Крупных лошадей породы першерон, недавно трудившихся над разгрузкой вагонов, быстро наряжали в яркие плюмажи и блестящие попоны и запрягали в фургоны, участвующие в параде.

Дирижер разделял оркестр на две группы: половина музыкантов ехала в первом фургоне, а другая – в среднем, на котором были вывешены афиши.

Фургон с афишами был покрыт необычными резными фигурками, персонажами сказок, покрытыми яркой краской и украшенными золотой фольгой.

Когда я подросла, тетя Арахис наряжала меня Золушкой и я ехала в одном из фургонов, держа в одной руке стеклянный башмачок, а другой махая толпе.

Мне было очень весело, пока папочка не запретил это делать. Он сказал, что восторженные крики толпы западут мне в душу и привьют вкус к шоу-бизнесу, а это последнее, чего он желал бы для меня.

Клоуны маршировали посередине парада-алле, проказничая и веселя толпу. Иногда папочка шел по улицам на ходулях и казался десятиметровой высоты. Львы и тигры ехали в клетках, погруженных на открытые телеги, но Гюнтер снимал покрывала лишь с нескольких зверей, чтобы зрители хотели прийти в цирк и посмотреть на остальных.

Слоны всегда шли последними, потому что их горожане хотели увидеть больше всего. Семья Гамбрини, дрессировавшая слонов, одевала своих троих отпрысков в блестящие костюмы и сажала на спину животным, и дети ехали, махая зрителям.

Замыкала шествие передвижная каллиопа в сопровождении барабанов, цимбал, ксилофонов и колокольчиков.

Толпа устремлялась вслед за каллиопой, к цирку, на представление. Сначала зрители смотрели выступление тети Арахис, затем заходили в шатер с экзотическими животными и перед началом большого представления успевали купить сладкую вату, а также арахис и попкорн, покрытые карамелью.

После парада-алле папочка всегда делал передышку и мы наскоро перекусывали. Но затем клоунам предстояло собираться в самом большом шатре с куполом и развлекать детей, пока публика рассаживалась, предвкушая представление.

Когда представление начиналось, папочка снова надевал ходули и вместе с остальными участниками выходил на сцену на торжественное открытие. Затем он возвращался четыре, пять раз вместе с другими клоунами, выполняя свою часть программы. Клоуны появлялись на сцене в перерывах, пока рабочие убирали за слонами или вносили-выносили необходимое оборудование.

Также папочка был опытным наездником-трюкачом и исполнял пару забавных номеров на лошади. Он притворялся, будто лошадь взбесилась, и, увидев его трюки, я сперва испугалась до смерти, когда он поехал задом наперед, «упал» и сделал на седле стойку на руках.

В большинстве городов, где мы останавливались, цирк давал два представления: дневное и вечернее. Пока последний зритель не покидал шатер, папочка не мог даже присесть, не то что снять клоунские туфли и грим.

Во время заключительного представления рабочие начинали все собирать и грузить на поезд. Последним убирали большой шатер с куполом и парк развлечений. В поезд все складывали в порядке очередности, заранее зная, что в первую очередь понадобится в следующем городе. Как только погрузят последний шатер, все участники заберутся в вагоны.

Мы спали, пока поезд мчался в ночи, везя за собой пять спальных вагонов, десять вагонов-платформ и четыре грузовых вагона в следующий город, затем утром просыпались на месте новой стоянки и все повторялось.

Когда я услышала в воскресной школе, как учитель описывал библейских персонажей, путешествующих со скотом и палатками, то была уверена, что Авраам, Исаак и Иаков передвигались вместе с цирком.

Я так и спала на скамейке в маленьком купе отца. Неженатые мужчины, как папочка, обычно спали в общем вагоне с другими холостяками, а не в отдельных купе: их оставляли для семей или ведущих звезд цирка.

Но братья Беннетты высоко ценили папочку и поставили его во главе клоунов. Папочка убедил их, что ему нужно пространство для того, чтобы составлять расписание и программу для клоунов и придумывать новые шутки и номера.

Когда я подросла и уже не помещалась на скамье, один из столяров сделал для меня подвесную кровать и прикрепил ее над папочкиной.

После заключительного представления папочке всегда нужно было расслабиться, поэтому каждый вечер он шел в общий вагон, чтобы поболтать и перекинуться в картишки.

Но он всегда следил за тем, чтобы я помолилась на ночь, затем подтыкал одеяло и говорил: «Да пребудут ангелы Господни подле тебя, дитя».

В конце первого сезона, который я провела с «Цирком братьев Беннеттов», мы вернулись на зимнюю стоянку в город Мейкон, штат Джорджия. Я перестала цепляться за папочку. Честно говоря, мне до смерти надоело каждый день смотреть одно и то же представление, да еще и по два раза в день. Я начала умолять папочку разрешить мне оставаться позади большого шатра. Остальные циркачи помогали мне перемещаться от одного шатра к другому, пока папочка работал, и всегда находилась пара рук, чтобы обнять меня. Это были руки клоуна, или акробата, или трюкача. За мной всегда присматривали.

Наконец я со всеми перезнакомилась и стала чувствовать себя как дома. Иногда мне давали небольшие поручения. Гюнтер научил меня, как поить львов и тигров и не бояться их. Мистер Гамбрини всегда брал меня вместе со своими тремя детьми, когда шел купать слонов в реке. Он научил меня плавать и ездить верхом на слоне. Ласло показал мне, как жонглировать – сначала двумя мячиками, а затем и четырьмя. Также он научил меня прыгать на скакалке. Сам он мог делать это, стоя на натянутом канате, у меня же получалось прыгать лишь на земле.

Клоун Чарли показал, как ездить на велосипеде. У него был шимпанзе по имени Зиппи, который участвовал в представлении – катался на велосипеде, и Чарли иногда платил мне за то, чтобы я присматривала за Зиппи. Самым сложным было удержать шимпанзе от курения. Он пристрастился к сигаретам, наблюдая за тем, как курят циркачи, и всегда подбирал окурки, когда люди уходили в шатер. Этот шимпанзе мог даже пускать дымовые кольца!

– Не позволяй ему добраться до этих окурков, Элиза! – предупреждал меня Чарли, оставляя старшей. – У Зиппи начинается кашель курильщика.

Но шимпанзе был быстрым как молния и, если я не успевала вдавить окурки в грязь, выхватывал их и начинал курить, тогда уже никто на свете не мог отобрать их у него.

Когда я подросла, папочка научил меня читать, а затем послал учиться с остальными детьми из цирка, и мы занимались по три часа в день. Учеников было больше дюжины. Родители учили нас по очереди. Все, кроме меня, участвовали в представлениях вместе со взрослыми и выступали по два раза в день, поэтому обучение шло с переменным успехом.

Однажды, когда мы стали на зиму в Джорджии, папочка отвел меня в настоящую школу. Как же я ее ненавидела! Я так сильно отличалась от остальных детей, что мне было очень тяжело войти в коллектив. Я плакала, кричала и топала ногами, пока папочка наконец не отказался от этой мысли. Я вернулась к обучению вместе с остальными циркачами. Уроки проходили между тренировками, потому что все разучивали новые трюки для следующего сезона.

Мне очень хотелось участвовать в папочкиных выступлениях или вообще в чьих-нибудь.

Дети Гамбрини одевались в костюмы, украшенные блестками, и ездили на спинах у слонов, улыбаясь и грациозно демонстрируя трюки. Один из слонов поднимал маленькую Анжелу Гамбрини высоко в небо, пока она махала восторженной толпе.

Другая семья тренировала собак и пони, и раньше, чем читать, два их младших сына научились пускать пони в аллюр и заставлять собак бегать.

Циркачи, исполнявшие трюки на лошадях, сажали себе на плечи детей, когда стояли на седле скачущей по арене лошади.

Но папочка категорически отказывался приобщать меня к цирковому мастерству. Когда он увидел, что Джина показывает мне, как лазить по канату, на котором она исполняла трюки, то проорал ей что-то ужасное, а потом целый месяц с ней не разговаривал. Когда дети Гамбрини заболели ветрянкой, я предложила выступать на спине слона вместо них, но папочка строго запретил мне это. Больше всего он рассердился, когда я попросила Чарли разрисовать мне лицо, чтобы оно было как у папочки. Отец был невероятно зол на нас обоих.

– Ты уволен, Чарли! – орал он. – А ты, ты немедленно смой грим!

Он взял меня за шиворот и отволок в душевую. Я никогда не видела его таким сердитым.

– Почему ты не позволяешь мне стать клоуном? – всхлипывала я, пока папочка оттирал мое лицо.

Просто удивительно, что он не стер вместе с гримом и кожу.

– Ты наказана на неделю! Не смей отлучаться из вагончика!

– И что? Я и так никуда не выхожу! Мне нечем заняться целыми днями, папочка. Все участвуют в представлениях, кроме меня. Что мне делать?

– Ничего! Пока у меня есть право голоса, ты никогда не будешь работать в цирке!

– Но почему?

Наконец он перестал безжалостно тереть мое лицо и протянул мне полотенце.

– Послушай, я воспитываю тебя здесь, потому что у меня нет выбора. Но я хочу, чтобы однажды ты выбрала себе лучшую жизнь подальше отсюда!

Я посмотрела на его искаженное лицо, злые глаза, и меня затрясло.

– Ты не хотел, чтобы я появилась на свет, правда, папочка?

– Конечно, хотел! Но…

– Нет! Не хотел. С тех пор как умерла мама, ты все время хочешь, чтобы я ушла. Она всегда говорила мне о том, как меня любит, а ты – никогда. Ты совсем меня не любишь! Ты думаешь только о себе!

Мои слова поразили папочку. Гнев в его глазах превратился в боль.

– Элиза, если бы я не любил тебя так сильно, то не хотел бы, чтобы ты ушла.

– Это бессмысленно!

– Нет, в этом есть смысл. Послушай… – Он начал подыскивать слова, приглаживая волосы. – Если бы я думал лишь о себе, то захотел бы, чтобы ты пошла по моим стопам, продолжила клоунскую династию. Но это неправильно. Ты – не я, а самостоятельный, уникальный человек. – Папочка присел передо мной на корточки и нежно взял за плечи. – Элиза, за пределами цирка лежит целый мир. Мне не хотелось бы, чтобы ты стала клоуном, как я. Я хочу, чтобы ты шла своей дорогой.