Повисла тишина, и наконец Гейб ответил:

– Не знаю почему.

– Какие события вашей жизни оказали на вас наибольшее влияние? Я думаю, участие в войне?

– Да… но я не могу писать о войне. Я пытался… но просто не могу.

– Мы не станем такими, какими Бог хочет, чтобы мы стали, пока не оглянемся на свое прошлое, не взглянем в лица людям, с которыми свел нас Господь, и не поймем, что сделало нас именно тем, кем мы являемся. Но сначала мы должны преодолеть свой гнев на Господа за то, что Он позволил случиться плохому в нашей жизни. Иисус говорит, что, если мы попросим Отца Небесного о хлебе, Он не даст нам камень. Мы должны перестать воспринимать плохое в нашей жизни как камни, ибо это хлеб Господний. Он питает нас и помогает нам расти, если мы примем его как пищу души.

Что-то зашуршало: тетя встала. Когда она вновь заговорила, ее голос раздался почти у самой двери. Я присела за емкостью для зерна и услышала, что сказала тетя Батти, перед тем как уйти.

– Напишите собственную историю, Гейб. Ручаюсь, это будет сильный рассказ, и, возможно, это поможет вам смириться со своим прошлым.

* * *

На следующий день я на телеге покатила в город, чтобы отправить заказ на ботинки для сына и продать излишки сливок и яиц. Я заехала в контору поверенного и, выйдя оттуда и забравшись в телегу, подстегивала лошадей, во весь опор мчась домой: мне не терпелось рассказать тете Батти новости. Она была в саду – снимала с веревок выстиранное белье.

– По-моему, ты сейчас лопнешь! – воскликнула тетя, завидев меня. – У тебя есть новости! Хорошие или плохие?

– Не знаю. Я заехала к мистеру Уэйкфилду, но его не оказалось в конторе, он на слушании в окружном суде. Однако его секретарь обмолвилась, что они, похоже, выяснили, где живет Мэтью. Военный госпиталь прислал им адрес общежития в Чикаго. Адрес, конечно, тринадцатилетней давности, но, по крайней мере, теперь они знают, где искать. Поверенный нанял людей, которые ищут Мэтью в Чикаго и уже напали на след. Возможно, через пару недель мы услышим новости.

– Ах, как чудесно!

Тетя все еще держалась за край пододеяльника, прикрепленного к веревке прищепкой. Женщина так обрадовалась, что вертелась вместе с ним, как вокруг Майского дерева.

Тут из амбара вышел Гейб, чтобы выпрячь лошадей.

– Вы танцуете, тетя Батти. Что празднуем на этот раз? – спросил он.

– Мэтью! – воскликнула она улыбаясь. – Возможно, скоро мы его найдем!

– Кого? – спросил Гейб.

Но я видела его лицо! Оно побледнело, как пододеяльник в руках у тети. Гейб знал, кто такой Мэтью! Все остальное было лишь притворством, игрой. Так я и думала!

– Мэтью Уайатт – старший сын моей сестры Лидии, – объяснила тетя Батти. – Он ушел на войну и не вернулся.

Внезапно я решила остановить ее. Я не хотела, чтобы она разболтала остальное – что владельцем поместья является Мэтью, а не я. Я лихорадочно искала повод, чтобы отвлечь тетю.

– Позвольте мне снять белье за вас, – предложила я, забирая у нее из рук пододеяльник. – Очень жарко, вам не следует находиться на палящем солнце.

Но тетя Батти слишком обрадовалась, чтобы остановиться. Я беспомощно слушала ее разглагольствования.

– Мы везде искали Мэтью, потому что, согласно завещанию Фрэнка Уайатта, поместье и все имущество перешло к нему, а не к Элизе. Мы вот-вот его найдем! Он в Чикаго!

Гейб казался еще более изумленным, чем я. Он оперся на телегу, чтобы не упасть. Тетя Батти наверняка заметила бы это, не будь она столь возбуждена. Но через мгновение мужчина взял себя в руки. Сделав пару широких шагов, он уже стоял возле меня, да так близко, что я почувствовала запах мыла.

– Ваш свекор завещал поместье кому-то другому? – спросил Гейб напряженным голосом. – Ничто из этого не принадлежит вам и детям? Он оставил вас ни с чем?!

– Совершенно верно, – прошептала я.

Я заметила, как в нем нарастает гнев, и было видно, что Гейбу хочется его выплеснуть. Челюсти мужчины сомкнулись, руки сжались в кулаки.

– Неудивительно, что все ненавидели Фрэнка Уайатта! – проскрежетал он сквозь стиснутые зубы. – Надеюсь, он горит в аду!

– Нет, Гейб. Нет! Я бы никому такого не пожелала, даже Фрэнку Уайатту! – вмешалась тетя. – Кроме того, я не знаю ни одного человека, который бы его любил! Для меня это уже ад на земле! Вы можете себе представить, каково это – прожить жизнь и никогда не быть любимым?

Я воспользовалась этим моментом, чтобы убежать от Гейба, попятилась, подняла таз с бельем и выставила его перед собой, как щит.

Не сказав больше ни слова, Гейб отвернулся и пошел к телеге, а затем, взяв лошадей за уздечку, повел их в амбар.

После того дня Гейб очень изменился. Я часто заставала его глубоко задумавшимся. Иногда он застывал, стоя на лестнице и собирая яблоки: Гейб держал одно яблоко в руке, уставившись вдаль. В другой раз я замечала его возле Миртл. Корова отчаянно мычала, прося, чтобы ее подоили, а Гейб сидел на стуле, уставившись в пустое ведро.

В те разы, когда я пыталась поговорить с ним, казалось, его мысли витают очень далеко от Садов Уайатта. Детям не удавалось увлечь его игрой в мяч или походом на рыбалку. Все вечера он просиживал в амбаре, вместо того чтобы, как обычно, слушать с нами радио. Даже тетя Батти не могла заманить Гейба в дом.

Его странное поведение заставляло меня чувствовать себя так, будто я хожу по канату. Если он действительно Мэтью, то почему не признается в этом?

А может, узнав, что поместье принадлежит ему, он пытается решить, как поступить? И если он не Мэтью, то, может быть, старается отдалиться от нас, прежде чем попрощаться? В любом случае создавалось впечатление, что мы уже потеряли Гейба, которого знали.

* * *

Август быстро пролетел, наступил сентябрь, и мальчики пошли в школу. Конец фермерского сезона был близок. Мы тяжело трудились, и наконец наш труд был вознагражден. Ветви яблонь клонились от плодов. Как только они будут собраны и проданы, а также убран урожай зерна, мы сможем насладиться заслуженным отдыхом.

Однажды днем мы с тетей Батти работали на огороде – собирали зеленые томаты, пока их не побило первым морозом. Вдруг в облаке пыли появилась машина шерифа Фостера. У меня по спине неизвестно почему пробежал холодок.

– Ой-ой! – воскликнула тетя, вторя моим мыслям. – Жди беды!

Я не пошевелилась, пока мужчина вылезал из машины. Увидев нас, он приветственно помахал и пошел к нам в огород.

– Я должен поговорить с вашим так называемым помощником, мэм, – начал Дэн, коснувшись шляпы. – С тем, кто называет себя Габриелем Арфи.

– Мне не нравится ваш тон, шериф, – ответила я, желая казаться храбрее, чем была на самом деле. Что-то в его угрюмом лице и звезде, ярко блестевшей на форме, заставило мое сердце тревожно забиться. – Мистер Арфи тяжело трудился, помогая нам. Мы собираемся продать остатки урожая, и я ни за что не справлюсь без его помощи.

– Ну что ж, – ответил Фостер, тяжело вздохнув, – мне жаль, что именно я должен вам это сообщить, но человек, который называет себя Габриелем Арфи, обманывал вас. Он не тот, за кого себя выдает, и мы с Джоном Уэйкфилдом пришли к выводу, что он приехал сюда с недобрыми намерениями.

У меня подкосились ноги. Гейб? Приехал обмануть меня?

– Я в это не верю! – пробормотала я.

Но, сказав это, сразу же почувствовала, как в сердце закрались сомнения. Я знала, что Гейб лгал мне, утверждая, что Габриель Арфи – его настоящее имя. И знала, что он лишь притворяется, будто не знает, кто такой Мэтью. Да, у него были секреты, но это не потому, что он приехал с нечестными намерениями. В это я не могла поверить.

– Ну что ж, мэм, это правда, – произнес шериф. Он смотрел на меня с жалостью. – Я вижу, что этот мужчина завоевал вашу привязанность и доверие, и, по моему мнению, это делает его поведение еще более предосудительным.

Я рассердилась и выпалила:

– Не знаю, в каком преступлении вы его обвиняете, но его действия не были направлены против меня. За все то время, что мы знакомы, этот человек не сделал ничего дурного и не пытался завоевать мою привязанность!

Я чуть не поперхнулась, выдав эту ложь. Гейб завоевал мою привязанность и привязанность моих детей. А вот намеренно или нет, это было мне неведомо.

– Послушайте, – продолжила я, – действия Гейба по отношению ко мне были абсолютно безупречными! Он трудился усерднее, чем любой наемный работник, и не просил никакой платы, кроме крова и пищи!

– Успокойтесь, Элиза, и позвольте мне рассказать, что выяснили мы с Джоном Уэйкфилдом.

– При чем здесь поверенный?

– Сейчас я до этого дойду. Поговорив с мистером Арфи пару месяцев назад, я отправил запросы в Чикаго, чтобы выяснить его прошлое.

– Зачем? По какому праву? Почему?!

– Позвольте мне закончить. – Шериф поднял руки, призывая меня к спокойствию. – Сотрудники «Чикаго трибьюн» сообщили мне, что Габриель Арфи – псевдоним автора. Но когда я начал докапываться до его настоящего имени, то выяснил, что он выдает себя за Мэтью Уайатта! Того самого! За вашего деверя!

Гейб действительно Мэтью Уайатт! Меня охватила буря эмоций: облегчение, страх, радость, недоверие. Я не могла думать о том, что это значит, пока это касалось будущего моих детей и моего. Все, что я знала, – я нашла мужчину, которого искала, я люблю его и уверена, что он тоже любит меня. Но шериф по-прежнему вел себя так, будто хотел бросить Гейба в тюрьму. Он выложил эти сведения как какую-то компрометирующую информацию.

– Джон Уэйкфилд сообщил мне, что пытался отследить местонахождение вашего деверя, – продолжал шериф. – Насколько я понимаю, по завещанию Фрэнка все состояние переходит к Мэтью, верно? Каким-то образом поиски Джона и мои запросы привели нас к одному и тому же человеку – так называемому Габриелю Арфи!

Наконец я пришла в себя.

– Ну и что? Иметь псевдоним – преступление? Если Гейб действительно мой деверь, это прекрасные новости! Его жизнь и работа на нашей ферме никоим образом не нарушает закон. Верно?