– Что тут смешного? – спросила я.

– Когда речь заходит об ослином упрямстве, как вы это однажды назвали, мы с вами друг другу не уступаем.

Он так мягко произнес слова «мы с вами», как будто они были священны.

По звуку его голоса я поняла, что Гейб повернулся и смотрит на меня, но не поднимала головы и не сводила глаз с лошадей.

Мы сидели рядом на телеге опасно близко друг к другу, и я знала, что если еще раз загляну в глаза этого мужчины, то опять захочу его поцеловать и пропаду. На этот раз Жмурка не подоспеет, чтобы спасти меня. Как я могла так сильно любить кого-то и одновременно так бояться?

– Почему вы меня боитесь? – внезапно спросил Гейб. Он прочел мои мысли, и это напугало меня еще сильнее. – Вас когда-то сильно обидели, Элиза?

Я поняла, что попалась, оставшись наедине с ним, хотя усиленно избегала этого все лето. Мне не хотелось раскрывать свою душу, но и пути к отступлению были отрезаны. До дома еще оставалась пара километров.

Я натянула вожжи, заставляя лошадей перейти на бег.

– Нет, – наконец ответила я. – Я уже объясняла вам почему… Потому что ничего не знаю о вас.

– Да, верно. Но и я о вас ничего не знаю. – В голосе Гейба прозвучал металл, которого я прежде не замечала. Мое сердце забилось чаще от страха. – Ну что, Элиза, расскажем друг другу обо всем? Что вы хотите знать? Где я провел свое детство? В Олбани, штат Нью-Йорк. А теперь ваша очередь!

Я боялась отвечать, но промолчать тоже боялась.

– Нигде конкретно, – наконец выдавила я из себя, тяжело сглотнув. – Я путешествовала по всей стране с папочкой… из-за его работы.

– Хорошо, это объясняет, почему вы не умеете играть в бейсбол. – Голос Гейба был ледяным.

Я едва сдерживала слезы.

– И чем занимался ваш отец? – продолжал Гейб. – Мой был адвокатом, и весьма известным.

– Зачем вы это делаете? – простонала я, едва не плача.

– Потому что вы мне небезразличны, Элиза. Думаю, и я вам тоже. И я хочу знать, почему вы отталкиваете меня. Вы говорите, что ничего обо мне не знаете. Ну вот, теперь знаете! Мы работаем рука об руку вот уже шесть месяцев, вы каждый день говорите со мной и видите мое отношение к вам и детям. Что еще вам нужно?

– Гейб Арфи – ваше настоящее имя? – выпалила я.

Вопрос застал его врасплох. Он раздумывал слишком долго.

– Да.

Я знала, что он лжет! Знала!

Я придержала вожжи, чтобы лошади перешли на шаг, и передала их Гейбу. Затем встала, желая сойти, но он остановил меня.

– Что вы делаете? Что?!

– Хочу пройтись, если вы, конечно, не возражаете.

Гейб грубо схватил меня за руку и заставил снова опуститься на сиденье.

– Если кто-то из нас и пройдется, то это буду я.

Он сунул вожжи мне в руку. Прежде чем я смогла его остановить, Гейб спрыгнул на землю и ушел, повернувшись ко мне спиной. Он едва заметно прихрамывал.

Я хлестнула лошадей, и они перешли на галоп. Минуту спустя я промчалась мимо Гейба.

С того дня я предоставила ему право продавать фрукты самостоятельно. Гейбу не понравилось мое решение, но я настаивала на том, что один из нас должен оставаться дома и присматривать за сборщиками, и он наконец согласился.

Иногда с ним ездили Джимми и Люк, но только если успевали прополоть сорняки на огороде тети Батти. У тети был настоящий талант к выращиванию овощей, и урожай был великолепным. Часть овощей Гейб тоже отвозил в город на продажу, но бо́льшую часть урожая тетя Батти просто отдавала работникам. Я не возражала: у нас всего было предостаточно.

Тем летом тетя помогала мне консервировать. Я так привыкла, что она во весь голос распевает гимны, что даже начала подпевать ей. Иногда к нам присоединялась и Бекки.

Тетя Батти каким-то образом убедила ее в том, что чистить клубнику и помидоры и закладывать в банки огурцы – очень весело, поэтому у нас появилась еще одна пара рук.

Однажды днем мы, хихикая, как школьницы, закрывали персики, и, даже не подумав, я взяла четыре плода и начала ими жонглировать, просто чтобы вспомнить, как это делается. Бекки, онемев от изумления, уставилась на меня.

– Ух ты! Как у тебя это получается?

Тетя Батти отвлеклась от кастрюли с сиропом и зааплодировала.

– Боже мой, Элиза! Я и не знала, что ты такая талантливая!

Я быстро поймала персики и положила их на стол, злясь из-за того, что ненароком выдала свой секрет.

– Давай еще раз, мама!

Я не могла посмотреть на дочь.

– Не сейчас. У нас полно работы.

– Подожди, пока я не расскажу братьям и мистеру Арфи о том, что ты умеешь!

– Нет! Ты ничего им не расскажешь, Бекки Джин! Я больше не буду этого делать – ни для них, ни для кого-либо еще.

Я сказала это куда грубее, чем намеревалась. У дочери задрожала нижняя губа, она едва не плакала.

– Но почему, мама?

– Потому! Просто потому! – Я всегда ненавидела, когда мне так же отвечал отец, а теперь сама произнесла эти слова.

Есть вещи, которые невозможно объяснить четырехлетнему ребенку.

В тот день мы закрыли восемнадцать литров персикового варенья и отнесли его в кладовую. Я всегда чувствовала гордость при виде стоящей на полках домашней консервации: банок с помидорами, горошком, огурцами, персиками, грушами, разноцветными джемами. Вся эта еда насытит мою семью зимой.

Тетя Батти подкупила Джимми и Люка приключенческими книгами Германа Уолтерса, и мальчики выполнили кучу работы: убрали в погребе и вспахали культиватором ряды между посевами зерна.

Вскоре погреб наполнится картофелем, луком, морковью, тыквой, свеклой и репой.

Две купленные тетей свиньи подросли, молоко Миртл было таким жирным, что мы отдавали его на маслобойню и заработали немного наличных. На эти деньги мы приобрели все, что не могли вырастить самостоятельно: кофе, пекарский порошок, сахар.

В тот год многие голодали, но милостивый Господь благословил нас изобилием, и каждый вечер, когда мы вшестером садились ужинать, тетя Батти следила, чтобы мы не забывали Его благодарить.

В августе пришел по почте новый каталог «Сирса, Робака и Ко». В лучшие времена я каждый год заказывала новую одежду для детей и позволяла им играть в старой. Но в этом году денег было очень мало. В сентябре Джимми, Люку и Бекки Джин придется обойтись поношенной одеждой. В школе мои сыновья наверняка будут не единственными, кто ходит в коротких штанах. Нужно было экономить, чтобы купить уголь на зиму и химикаты для опрыскивания; Мерл Петерсон не позволит взять их в кредит. Гейб дал мне список необходимых покупок.

Единственным, что я заказала по каталогу, были ботинки для Джимми: из старых он давно вырос.

Когда я сидела вечером в кухне и заполняла бланк заказа, мне пришло в голову, что тетя Батти, возможно, тоже захочет что-то заказать. Я направилась в гостиную, где она обычно сидела с детьми и слушала радиошоу. Но ее там не оказалось.

– Где тетя Батти? – Мне пришлось повысить голос, чтобы привлечь внимание детей. – Эй! Вы видели тетю Батти?

Все сидели как загипнотизированные. Я задумалась, насколько полезно детям слушать радио.

– Думаю, она на улице, разговаривает с мистером Арфи, – наконец ответил Джимми.

Во дворе я тети тоже не обнаружила. Я пошла к амбару и услышала, как из мастерской доносятся голоса. Гейб неплотно притворил дверь. Я знала, что подслушивать – нехорошо, но не могла удержаться. Мне было любопытно, о чем они могут разговаривать.

– Нет, не щадите мои чувства, тетя Батти, – сказал Гейб. – Я попросил вас высказаться откровенно. Мне хочется знать, что вы действительно об этом думаете.

– Думаю, это хороший рассказ, – ответила она, – и очень поучительный.

– Поучительный? Что вы имеете в виду?

– Вы пишете именно такие рассказы? Для газет?

– Да, а что?

– А то, что этот рассказ отлично написан – информативно, но совершенно бесстрастно, – пояснила тетя Батти. – В принципе, для газетной статьи это абсолютно нормально. Это именно то, чего ожидают в таком случае. Но за последнее время я немного узнала вас, Гейб. Оказалось, что вы очень проницательный мужчина, способный на сильные чувства. Почему же ваша истинная суть не проступает в рассказах? Вы не бесстрастный человек.

– Но вы же сами ответили на этот вопрос: потому что от газетной статьи ожидается именно это. Я не пишу художественных произведений или эссе…

– Почему?

– Ну… потому… что не пишу.

– Разозлитесь же, Гейб! Заинтересуйтесь чем-нибудь! Почувствуйте страсть! Великие писатели никогда не боялись проявить истинные чувства в своих работах, показать настоящих себя. Думаю, так стоит поступать в любой профессии. Именно поэтому Джон Уэйкфилд – такой прекрасный юрист. И именно этому стоит научиться Элизе, если она хочет, чтобы ее сады процветали. Великие писатели не сдерживают себя. А вы, я думаю, сдерживаете.

– Почему вы так считаете?

– В том, что вы пишете, нет ничего личного, вы не более чем посторонний наблюдатель. Нужно, чтобы среди строк проглядывала личность автора.

Воцарилась тишина. Я подумала: что они там делают?

– По какой-то причине эта мысль вас до смерти пугает, правда? – наконец нарушила тишину тетя Батти. – Я вижу это по вашим глазам.

– Да, признаю´, это пугает меня.

Я вспомнила отличный рассказ Гейба о бродягах, из которого действительно ничего не узнала о нем самом. Однако описание смерти брата было очень эмоциональным; думаю, именно о таком рассказе говорила тетя Батти. Гейб наверняка не дал ей прочесть свои дневники, и я догадывалась о причине.

– Знаете, почему мои книги были столь популярны? – спросила тетя Батти. – Потому, что когда я писала для девочек, то вспоминала собственные мечты стать такой же, как Нелли Блай, и вкладывала в книги душу. Я описывала собственное желание быть личностью, а не просто женой и дочерью. Я хотела принимать правильные решения и стать тем, кем создал меня Господь, оставить свой след в мире. А когда я писала для мальчиков, то мои книги были наполнены глубокой любовью к Уолтеру; каждый из моих героев сталкивался со смертью и опасностью и переносил испытания с неизменным мужеством и храбростью, как и мой муж. Если бы я не рискнула вложить в сочинения частичку своего «я», книги так не продавались бы. Вопрос в том, почему вы боитесь проявить в рассказах свою личность?