— Сегодня мой день рождения.

— Я знаю, какой сегодня день. Я присутствовала при твоем рождении. Я послала бы тебе открытку, но после того, как последние из посланных мною вернулись, я поняла, что это бессмысленно. — В глазах Норы вспыхнула боль.

> — И ты винишь меня? В последний раз, когда я пригласила тебя на день рождения, мой тридцатый день рождения, ты явилась пьяной. Ты оскорбила Блейка. Ты не могла вспомнить имя моей дочери и довела ее до слез. И ты унизила меня. — Выпитый в лимузине виски подпитывал ярость слов, срывавшихся с ее языка.

— И ты ждала целых десять лет, чтобы сказать мне это? — устало спросила мать, посторонившись.

Кэрол вошла в квартиру, закрыла за собой дверь, обвела взглядом тесную гостиную. Господи, как похоже на жилище, в котором она росла. Журнальный столик тот же самый. На нем она рисовала. На спинку дивана наброшен шерстяной плед, связанный теткой в период ее увлечения рукоделием. Фотографии в рамках только из детства Кэрол. Некоторые школьные. Некоторые с соседскими детьми. Несколько фотографий матери с теткой того же времени в компании их подруг. Все, все из другой жизни.

Кэрол подошла к столу, взяла в руки фотографию, на которой была запечатлена сцена, мелькнувшая перед ней всего пару часов назад. Ее восьмой день рождения, свечи, пылающие за мгновение до того, как Алекс толкнул Питера на ее торт. Кэрол поставила фотографию на место и отвернулась.

Сидевшая на диване мать потянулась за сигаретой.

— Тебе не стоило бы курить, — быстро сказала Кэрол. — Здесь и так нечем дышать.

Мать неохотно отложила пачку:

— Почему бы тебе не высказать все, что накипело, и уйти.

Именно за этим Кэрол и приехала, но сейчас не могла найти нужных слов.

— Ты хорошо выглядишь, Карли, — с печалью в голосе заметила мать. — Красивое платье. И ты такая загорелая. Ты куда-то ездила отдыхать?

— Это искусственный загар.

— Ну, все равно красиво. Ты была на вечеринке?

Кэрол кивнула:

— В честь моего дня рождения.

— Рано она закончилась.

— Еще не закончилась, я сбежала.

— Почему? — Нора слегка наклонила голову, как делала всегда, когда пыталась понять дочь. При всей их близости в прошлом они были очень разными.

Кэрол присела на краешек стула, сжала руки:

— Мне сорок.

— Глядя на тебя, в это трудно поверить.

Кэрол судорожно вздохнула.

— Понятия не имею, почему я здесь, — призналась она.

— Может быть, ты скучала по мне, — подсказала мать.

Всего несколько часов назад это предположение показалось бы Кэрол немыслимым, но сейчас, рядом с матерью, окруженная своим прошлым, она чувствовала нарастающую боль в сердце.

— Может быть.

— Ну, хоть что-то, — произнесла Нора, не скрывая удивления. Потом прищурилась, внимательно посмотрела на дочь: — Что он натворил?

— Кто?

— Твой муж. Блейк обидел тебя, не так ли?

Кэрол повертела обручальное кольцо:

— Не физически. Блейк никогда не ударил бы меня, как папа…

— Я не сказала, что он тебя ударил, — прервала ее Нора. — Я только сказала, что он тебя обидел.

— Я увидела его с женщиной. Что-то промелькнуло между ними. Она молодая и очень уверенная в себе.

— Они все такие.

— Она улыбнулась мне насмешливо и жалостливо, как будто наслаждаясь моим унижением. Это было отвратительно.

— Так он тебе изменяет?

— Нет. Возможно. Надеюсь, что нет… Я не знаю… — Оборвав жалкий лепет, Кэрол вскочила и беспокойно заметалась по маленькой комнате. — Мне не следовало приезжать сюда.

— Почему ты не обратилась к кому-нибудь из подруг?

— И пожаловалась бы, что Блейк мне изменяет? Это последнее, что я доверила бы чужим ушам.

— Никто не должен увидеть то, что ты не хочешь показывать, — цинично усмехнулась Нора. — Карли, ты не устала притворяться?

— Не называй меня так. Мое имя Кэрол.

— Не в этом доме. Для меня ты навсегда останешься Карли, и неважно, сколько стоит твое платье или сколько ты потратила на мелирование или маникюр. Под всем этим ты все еще та девочка, которая макала «Орео» в молоко, играла в «классики» на тротуаре и прибегала в мою кровать воскресным утром.

— Мое детство не одни только игра в «классики» и «Орео» с молоком, — возразила Кэрол. — Но и вечная тревога, будут ли у нас деньги на еду и не явится ли папочка домой пьяным, и не захочет ли избить тебя до полусмерти.

Щеки матери вспыхнули:

— Все, что касается твоего отца, я не могу изменить, но я вышибла его, как только смогла справляться одна.

— Мне тогда было уже десять.

— Я прекрасно помню, сколько тебе тогда было! — с жаром воскликнула Нора. — Если бы я решилась, когда ты только родилась или когда тебе было два года или пять, я бы ушла от него, но я была юна и глупа, и, да, я совершала ошибки. Но, несмотря на все это, я любила тебя всем сердцем. Я о многом теперь сожалею, но в глубине души знаю, что дала тебе много любви. И очень долго ты тоже любила меня.

Теперь не только мать чувствовала себя виноватой.

— Не думаю, что ты приехала только для того, чтобы упрекать меня, — добавила Нора. — Хотя, может быть, я ошибаюсь. Ты сильно изменилась за прошедшие годы. Может быть, ты просто хотела избавиться от ненависти в своем сердце. Я права?

— Нет, совсем нет. Я просто… растерялась. И не так уж сильно я изменилась. Я выросла, вот и все. — Ее попытки отвергнуть обвинения ей самой показались жалкими.

— Ты не просто выросла, ты очерствела.

Как может женщина, не видевшая ее больше десяти лет, знать ее лучше всех, видеть насквозь?

Нора поднялась:

— Я бы хотела задержаться и поговорить с тобой. Видит бог, мне есть что сказать, и вопросы у меня есть. Я хотела бы разузнать о моих внуках, о тебе, Карли, но мне пора на работу.

— Почти десять вечера. Закусочная уже закрыта.

— Я еще помогаю твоей тете Эйлин. Вечерами она убирается в юридической конторе на Эванс-стрит.

— Ты надрываешься на двух работах? Но я же посылала тебе деньги. — Чтобы притупить чувство вины за то, что выбросила мать из своей жизни, призналась себе Кэрол.

— И все эти деньги лежат в банке на именных счетах твоих детей. Они получат их после моей смерти.

— О чем ты? Это твои деньги, — возразила Кэрол. — У моих детей есть все, что им нужно.

— Деньги твои мне ни к чему. Не милостыня мне от тебя нужна, Карли, я хотела быть частью твоей жизни. Ты моя дочь.

— Я тоже хотела, чтобы ты была в моей жизни, но, когда я в последний раз попыталась это сделать, ты напилась. Ты оскандалилась, и Блейк сказал, что не хочет больше тебя видеть.

— Да, признаю, не самый лучший мой поступок, — согласилась Нора. — Ты, может, и не поверишь, но я так напилась в тот вечер, потому что перенервничала. Ты впервые пригласила меня в свой шикарный дом к твоим богатым друзьям, и я понимала, что не впишусь в вашу компанию. Я не знала, что делать, и зашла слишком далеко.

— Тебе всего-то и требовалось остаться трезвой. Неужели я слишком о многом просила?

Мать с горечью покачала головой:

— Нет, не всего-то, Карли. Ты хотела, чтобы я была матерью, о какой ты мечтала, какой могла бы гордиться, а я никогда такой быть не могла, ни в трезвом виде, ни в каком другом. Думаешь, я не понимаю, почему ты так спешила вырасти и сбежать от меня?

Чувство вины снова охватило Кэрол:

— Я просто хотела лучшей жизни.

— Ну, ты получила, что хотела. — Нора направилась к двери, прихватив по дороге ключи от машины и сумку.

Кэрол вышла вслед за матерью на лестничную площадку и, пока та запирала дверь, тщетно пыталась придумать, что сказать. Они вот-вот расстанутся, а на душе у нее еще тревожнее, чем до их встречи. И, если честно, она больше не ощущала тяжести своих сорока лет, она чувствовала себя лет на пятнадцать — весьма странное чувство.

Они спустились по лестнице, вышли на улицу, а Кэрол все подыскивала нужные слова.

Нора остановилась, окинула лимузин долгим взглядом:

— Красивая машина.

— Блейк арендовал ее на мой день рождения. Позволь довезти тебя до работы.

— У меня своя машина.

Это прозвучало, как прощание. Нора развернулась, собираясь уйти, и Кэрол порывисто окликнула ее:

— Мама, подожди.

— Зачем?

— Я хочу еще с тобой поговорить. Мы должны продолжить этот разговор.

Изумление вспыхнуло в глазах Норы:

— Ты серьезно?

— Да. Только здесь я поняла, сколько недосказанного осталось между нами. Когда ты освободишься?

— Около часа ночи.

То есть почти через три часа. Разумнее было бы уехать домой и вернуться утром, но Кэрол казалось, что все, что должно быть сказано, должно быть сказано сегодня.

— Я довезу тебя до работы, а около часа заберу, — поддавшись порыву, предложила Кэрол.

Нора с сомнением посмотрела на дочь:

— И что ты будешь делать почти три часа?

— Не знаю. Придумаю что-нибудь.

— А как же твой муж?

— Возможно, он даже не заметил моего отсутствия, — солгала Кэрол.

— Сомневаюсь.

— Неважно. Я с удовольствием отдохну от Блейка. Дети ночуют у друзей, а мы собирались остаться в «Ремингтоне». Блейк снял апартаменты ради моего дня рождения.

— Тогда твое место там.

— Сегодня я не могу даже думать о нем.

— Ему это не понравится.

— Я его не боюсь.

— Но ты подчинила ему свою жизнь, — напомнила дочери Нора.

Невозможно отрицать немалую долю правды в маминых словах.

— Может быть, но это был мой выбор. А сейчас я предпочитаю побыть с тобой. Так я тебя подвезу?

— Хорошо, — наконец согласилась Нора.