– Иногда я пишу стихи, – выпалила я.

Он мягко улыбнулся и произнес:

– Прекрасно. Именно поэтому мне легче представить тебя второй Элизабет Барретт Браунинг[12], чем Нелли Блай.

– Если хотите, я дам вам почитать свои стихи…

– Сочту это за честь!

Но мне так и не представилось возможности показать преподавателю свои стихи, как, впрочем, и стать учительницей, не говоря уже о журналистке! В тот год заболела моя мать и отец заставил меня бросить учебу и вернуться домой, чтобы заботиться о матери и вести домашнее хозяйство.

К тому времени Лидия уже работала продавщицей в галантерейном магазине в Дир Спрингсе. Отец не желал отказываться от ее зарплаты, которую она приносила еженедельно.

На самом деле я не уверена, что Лидия хоть что-нибудь делала на работе. Владелец магазина поставил ее за прилавок и велел улыбаться, и другой галантерейный магазин вскоре разорился. Каждый торговец или сын фермера, случайно заходившие в магазин, мгновенно влюблялись в мою сестру и немедленно принимались покупать все, что бы она ни предложила. Если бы Лидии приказали продать ясным летним днем сто зонтиков, к полудню не осталось бы ни одного! Для магазина она была просто находкой, и владельцу это было прекрасно известно.

Я была не против жить дома и заботиться о матери. Ей нравилось, когда я читала вслух, если она не спала. Когда же мать дремала, у меня было время заняться своими делами, после того как я приготовлю еду и переделаю работу по дому.

Иногда мне становилось одиноко, но Лидия не уставала развлекать меня каждый вечер, пересказывая городские сплетни. Она так живо описывала все, даже что-нибудь простое, как она, например, продавала ткань брюзгливой старухе Миртл Барстоу, что я смеялась до упаду. А затем сестра часто спрашивала:

– Ты сегодня писала стихи, Бэтси? Ты обязательно должна мне что-нибудь прочесть!

Лидия поощряла мою мечту стать писательницей.

Большинство моих стихотворений зачастую описывали тот ограниченный мирок, в котором я жила: преображение садов со сменой сезонов, синешеек, бурундуков, поедающих зерно, специально для них рассыпанное, самку оленя и ее детенышей, пьющих из нашего пруда по вечерам.

Но однажды вечером Лидия переписала своим красивым почерком пару моих стихотворений и убедила меня отправить их в журнал.

– Если ты не пошлешь их, я сама это сделаю, не сойти мне с этого места! – воскликнула сестра и для пущего эффекта притопнула ногой.

Работая в магазине, Лидия набралась жаргонных выражений, таких как «не сойти мне с этого места» или «вот те на!», и любила оснащать ими свою речь.

Наконец я сдалась. Лидия помогла мне составить сопроводительное письмо, такое же уверенное и хладнокровное, как и она сама, а не виноватое и смиренное, как написала бы я в своей обычной манере.

Как всегда, мы сцепили мизинцы на удачу и отослали письмо. К моему большому удивлению, «Гарден мэгэзин» опубликовал одно из стихотворений и меня просили присылать еще.

Мы с сестрой ликовали, обнимались и танцевали. Оплатой за мои стихи были два бесплатных номера журнала, но мне было все равно. Я была невероятно взволнована, впервые увидев свою работу напечатанной!

На следующий день Лидия принесла еженедельную газету «Дир Спрингс ньюз». Она улыбнулась разносчику газет, и он дал ей экземпляр бесплатно.

– Вот, это тебе! Ты просто обязана написать что-нибудь для этой газеты!

Я протянула ей номер обратно.

– Я не могу писать для газеты, которая печатает новости! Как я могу проводить журналистские расследования, если все время привязана к дому?! Я уже вижу эти интригующие заголовки: «Переполох в курятнике!» или «Сенсация в коровнике!».

– Сперва напиши письмо редактору, Бэтси! Разве не ты рассказывала мне о том, что именно так началась карьера Нелли Блай?

Да, Лидия была права. Говорили, что Нелли однажды прочла статью в «Питтсбург диспэтч» о том, что женщины беспомощны во всем, кроме брака. Девушка в ярости написала уничтожающий ответ, который так рассмешил редактора этой газеты, что он предложил автору работу.

– «Дир Спрингс ньюз» не печатает ничего, что было бы достойно уничтожающего ответа, – вздохнула я, изучив газету от корки до корки. – А даже если что-то и можно найти, то у редактора явно нет чувства юмора. Очень сомневаюсь, что его рассмешит мое письмо.

Игнорируя мое возмущение, Лидия выбрала небольшой рассказ, описывающий весну в яблоневых садах, и отослала его редактору. Мы обе были в восторге, когда газета прислала гонорар – доллар и семьдесят пять центов! Это были первые заработанные мной деньги! Мы с Лидией победно соединили мизинцы. В городе я угостила сестру мороженым и содовой. Улыбка Лидии заворожила продавца, и он выдал нам по двойной порции угощения по одной цене.

Мать так и не оправилась от болезни. Она была прикована к постели почти два года и умерла, когда мне исполнилось двадцать.

К тому времени здоровье отца серьезно пошатнулось, и в возрасте шестидесяти трех лет он понял, что ему все сложнее вести хозяйство. Осознав, что стоит на пороге смерти, отец признал, что обязан обеспечить будущее своих дочерей. Он придумал план, который большинство бульварных романов назвало бы «низким».

Однажды майским утром я без особого энтузиазма замешивала тесто для хлеба и одновременно читала «Повесть о двух городах»[13], прислонив ее к бочонку с мукой, как вдруг к отцу пожаловал Фрэнк Уайатт.

Я знала о Фрэнке лишь общеизвестные факты: он был старой нашей церкви, холостяком, на восемь или девять лет старше меня. Его предки были первыми поселенцами нашей общины, обрабатывали землю, которая на севере граничила с нашей. Фрэнк унаследовал состояние отца и постепенно скупал землю, которую мог заполучить, превращая Сады Уайатта в королевство, возглавляемое единоличным монархом.

– Бетти, поди сюда! – внезапно донесся крик отца из гостиной.

У него был такой голос, который немедленно заставлял все бросить и бежать со всех ног, даже не отряхнув муку с ладоней.

Когда я вошла в комнату, Фрэнк Уайатт встал со стула, как настоящий джентльмен, хоть и был одет в рабочий комбинезон.

– Доброе утро, мисс Фаулер, – поздоровался он, слегка поклонившись.

Фрэнк был по-своему привлекателен мужественной, непокорной красотой: крепкий, будто вытесанный из гранита подбородок, тонкогубый рот, копна светлых волос и глаза цвета льда. Его движения были несколько скованными, независимо от того, сидел он или стоял. Казалось, Фрэнк чувствовал себя неловко, обладая таким крепким сложением и широкими плечами.

Он всегда выглядел так, будто позировал для фотографии. По воскресеньям в церкви, когда Фрэнк протягивал мне блюдо для пожертвований, выражение его строгого, неулыбчивого лица заставляло меня почувствовать себя скрягой и вызывало желание немедленно вывалить на блюдо содержимое сумочки.

Но тем не менее Фрэнк обладал настолько безупречной репутацией – в глазах и церкви, и всей общины, – что казалось, будто Господь вытесал его из того же камня, на котором высечены десять заповедей.

– Принеси нам кофе! – велел отец.

– Пожалуйста, не беспокойтесь, мистер Фаулер! – сказал Фрэнк, махнув крупной ладонью. – Я ненадолго, просто заехал узнать, как вы себя чувствуете. В прошлое воскресенье пастор сообщил, что вы опять приболели…

– Это не твоего ума дело! – проворчал отец.

– Я лишь хотел поинтересоваться, не нужна ли вам помощь. Позже ко мне приедут рабочие и…

– Ты не обманешь меня своей учтивостью! – рявкнул отец, прерывая гостя. – Ты вынюхиваешь здесь с прошлой зимы, с тех пор, как я заболел! Все еще мечтаешь наложить лапу на мою ферму, а?

Ответ отца на учтивое предложение Фрэнка был столь грубым, что я повернулась, чтобы укрыться в кухне.

– Бетти! А ну погоди, иди сядь! – заорал отец. – Я хочу, чтобы и ты услышала, что я сейчас скажу!

Я повиновалась, заливаясь румянцем и уставившись на грубые башмаки гостя.

– Хочешь заполучить мой пруд? – спросил отец. – Признайся!

– Ваш пруд – предмет зависти любого фермера в округе, мистер Фаулер, и…

– Прошлой зимой ты предложил купить мою землю, если однажды я решусь ее продать, помнишь?

– Да, сэр.

– Тебе это все еще интересно?

Я посмотрела на Фрэнка. Он сгорал от нетерпения. И едва сумел скрыть напряжение за маской спокойствия.

– Я считаю, что мой христианский долг – помогать людям в нужде. Это единственная причина моего визита, сэр. Однако мое предложение все еще в силе.

– На самом деле я не хочу продавать свою ферму! Не для того я горбатился все эти годы, чтобы продать ее чужаку! Я работал, чтобы моим детям и внукам было что унаследовать после моей смерти. Я вложил в свою землю много сил. К сожалению, Всевышний подарил мне дочерей. Итак, вот мое решение: я отписываю ферму дочери Бетти в качестве свадебного подарка! Хочешь заполучить мою землю – женись на ней!

Не знаю, что было сильнее: мой всепоглощающий ужас или чувство унижения.

Неужели отец действительно предлагает меня как часть сделки, как приз на выставке скота или новый плуг?

И как это несправедливо по отношению к мистеру Уайатту – заставлять его решать, достаточно ли сильно он хочет владеть землей, чтобы жениться на мне.

Я вспомнила историю Лии, некрасивой старшей сестры из Библии. Как она должна была себя чувствовать, слушая коварные речи Иакова или плута Лавана.

Мне понадобилось все мое мужество, чтобы не разрыдаться и не выбежать из комнаты.

Но если дерзкое предложение отца и ошеломило Фрэнка, виду он не подал.

– Вы чрезвычайно щедры, мистер Фаулер, – мягко ответил он. – Для любого мужчины в Дир Спрингсе женитьба на такой хорошей христианке, как ваша дочь, будет честью, даже если у нее не будет никакого приданого.

Я почувствовала прилив благодарности за то, что гость вырвал жало из предложения моего отца. Даже если слова Фрэнка и были пустой болтовней.

Любой мужчина в Дир Спрингсе будет счастлив жениться на Лидии, а не на мне!