Линн Остин - Тайники души

Я сдержу обещание и сохраню урожай, но отец все еще здесь, и ничто из того, что я делаю, ему не нравится. Я никогда не буду счастлив в том месте, где познал столько боли…

Я выскользнула из мастерской и вернулась в дом, как никогда прежде уверенная в том, что Гейб – это Мэтью Уайатт. Но что мне теперь с этим делать? Я тоже любила это поместье и до смерти боялась его потерять. Я также боялась, что влюбилась в Гейба, и была уверена в том, что вскоре его потеряю. Разве он не написал только что о том, что не может остаться? Все так запуталось, что я боялась: мне не распутать этот клубок. Наконец я решила подождать и посмотреть, к чему приведет расследование Джона Уэйкфилда и какой ответ он получит из Вашингтона.

Тем временем пришла пора косить сено, вязать снопы и складывать их на хранение в амбар. Это была тяжелая, неприятная работа: сено очень кололось. Нам помогали Джимми и Люк. Школа закрылась на несколько недель раньше: у округа закончились деньги, и было нечем заплатить учителям.

Мы работали с рассвета до заката, и в конце каждого жаркого дня Гейб водил мальчиков на пруд тети Батти купаться.

Однажды я увидела, как он снимает рубашку, и мельком заметила ужасный рваный шрам возле сердца.

– Через несколько недель начнут приезжать работники, чтобы собирать вишню, – напомнила мне однажды утром тетя Батти, после того как мы закончили заготовку сена.

– Да, вы правы. Нужно прибрать в пристройках для временных рабочих и постирать белье. Я делала это каждый год, еще когда были живы Сэм и Фрэнк, поэтому хотя бы эта работа будет для меня привычной.

Мы с тетей Батти работали все утро, наполняя свежим сеном матрасы. Вдруг по дороге, ведущей к дому, проехал старый тарахтящий «Форд». Я сразу догадалась, что такая древняя машина могла принадлежать только мистеру Уэйкфилду. Он вышел из автомобиля и поприветствовал нас, поклонившись и прикоснувшись к шляпе.

– Доброе утро, миссис Уайатт, миссис Гибсон! Как поживаете, дамы?

– Все в порядке, Джон! – ответила тетя Батти. – Рада снова вас видеть!

Судя по выражению тетиного лица, она была счастлива, что поверенный назвал ее по фамилии мужа. Это был для нее более ценный подарок, чем, например, миллион долларов.

– Вы не против пройти в дом и выпить чашку кофе, мистер Уэйкфилд? – предложила я.

Мистер Уэйкфилд держал в руках портфель, и я хотела сесть, на тот случай если он приехал сообщить важные новости.

– Да, конечно, с удовольствием. Надеюсь, я не отвлекаю вас, дамы. Вижу, вы очень заняты…

– Давай, лапочка, иди! – предложила тетя. – Я справлюсь пока без тебя.

Я пригласила мистера Уэйкфилда присесть за столом в кухне, налила ему чашку кофе и угостила тетиным пирогом с ревенем. Тем временем поверенный открыл портфель.

– На этот раз я привез вам хорошие новости, Элиза. Мне наконец пришел ответ из Вашингтона. Они подтвердили, что Мэтью Уайатт не умер во время войны.

У меня подкосились ноги, и я упала на стул.

– Значит… он жив?

– Ну, он был жив в декабре 1918 года. Мэтью был с почестями демобилизован двенадцатого декабря 1918 года. Вот копия документов о демобилизации, если вы желаете с ними ознакомиться.

Пока поверенный расправлялся с пирогом, я пробежала глазами документ. Мэтью служил в пехоте в составе американского экспедиционного корпуса. Также были перечислены военные операции, в которых он участвовал: битвы при Сен-Кантене, Белло Вуде, Сен-Миельская операция – и указывались полученные им награды и благодарности. Тут же было приведено описание Мэтью: волосы темные, глаза карие, рост и вес в точности как у Гейба.

– Что это значит? – спросила я. – Здесь написано: «Дата отделения… пункт назначения… причина и полномочия для прекращения службы…»

Прежде чем ответить, мистер Уэйкфилд отхлебнул кофе и поставил чашку на стол.

– Очевидно, перед концом войны Мэтью был госпитализирован после ранения шрапнелью во время Сен-Миельской операции. Затем его отослали домой – в Соединенные Штаты – поправляться. А после демобилизовали прямо из госпиталя.

Я вспомнила шрам на груди Гейба и постаралась представить, как выглядит ранение от шрапнели.

– Какой следующий шаг? – спросила я. – Мы знаем, что Мэтью жив. Как нам теперь найти его?

– Я собираюсь написать в военный госпиталь, из которого его выписали, и попрошу у них адрес Мэтью. Однако, как и в прошлый раз, ответ займет некоторое время. С тех пор прошло немало лет, но, как только я получу ответ, я сразу же поставлю вас в известность.

Мистер Уэйкфилд с удовольствием взял второй кусок пирога.

После отъезда поверенного я присоединилась к тете Батти. Наверное, на лице у меня была написана печаль, потому что тетя сразу же спросила меня:

– Новые проблемы, лапочка?

Я кивнула.

– Мистер Уэйкфилд приехал, чтобы сообщить мне о Мэтью Уайатте. Судя по всему, он не умер во время войны. Возможно, он все еще жив.

Тетя перестала набивать матрас. От радости она закрыла глаза, и на ее лице отразилось облегчение.

– Мэтью жив! Представляешь? После стольких лет!

– Да, и мне нужно его найти, тетя Батти. У нас с детьми опять неприятности.

– Да какие же могут быть неприятности у таких лапочек?

Я глубоко вдохнула и все рассказала:

– Я не владею ни домом, ни садами. По завещанию Фрэнка имущество отходит Мэтью Уайатту.

– Нет! Этого не может быть! – воскликнула женщина. – Это ошибка!

Я села возле тети.

– Нет, не ошибка. Мистер Уэйкфилд показал мне завещание Фрэнка.

Тетя Батти покачала головой и настойчиво возразила:

– Фрэнк не завещал бы поместье Мэтью. Ни за что. Не после того, как узнал правду.

Я уставилась на нее.

– Правду? Вы хотите сказать, Фрэнк узнал, что Мэтью не его сын?

– Да.

Я вдруг вспомнила строку из дневника Гейба: «В ту ночь, когда я узнал, что он мне не отец, я родился заново». Я вздрогнула.

– Тетя Батти, а Мэтью тоже узнал, что Фрэнк не его отец?

– Да, они оба узнали правду. И я в тот день была в поместье…

Для моей сестры жизнь с Фрэнком Уайаттом оказалась тяжелой. Лидия была очень одинока. У Фрэнка не было друзей, с которыми можно было бы поговорить, а его жадность и жестокосердие отвадили от их дома всех родственников.

Единственной радостью Лидии были сыновья, особенно старший – Мэтью. Когда родился Сэмюель, я как раз купила граммофон, и Лидия приводила малышей ко мне так часто, как только ей удавалось вырваться. Я легко припоминаю, как сестра брала на руки маленького Мэтью и кружилась с ним по моей гостиной под звуки музыки. Они все смеялись и никак не могли насмеяться. К тому времени как Мэтью пошел в школу, Фрэнк выдавил из малыша последние крохи радости – подобно тому, как пресс для сидра выдавливает из яблок сок до последней капли.

Однажды ночью я была в доме Фрэнка, помогая Лидии ухаживать за Сэмюелем и маленьким Уилли, страдавшими от кори, и увидела, как Уайатт воспитывает сыновей.

Семилетний Мэтью, недавно оправившийся от кори, тем же вечером впервые за неделю выполнял свою часть домашней работы. Не знаю, торопился ли малыш или просто забыл, как это свойственно детям, но он не закрыл дверь в курятник. Когда Фрэнк это обнаружил, он ворвался в дом, белый от ярости.

– Ты, бесполезное существо! Что это с тобой? Ты что, не способен хоть что-то сделать правильно? А ну вставай!

Ребенок сидел в кухне и перед сном ел печенье с молоком. Фрэнк схватил Мэтью за руку и стащил со стула.

Фрэнк был таким высоким и сильным, что у меня внутри все сжалось, когда я увидела, как он схватил беспомощного, до смерти перепуганного мальчика.

– Я научу тебя повиноваться, ты, безответственный щенок!

– Нет! – заплакала Лидия, встав на защиту сына. – Фрэнк, послушай…

– Прочь с дороги! – заорал мужчина, отталкивая жену. – Если я тебя послушаюсь, мои сыновья попадут в ад!

– Но Мэтью сделал это не нарочно! – умоляла Лидия. – Он просто ошибся!

– Не мешай! – предупредил ее Фрэнк. – В Библии написано: «Глупость привязалась к сердцу юноши, но исправительная розга удалит ее от него»[30].

Держа сына за слабую ручку, он потащил его на задний двор, лишь на мгновение остановившись для того, чтобы снять висевший около умывальника ремень, о который точил бритву. Увидев широкий кожаный ремень в его руках, я заплакала.

– Фрэнк! Не надо! Он всего лишь ребенок! – закричала я.

Мужчина повернулся, и от одного его взгляда у меня застыла кровь.

– Вон из моего дома! Это не твое дело!

Таким же взглядом он смерил жену, и та в страхе попятилась.

Мэтью жалобно хныкал и, к своему ужасу, обмочился. Он не вырывался из отцовской хватки и не звал на помощь. Тогда я с ужасом поняла, что его бьют не первый раз. Только ребенок, страдавший от еще более тяжкого наказания за сопротивление, мог научиться не сопротивляться.

По дороге обратно Фрэнк с такой силой хлопнул дверью, что даже стекла задрожали. Через мгновение я пришла в себя и решила идти за зятем, чтобы ему помешать.

– Бэтси! Нет! – закричала Лидия, останавливая меня.

– Я не могу стоять здесь, пока он избивает ребенка.

– Пожалуйста, не надо… или будет еще хуже. – Сестра дрожала с ног до головы, и только сейчас я поняла, что тоже вся дрожу.

– Сколько это продолжается?

Я едва могла говорить. Лидия закрыла глаза и отвернулась. Я схватила ее и повернула лицом к себе.

– Лидия! Сколько это продолжается?

– Этого больше не повторится! Клянусь, не повторится! Это моя вина! Я отвлеклась на других сыновей и не проследила, чтобы Мэтью сделал все правильно. Фрэнк сердится, только если мальчики ошибаются. Впредь я буду внимательнее. Я прослежу, чтобы они все делали правильно.