Я набросился на него. Повернув к себе, схватил за грудки и заставил смотреть прямо на меня. Я был необузданным, рычащим, свирепым животным. На глазах у брата выступили слезы, а лицо как будто посерело, но я не обращал на это внимания. Держа его за грудки, я принялся трясти его. Я плакал. От волнения я не мог произнести ни одного связного предложения, начинал говорить и тут же прерывался. Перемежая несвязную речь грубыми ругательствами, я кричал, чтобы он посмотрел на себя, — ведь это же отвратительно, ведь есть же человеческое достоинство, и вообще лучше бы он умер, лучше бы умер, и его бы совсем не было. Обрывочные фразы мешались с рыданиями.

Даже не знаю, чем бы все это закончилось, если бы меня не оттащила вбежавшая в комнату мать. Она изо всех сил начала хлестать меня по щекам. Похоже, она знала — лучшее, что может усмирить исступление и звериную ярость, это решительный, точный удар. Я уткнулся матери в грудь и зарыдал. Она не отталкивала меня, но и не обнимала. Может быть, она тоже плакала. У меня не хватило духа поднять голову, поэтому я не знал наверняка.

4

То, что я пошел за матерью на «лотосовый рынок» и стал там всему свидетелем, не было случайностью. Я выполнял заказ. Все это было похоже на шутку. Хотя не уверен. Мне приходило в голову, что лучше бы и правда это все было чьей-то шуткой. Но даже если и так, сыграна эта шутка была так жестоко и хладнокровно, что я предчувствовал опасного соперника в том, кто ее придумал.

Я ходил за матерью как тень. Это было абсурдом, но я и вправду так делал. С некоторых пор следить за каждым ее движением стало моей работой. Да-да, это не было простым любопытством или психическим отклонением. Это был мой бизнес.

Клиент инкогнито дал мне задание следить за ней. Это было нелепо. Я уже был готов спросить, не ошибка ли это, точно ли речь шла о моей матери? Причем было бы одинаково странно если бы я задал этот вопрос и если бы не задал его. Когда мне позвонили, у меня мелькнула мысль, что все это шутка кого-то из знакомых, но я быстро разуверился в этом. В разговоре повисла небольшая пауза, во время которой я лихорадочно пытался сообразить, чей это голос; потом я спросил, откуда этот человек узнал о нашем офисе. «Наш офис» не был офисом в привычном смысле слова, и я был единственным его сотрудником. Пять месяцев тому назад я начал свое дело — установил у себя в комнате телефон, напечатал рекламные листовки и разбросал их повсюду. Когда я начал осознавать, что невозможно и дальше бить баклуши, посредническая деятельность — первое и единственное, что пришло мне в голову. В тот период, что я не жил дома, довольно продолжительное время я работал за ночлег в фирме под названием «Посредник». По долгу службы я был частым гостем в ЗАГСах, социальных службах, на вокзалах, и такая работа как нельзя лучше подходила мне, ведь я сам фактически был бездомным и чувствовал себя среди маргиналов как рыба в воде. Кроме того, такая работа подходила мне потому что для нее не требовалось специальное помещение, ведь в большинстве случаев я общался с клиентами по телефону. Итак, у меня был некоторый опыт, придававший уверенности в себе. Приняв решение начать свое дело, я тут же установил у себя в комнате телефон, придумал название для фирмы — «Пчела и муравей» — сам восхитился тому, как здорово я это придумал, и сделал себе визитные карточки с соответствующим названию фирмы содержанием.

Демонстрация визиток семье стала своеобразной церемонией открытия моей фирмы. Мама сразу спросила, может ли дело принести достаточно денег, но было видно, что она горячо поддерживает меня в намерении заработать, брат ворчал, мол, почему я выбрал именно посредничество, а отцу было все равно, как, собственно, и всегда. Наверное, если бы я привел в дом какую-нибудь девицу без роду, без племени и с парой-тройкой детей на руках, ему и то было бы все равно.

Вот так я начал свое дело — его масштабы не позволяли надеяться на большой объем заказов, поэтому я вынужден был браться за любые задания. Но все-таки. Следить за собственной матерью было делом в высшей степени странным. Человек не может знать всего — говорят, это даже к лучшему, потому что именно непредсказуемость делает жизнь стоящей штукой, но, мне кажется, бывают исключения, когда следует знать все. Вполне естественно, что я в первую очередь заинтересовался тем, кто же заказчик такого странного задания для меня. Терзаясь сомнениями, я спросил, откуда он узнал о моем офисе.

Он помолчал немного и ответил, что узнал обо мне из «Голубя». Так назывался один из рекламных проспектов, которые жители столичного региона получали бесплатно. Я и правда размещал там рекламу. Вначале я сам клеил листовки с моей рекламой на стенах лестниц в многолюдных торговых центрах, на телефонных столбах и в общественных туалетах, но тех, кто прибегал к моим услугам, было слишком мало. Поэтому, заработав немного денег, я решил разместить рекламу в столичном рекламном проспекте. Хотя я не возлагал на это больших надежд — работая в «Посреднике», я уже имел дело с подобными изданиями и знал, что такая реклама тоже была не особенно действенной. Вот уж не думал, что получу подобный заказ, — следить за человеком. Хотя если бы объектом слежки не была моя собственная мать, это было бы вполне стандартное задание.

Я спросил его, в каких отношениях он состоит с женщиной, за которой просит следить, явно дав понять, что меня интересует, кто он. Мой собеседник поинтересовался, обязательно ли должен меня в это посвящать. Ну вот, каждый раз одно и то же. Особенно с теми, кто заказывал слежку за другими людьми. В подобных случаях клиенты хотят, чтобы все делалось втайне. Тот, кто хочет выведать чужие секреты, больше всего боится открыть свои. Я понимал это как никто другой, и не мог настаивать, чтобы клиент рассказывал о себе. В противном случае он, возможно, просто бросил бы трубку, и на этом все бы кончилось. Я не получил бы значительной суммы денег, на которую рассчитывал, и не узнал бы, кто этот человек, что просил меня следить за матерью. Допустить этого я не мог.

Я ответил, что сведения о клиенте мне бы очень помогли, но тут же успокоил его, что не рассказывать о себе — его право. Он молчал, лишая меня возможности попытаться выжать из него хоть какую-нибудь информацию, поэтому мне ничего не оставалось, кроме как спросить его о времени и месте встречи, и о той форме, в которой он бы хотел получать отчеты о ходе дела. Клиент сказал, что будет сам мне звонить время от времени, чтобы узнавать новости. После мы выяснили вопрос об оплате, и я продиктовал ему номер своего счета. Потом предупредил, что выйдет недешево, так как я включал в сумму дополнительную оплату за риск, но он как будто не услышал этого. Моим условием было, чтобы каждую неделю он перечислял мне на счет определенную часть оговоренной суммы, — он пообещал.

— Только после того, как первая часть денег придет на счет, я начну шевелиться, — по-деловому окончил я разговор и повесил трубку.

Деньги он перечислил практически сразу и, таким образом, стал моим клиентом. Из-за этого таинственного человека я поехал на «лотосовый рынок» и был свидетелем той шокирующей сцены. Я был в ужасном состоянии. Когда он вечером того же дня позвонил мне, я чувствовал себя так, как будто совершил преступление. Я был очень груб с ним.

— Да кто ты такой? Зачем тебе все это? Чего ты добиваешься?

Он не отвечал. Это еще больше взбесило меня, и я заявил, что не собираюсь больше на него работать. Он усмехнулся. Я не уверен в этом, но мне так показалось. Договор нельзя просто взять и уничтожить, возразил он.

— Вы получили деньги. Вы должны сделать свою работу.

Таким был его ответ.

Я больше не мог сдерживаться и начал на него кричать, но он уже повесил трубку.

5

После всего того, что произошло на «лотосовом рынке», неделю у нас дома было тихо. Даже слишком тихо, как будто все разом потеряли дар речи. Мы старались не смотреть друг другу в глаза. Мать, как всегда, рано утром уходила, а я спал допоздна. Женщина, которая работала у нас по дому в отсутствие матери, готовила еду, я наскоро хватал что-нибудь и спешил уйти. Иногда у меня были дела, иногда нет. Я уходил в любом случае. И возвращался за полночь. Я не хотел видеть брата. Хотя я приходил поздно, никто меня не встречал. Да мне это было и не нужно. Ключи от входной двери всегда лежали в кармане.

Раздеваясь в прихожей, я замечал, что не все в доме спят. Уж брат-то точно никогда не ложился в это время. Проходя мимо его двери, я слышал, как он стучал по клавиатуре компьютера. Он все время что-то там печатал. Но дверь всегда была плотно затворена, поэтому я не мог узнать, что именно. Каждый из нас имел свою отдельную комнату и ревностно относился к своему личному пространству. Ни один из нас не заходил к другому и не ждал никого у себя. Только мама иногда нарушала это правило. А вообще мы жили как посторонние люди. Зато не было никаких ссор и неудобств.

Прошла неделя, и как-то поздно вечером состоялся мой разговор с матерью. Начала она. Мама сидела в коридоре с выключенным светом. Как обычно, когда я вставил ключ в скважину входной двери, было уже очень поздно. Я собирался быстро прошмыгнуть к себе, но тут из темноты раздался голос матери: «Присядь-ка вот сюда». Она, очевидно, ждала меня. Я сел на противоположную сторону дивана. Она помолчала немного, как будто хотела перевести дух, и, наконец, произнесла:

— Ты приходил ко мне сегодня?

Я торопливо замотал головой.

— Ты же был сегодня около «Одуванчика».

Мама говорила тихо, как будто стараясь не беспокоить таинственных обитателей темноты. «Одуванчиком» называлось престижное кафе. В молодости мама работала там официанткой, а потом стала его хозяйкой.

Я смутился и спросил, откуда она об этом узнала. Она не ошибалась, я был там сегодня. Хоть я и заявил, что не буду дальше выполнять заказ моего клиента, хоть и не собирался предоставлять ему сведения о матери, мне было любопытно, что же он хотел выяснить, и я чувствовал, что есть нечто, о чем, возможно, и матери стоило узнать. Ну, и кроме того мне было совершенно нечего делать. Поэтому я и торчал днем у «Одуванчика», пока не почувствовал, что это бесполезно, да и, что греха таить, унизительно как-то, и ушел. Вот только непонятно, как мать умудрилась заметить меня.