде Кендалле хотя бы на время, — посоветовала она. — Давай я заплету тебе косу: сразу станет легче, когда волосы не будут падать на лицо.

— Где мое зеркало? — спросила Аннабел, подвигаясь, чтобы дать Лилиан место.

— Никак не могу его найти, — спокойно ответила та.

Аннабел не могла не заметить, что зеркало исчезло удивительно вовремя. Ясно, что болезнь никого не красит и сама она, должно быть, побледнела и осунулась, а волосы уныло повисли. Кроме того, она ничего не ела из-за постоянной тошноты, а руки, бессильно лежавшие на покрывале, казались слишком худыми.

Вечерами снизу через открытое окно доносились звуки музыки и смех. Представляя леди Констанс, вальсирующую в объятиях лорда Кендалла, Аннабел беспокойно ворочалась. Похоже, ее шансы выйти замуж окончательно свелись к нулю.

— Ненавижу гадюк, — шептала она, наблюдая, как мать наводит порядок на тумбочке: ложки с остатками лекарства, пузырьки, носовые платки, щетка для волос, шпильки… — Ненавижу валяться в постели, ненавижу гулять по лесу, а больше всего ненавижу раундерз-в-панталонах!

— Что ты сказала, дорогая? — спросила Филиппа, ставя пустые стаканы на поднос.

Аннабел, охваченная невыразимой тоской, только головой покачала:

— Ничего, мама. Я тут все думала… когда немного окрепну, нам лучше вернуться в Лондон. Оставаться нет смысла. Леди Констанс почти что стала леди Кендалл, я так подурнела, что вряд ли кого привлеку и, кроме того…

— Я бы на твоем месте не стала сдаваться. Слишком рано, — возразила Филиппа, вновь ставя поднос. Аннабел хотела что-то сказать, но она, наклонившись, ласково погладила дочь по щеке. — О помолвке никто не объявлял, и лорд Кендалл постоянно справляется о тебе. И не забывай того огромного букета колокольчиков, который он принес тебе и заверил меня, что нарвал его сам.

Аннабел устало оглядела гигантский сноп колокольчиков, стоявший в углу и наполнявший комнату густым ароматом.