– Они? – в ужасе переспросила я. – Фрэнк бьет и… маленького Сэмми? Он совсем еще кроха! Что может сделать пятилетний малыш, за что его можно избить ремнем?

Сестра мне не ответила. Я схватила ее за плечи и встряхнула:

– Лидия, отвечай!

– Фрэнк говорит, что сыновья с детских лет должны беспрекословно ему подчиняться. И они учатся, Бэтси, правда учатся! И Мэтью, и Сэм очень стараются и сразу же исполняют то, что он велит. В этот раз во всем виновата я…

– Лидия, перестань! Это какое-то безумие! Фрэнк не может ожидать совершенства от ребенка. И, кстати, от тебя тоже. Ты уйдешь от него сегодня же! Сейчас же! И заберешь этих несчастных детей с собой!

– Я не могу! На что мы будем жить?

– У меня достаточно средств для всех нас. Позволь мне позаботиться о тебе! Пойдем со мной. Пожалуйста! Ради тебя и детей!

У Лидии вырвался горький смешок.

– Ты действительно думаешь, что Фрэнк Уайатт так легко, без боя отдаст сыновей? Конечно, мне он позволит уйти. Теперь, когда у него есть три наследника, я ему больше не нужна. Но кто защитит моих мальчиков от отца, если меня не будет рядом? Кто позаботится о том, чтобы они не ошибались?

– Но это Фрэнк ошибается! То, что он делает, – неправильно!

– Ты так считаешь? Хорошо, кто его остановит? Кто запретит отцу растить сыновей в его собственном доме так, как ему вздумается? Фрэнк – глава общины и староста церкви. Я ничего не могу сделать, кроме как остаться здесь и защищать детей – как могу!

– Разве ты не понимаешь, что делает твой муж? Он пытается выбить из детей собственную вину за грехи! Фрэнк никак не может простить себя за то, что согрешил с тобой, и вымещает злость на тебе и сыновьях. Ты должна уйти от него, Лидия! Вам нужно выбираться отсюда!

– Нет! Я остаюсь! – Сестра уже не плакала и не дрожала. Она внезапно успокоилась, преисполнившись той ужасной безмятежности, которую я прежде принимала за внутреннюю силу. – Я заслужила такую жизнь, – продолжила она с жуткой отстраненностью. – Фрэнк – наказание за мой грех.

– Ты все неправильно понимаешь! Все не так! Господь не наказывает нас таким образом. Он прощает, если…

Сестра накрыла мою руку своей, холодной как мрамор.

– Ребенок плачет, Бэтси. Я должна идти к нему. Фрэнку не нравится, когда слышится плач. Лучше уходи, пока мой муж не вернулся.

Когда в тот день я спускалась по холму домой, ночь была опасно тихой. Было страшно слышать звуки побоев, но еще ужаснее осознавать, что семилетний малыш научился сдерживать слезы. Той ночью я долго плакала. Я никогда не чувствовала себя более беспомощной.

* * *

– Я ненавижу его! Ему невозможно угодить! – Двенадцатилетний Мэтью с такой яростью опустился на кожаное бордовое кресло Уолтера, что я испугалась: мне показалось, что лопнут пружины.

Я промолчала.

Мальчику нужно было выплеснуть раздражение, и мой коттедж был единственным безопасным местом, где он мог это сделать. Затаенная обида заставляла Мэтью устраивать драки с одноклассниками, и за это его наказывали дважды: отец – дома и директор – в школе. В результате мальчик быстро научился скрывать свой гнев.

Я пыталась помочь ему излить свои чувства, чтобы они не превратились в дремлющий вулкан.

– Расскажи мне все! – предложила я, подавая племяннику стакан молока и кекс с пряностями.

Мэтью поставил еду на столик возле кресла. Он был слишком взвинчен, чтобы есть.

– Почему отец так строг со мной? Я все делаю неправильно! А Уилли, его драгоценный Уилли, все делает как надо! Я не выдержу в этом доме больше ни минуты! Я сбегу, тетя Бетти! На этот раз я ухожу и никогда не вернусь.

– Знаю, лапочка. Знаю, тебе приходится несладко, и я ни в коем случае не виню тебя за желание убежать. Но тебе всего лишь двенадцать. Отец пошлет шерифа на поиски, и ты и глазом не успеешь моргнуть, как тебя найдут и отец изобьет тебя за то, что ты его опозорил.

– Что я сделал, чтобы заслужить такое? – простонал Мэтью. – Отец не выносит даже моего вида. Я каждый день читаю это в его глазах и не знаю, в чем причина. Он ненавидит меня!

Мне очень хотелось открыть мальчику правду. Объяснить, что каждый раз, глядя на сына, Фрэнк вспоминает о собственном грехе. Но я не могла рассказать это Мэтью, не упомянув о грехе его матери. Я наклонилась над креслом и обняла племянника. Сначала он замер, а затем растаял – его душа, как всегда, жаждала любви.

– Знаешь что, лапочка? – сказала я, когда мальчик прижался ко мне. – Я люблю тебя, твоя мама любит тебя, и Небесный Отец тоже всегда будет тебя любить.

Мэтью утер слезы рукавом и через некоторое время впился зубами в пирог.

– Ты испекла его только для меня?

– Конечно! И у меня есть еще один сюрприз! Угадай, что сегодня пришло мне по почте?

– Новая книга Германа Уолтерса? – Мэтью уже готов был улыбнуться.

– Да, последняя. Она называется «Опасности в джунглях». Звучит захватывающе, правда?

Вскоре племянник был полностью поглощен повествованием, уносясь на тысячи километров от отца. Мне нравилось наблюдать за тем, как Мэтью читает, перекинув долговязые ноги через поручень кресла. Почти все книги той серии я писала для Мэтью, чтобы помочь ему сбежать от тяжелой жизни хоть ненадолго. Хотя бы на пару часов.

– Можно, я возьму книгу домой? – спросил он, когда пришло время возвращаться и выполнять домашние обязанности.

– Лучше не надо. Ты же знаешь, что случится, если отец застанет тебя за чтением?

– Но почему, тетя Бетти? Что он имеет против книг?

– Я не знаю, как ответить на этот вопрос, лапочка, – произнесла я, поглаживая темные волосы мальчика. Он был уже выше меня. – Но ты же помнишь, что всегда, в любое время можешь прийти сюда и почитать.

В последующие годы и Сэм прочел все книги этой серии. Но он никогда не доверял мне и не принимал моего утешения так, как Мэтью. Сэм был до ужаса пугливым, что являлось следствием жизни в постоянном страхе. Однажды Герберт Уэллс написал книгу «Человек-невидимка», и иногда мне кажется, что в ней он изобразил бедного Сэма – мальчик как мог старался быть невидимым. Казалось, ему хочется провалиться сквозь землю, чтобы никогда больше не попадать в беду. Сэм не мог соответствовать стандартам своего отца, как, впрочем, и все мы, поэтому единственным способом защиты было скользить по жизни как можно незаметнее и тише.

Но больше всего мое сердце разрывалось оттого, что, как бы Фрэнк ни избивал сыновей, сколько бы ни лишал их в наказание своей любви и поощрения, дети изо всех сил старались ему угодить.

Каким-то образом Уилли удалось завоевать одобрение отца. Мэтью и Сэмюель замечали благосклонные кивки в адрес младшего брата, и это породило в их сердцах ложные надежды. Они думали, что однажды Фрэнк кивнет и им. Это также спровоцировало ненависть к любимцу отца.

Фрэнк Уайатт утверждал, что отлично знает Библию, и все время ее цитировал, но каким-то образом он пропустил трагическую историю Иакова, так сильно любившего своего сына Иосифа, что это породило губительную зависть в остальных сыновьях. То, что случилось с маленьким Уилли, было виной Фрэнка; это было так, как будто он сам утопил ребенка в пруду.

Эта картина – бледное, безжизненное тело ребенка, которого вытащили из ледяной воды, – никогда не сотрется из моей памяти. Хуже всего было то, что Фрэнк заставил Мэтью и Сэма стоять, дрожа от холода, на грязном снегу у края пруда и смотреть, как шериф и его помощники втаскивают труп в лодку.

Братья видели замороженные, застывшие глаза, лицо, искривленное в немом крике. Господь свидетель – в тот день никто не утешил этих ребят.

Смерть Уилли изменила всех и стала гранью, которая разделила то, как все было раньше, и то, каким все останется навсегда.

Мэтью не мог простить себе, что позволил брату ступить на лед. Все последующие годы он терпел бесконечные физические и моральные унижения, но принимал отцовские побои и гнев как наказание, считая это справедливым правосудием.

Сэм обвинял себя за то, что ушел тогда и не смог помочь брату. Он сам назначил себе наказание и с тех пор не отходил от Мэтью, выслушивая тирады Фрэнка вместе с ним. Даже если прежде ребята и мечтали покинуть поместье и убежать от отца, когда вырастут, то больше эта идея не приходила им в голову.

Поместье стало их тюремной камерой, Фрэнк – тюремщиком, и приговором было пожизненное заключение за убийство.

Лидия тоже так и не оправилась после смерти младшего сына. Она почти отрешилась от действительности, погрузившись в депрессию. Мне было понятно ее горе, ведь я сама потеряла любимого Уолтера, но я приняла утешение Господа, подчинилась Его воле и стала жить по-новому; Лидия же восприняла страдания как гнев Божий. Фрэнк Уайатт вбил ей это в голову.

Никто не мог утешить Фрэнка после смерти его любимого сына, и он выражал свою скорбь единственной эмоцией, на которую был способен, – гневом.

В день похорон Уилли, когда из дома ушли все посторонние, Фрэнк обрушил свою ярость на жену.

Я как раз заглянула к Уайаттам, чтобы сообщить сестре о том, что ее сыновья – в моем коттедже, и попросить разрешить им остаться на ночь. Вот так я и услышала разглагольствования Фрэнка.

– Смотри, что ты наделала, потаскуха! Это Божье наказание! Сын Давида и Вирсавии умер потому, что они согрешили, и теперь мой сын умер за наш грех!

Я тихо открыла дверь и услышала крики, доносящиеся из гостиной. Я поспешила войти, опасаясь, что Фрэнк ударит Лидию, хотя и знала, что не смогу этому помешать. Услышав звон бьющейся посуды, я замерла в дверях, потрясенная картиной, открывшейся передо мной: Лидия скорчилась на полу, а Фрэнк швырял в нее предметами ее любимого фарфорового сервиза. Так раньше забивали камнями за измену.

– Господь говорит: «Мне отмщение, и аз воздам!» – орал Фрэнк. – И я дорого заплатил за момент слабости! Дьявол воспользовался тобой, чтобы сокрушить меня! Я должен был увидеть, что ты развратна, и упрекнуть в первый же раз, когда ты соблазнила меня!