Линн Остин - Тайники души

– Что ты сказала?

– Все дело именно в этом. Если ты хотел, чтобы твой отец укладывал тебя спать, значит, укладывай свою малышку. Если ты хотел, чтобы папа брал тебя на руки и рассказывал сказки, то рассказывай их ей.

Папочка снял котелок, пару раз провел пальцами по блестящим волосам, затем снова надел его. Казалось, он лишился дара речи.

– Научи дочь чему-нибудь хорошему. Десяти заповедям из Библии, ты же слышал о таком, правда?

– Да, моя мать была хорошей христианкой. – Папочка говорил так тихо, что я едва разбирала его слова. – Она растила нас по Библии. Поэтому я женился на Иветт, когда она… ну, ты понимаешь.

– Тогда ты отлично справишься, – заключила тетя Арахис, потрепав его по руке. – Иди, иначе пропустишь свой выход. А я в этот раз пропущу парад-алле. Сегодня возьму малышку с собой.

– Нет! Только не в парк развлечений!

– Почему? – Женщина внезапно рассердилась. – Если цирк станет ее домом, тогда она должна узнать, что уроды, такие как я, тоже люди! Или ты стыдишься того, что вскоре дочь познакомится с твоей «семьей», а, Генри?

– Прости, я не хотел…

– Убирайся, пока я не вышла из себя.

Женщина указала маленьким пальчиком на дверь. Папочка ушел. Тетушка Арахис обладала необычайно взрывным характером как для такой крошки. Но сердце у нее было вдвое больше, чем у большинства людей. Она протянула мне руку.

– Как тебя зовут, милая?

– Элиза Роуз.

– М-м-м, твое имя так же прекрасно, как и ты. Пойдем, я все покажу тебе в новом родном городе.

Вскоре я убедилась, что это действительно был город – город шатров, волшебно передвигающийся в ночи с места на место. В нем была кухня, где двое поваров готовили на всех; два навеса с обеденными столами: один для циркачей, другой – для разнорабочих; раздевалки, цирюльня и прачечная; загоны для слонов и других животных; огромный длинный шатер, где с противоположных сторон были мужские и женские раздевалки и стойла для лошадей, участвующих в представлениях. Эти шатры были только для персонала. Но были и шатры для зрителей, такие как парк развлечений и цирк.

При входе в цирк располагался зверинец, где купившие билеты могли рассматривать экзотических животных.

В парке развлечений слева стояли шатры, в которых устраивали представления, а справа – торговые палатки и билетная касса в вагончике.

– Я работаю на представлениях, – рассказала мне тетя Арахис в первый день.

Она указала на газетный заголовок с огромной фотографией Арахис, рекламирующий аттракционы в шатре. На ней женщина казалась выше, чем была на самом деле.

– Я королева Лили, – усмехнулась она, – самая маленькая женщина на свете, королева лилипутов. Потом я переодеваюсь и участвую в обычном представлении клоунов вместе с твоим отцом, и там меня называют Арахис.

Женщина подняла меня и поставила на маленький постамент при входе в шатер.

– Вот, теперь ты на платформе для зазывал! На ней, как правило, стоит кто-то из нас, уродцев, и бесплатно демонстрирует себя зрителям. Обычно это заставляет людей купить билет и зайти внутрь, чтобы поглазеть.

Тетя Арахис сняла меня с платформы, взяла за руку и повела вперед, но когда я поняла, что она собирается увлечь меня в шатер, то остановилась как вкопанная. Несколько дней назад мама повела меня туда, и первое, что я увидела, так меня напугало, что я спрятала голову у нее на груди и отказывалась смотреть.

– Что такое, милая, тебе страшно? – спросила тетя Арахис. – Не нужно бояться! Снежный человек – это на самом деле чучело полярного медведя, и причем настолько старое и заплесневелое, что нам приходится постоянно подклеивать мех. – Она обеими руками взяла меня за руку и потянула внутрь, все время болтая своим тоненьким голоском. – Двухголовый теленок был живым очень давно. Теперь это просто чучело.

– А змея настоящая? – прошептала я, все еще опасаясь смотреть.

Огромный удав, свернувшись клубком, лежал за теленком в большой стеклянной коробке возле сцены. Казалось, в этом чешуйчатом туловище толщиной с мужскую руку целые километры.

– Да, настоящая, но она тебя не обидит. Он постоянно сыт и все время спит. Сильвия обвивает его вокруг себя во время представлений. Он ленивый, как Миссисипи. Давай обойдем кругом, и я представлю тебя остальным.

Я была рада выйти из шатра, но группа маленьких людей, стоящих сзади, разговаривающих и курящих, пугала меня не меньше, чем чудища в шатре.

– Всем привет! Это дочка Генри Жерара! – произнесла тетя Арахис. – Ее зовут Элиза Роуз, и она некоторое время будет путешествовать с нами.

Все заулыбались и начали приветствовать меня:

– Добро пожаловать, Элиза! Приятно познакомиться, милая.

Но мое сердце колотилось от страха, и я старалась спрятаться за юбками тети Арахис.

Тело Сильвии, женщины-змеи, от макушки до пят покрывали татуировки. Толстуха Глория была самым огромным человеком из тех, кого я встречала: ее нога была размером с дерево, а платье подошло бы и слону.

Один из мужчин выглядел столь фантастично, что я закрыла лицо руками. У него были белоснежные волосы на розовом скальпе, круглые розовые глаза, а кожа казалась прозрачной. Вывески утверждали, что он произошел из племени редких подземных людей, потомков пришельцев с Марса, корабль которых потерпел крушение. Но когда я стала старше, то узнала, что он просто альбинос. Единственным человеком, который выглядел более-менее нормально, была женщина-акробат, когда она стояла прямо, но, когда начиналось представление, она закручивала себя в узлы и становилась похожей на крендель.

Мне очень хотелось убежать и спрятаться в безопасности папиного вагона, но я бы не нашла дорогу, запутавшись в лабиринте шатров.

Мой новый дом и новая семья были столь причудливыми, что я была потрясена. Как я уже говорила, я никогда не уходила далеко от дома, где мы с мамой снимали комнату, и пока у нее не начались кошмары, мой маленький мирок оставался безопасным.

Теперь мне казалось, что я попала в один из маминых кошмаров.

– Боженьки, да ты дрожишь, как листок на ветру! – воскликнула тетя Арахис, пытаясь отодрать мои пальцы от собственной юбки. – Думаю, тебе не стоит здесь оставаться. Если мы и на сцену так выйдем, то подумают, что мы близнецы и, еще чего доброго, возьмут двойную плату!

Я слышала, как циркачи негромко переговариваются, спрашивая тетю Арахис о моей маме и обсуждая, кто позаботится обо мне, когда начнутся представления.

Они так ничего и не решили и так долго спорили, что вскоре мы услышали, как парадное шествие возвращается обратно в цирк.

– Лучше я отведу тебя к папочке, – наконец решила тетя Арахис.

Папочка сидел на козлах нарядного фургона, в который была запряжена четверка першеронов. Я узнала его по красному носу, парику и гигантским туфлям. Папочка, казалось, замер, завидев, как к нему направляется тетя Арахис, ведя меня за руку. Он как будто позабыл обо мне.

– Ты был прав, Генри, парк развлечений напугал девочку. Лучше пусть она останется с тобой.

У папочки был такой вид, словно ему хотелось убежать. Его клоунская маска улыбалась, а настоящее лицо нет.

– Послушай, я не знаю…

– И не смей запирать ее в вагоне!

Женщина подбросила меня так внезапно, что у папочки не было выбора, кроме как поймать меня.

Затем она отвернулась, чтобы уйти.

– Нет! Подожди! Что мне с ней делать?

– Держи ее, Генри! – прокричала тетушка Арахис через плечо, уходя. – Просто держи ее!

Сначала папочкины руки были холодными и жесткими, как чучело полярного медведя, но я все равно уткнулась лицом ему в грудь и заплакала, вспоминая о маме. Затем я почувствовала, как его тело понемногу расслабилось.

– Знаю… знаю… – все бормотал папочка и вскоре не просто держал меня, а обнимал, похлопывая по спине и нежно покачивая, чтобы унять мои слезы.

От него пахло гримом, сигаретами и макассаровым маслом, которым он пользовался, чтобы пригладить свои настоящие волосы.

– Все будет хорошо, – пообещал папочка. – Не плачь…

Но я плакала дни напролет. Просто чудо, что папочкин костюм не заплесневел от этой сырости. Я так крепко цеплялась за его штаны, что у него просто не оставалось выхода, кроме как брать меня везде с собой.

Во время парада-алле он прятал меня в ногах на полу клоунского фургона, а на время дневного и вечернего представлений усаживал на специальный стульчик за оркестром.

Я смотрела выступления «Цирка братьев Беннеттов» снова и снова, пока не выучила наизусть каждую сцену и музыкальную композицию.

В конце концов воспоминания о маме померкли и жизнь подчинилась новому распорядку. Утром каждого нового дня поезд прибывал на станцию, и я просыпалась в новом городе под крики и свист разнорабочих, разгружающих вагоны на свободном поле.

Сначала выгружали походную кухню и раздевалки, чтобы циркачи могли позавтракать и переодеться к параду-алле. После завтрака я шла с папочкой в костюмерную клоунов и наблюдала за тем, как он надевает костюм, парик и наносит грим. Вокруг глаз и рта он рисовал большие белые круги и обводил их черным. Затем рисовал улыбающиеся красные губы и вовсе переставал походить на моего красивого папочку.

Тем временем разнорабочие натягивали шатры. Позже я услышала проповедь в епископальной церкви в Милуоки о том, как обращался Иезекииль и оживали мертвые кости, и подумала, что это похоже на установку шатров: сначала появлялся остов, затем его покрывали брезентовой кожей, а после он наполнялся музыкой, чудесами и жизнью.

В любом городе первым действом был парад-алле. Это давало горожанам представление о том, что предлагает цирк, и подталкивало покупать билеты. В большинстве мест, где мы останавливались, цирк был единственным развлечением, и, когда мы приезжали, все замирало, как во время праздника. Где еще могли фермеры, круглый год привязанные к своей земле, увидеть львов, слонов, танцующих медведей и гигантских змей?