— Отличная мысль, доктор Бэгшот, а откуда мы будем брать клетчатку?

— Клетчатку мы будем брать из подушки, которую можно кусать, пока Леонардо ди Каприо выполняет под одеялом кунилингус.

— Умоляю тебя, — засмеялась я. — Это же практически лесбийская любовь. У настоящего мужчины хоть что-то должно расти на лице.

— Хм. Наверно, ты права, — задумалась она. — Хорошо. А как тебе такой вариант. Выбирать самой каких-нибудь классных парней. Тех, от которых начинает биться твое сердце. Эта диета хороша тем, что носит совершенно индивидуальный характер. — Она говорила так, словно сочиняла рекламные тексты для обложки своей книги.

— Тогда я выбираю Брэда Питта, — сообщила я Мэри. — Слегка небрит, но ничего страшного.

Мы направились назад к колледжу, остановившись по дороге у лавки с жареной картошкой, поскольку наш поход за провизией закончился бесславно.

— Брайан мог бы отрастить себе красивую бороду, — задумчиво произнесла Мэри, выуживая деревянной вилкой из пакета самую жирную картофелину и зажимая ее ярко-вишневыми губами. — Знаешь, Джемима говорила мне, что он ей очень нравится, но я сказала, что ей тут не обломится, потому что он наш.

— В платоническом смысле, — напомнила я.

— Конечно в платоническом. Если бы один из нас захотел бы чего-то другого, это бы все испортило, правда?

— Конечно бы испортило.

— Вот именно. Поэтому мы не делаем стойку на Брайана Корена, если только одна из нас не втюрится в кого-нибудь совершенно постороннего, и тогда оставшаяся сможет попытать счастья. Идет?

Она протянула руку, чтобы скрепить договор рукопожатием.

— Идет. Можно подумать, кто-то из нас его интересует, — вздохнула я.

— Говори за себя, мисс Низкая самооценка.

Глава четвертая

Естественно, увидев вечером Брайана, я думала только о нашем разговоре с Мэри возле холодильника и о пакте у прилавка с продуктами, заключенном в чипсовой лавке.

Интересно, думала я, глядя на Брайана, смаковавшего «Гиннесс» с видом знатока, а сам-то он понимает, что нравится нам, в отличие от Билла, вечно сидящего враскорячку, чтобы все видели его обтянутые лайкрой причиндалы, которые и так были видны без микроскопа, и считающего, что в колледже все девушки от него без ума, хотя мы скорее стали бы слизывать собачью шерсть с грязного ковра, чем целоваться с ним. Особенно после его сообщения о том, сколько пломб у него во рту. Семь вверху, шесть внизу. Брайан, надо сказать, еле сдержал гримасу, когда Билл предложил ему взглянуть на металл у себя во рту.

— Думаю, ты мог бы принимать радиосигналы, — серьезно сказал Брайан.

У Брайана, конечно, не было ни единой пломбы. Его голливудские зубы были белее замазки от для опечаток. Как у всякого американца, виденного мной по телевизору — от президента до сторожа автостоянки. Осмотрев Билловы мостовые конструкции, Брайан повернулся ко мне и сказал:

— А знаешь, Лиз, для англичанки у тебя очень хорошие зубы. — Я тут же перестала смеяться и потупилась. Во-первых, потому, что не была уверена, что это комплимент, а во-вторых, почувствовала сверлящий мне затылок завистливый взгляд Мэри: она тщательно камуфлировала обломанный резец — результат бурной попойки на Неделе первокурсника с последовавшим целованием асфальта.

— Ладно, — сказал Билл, с грохотом ставя на стол стакан, чтобы вернуть нас на землю после поочередного заглядывания к нему в рот. — Ну, что, пойдем на вечеринку «Два предмета одежды»? Если один из них — шляпа, то выпивка бесплатно, — добавил он так, словно одного этого было достаточно, чтобы раздеться в разгар зимы.

Вечеринка «Два предмета одежды» — была мечтой Билла. Он не раз говорил, что готов пожать руку тому парню (а это непременно был парень), что первым изобрел такую вечеринку. Принцип был прост. Вас пускали на вечеринку только в том случае, если на вас было не более двух предметов одежды. Для Билла это был рай. Куча полузамерзших девушек в одних купальниках и Билл со своим аппаратом наперевес, затянутый в лайкровое трико с плотными клиньями в промежности (разумеется, для занятий греблей) и широкополой «Федоре», купленной в туристской поездке в Испанию.

— Я — за, — неожиданно сказал Брайан. — Смотрите, что я сегодня купил. — Он задрал свою аккуратную футболку, под которой оказалось нечто похожее на распыленную краску — ярко-синее лайкровое трико. — Видишь ли, я купил это для гребли, — заверил он меня. Незадолго до того его приняли в нашу гребную команду, занявшую второе место, и теперь он каждое утро вставал в шесть часов и шел на тренировку. Псих. Ничего, пройдет. — Широкая одежда стесняет движения, — пояснил он, а Билл энергично и утвердительно затряс головой.

— Еще как стесняет.

Я посмотрела на Мэри, пытаясь понять, что она думает, но она не могла отвести взгляд от мускулистого торса Брайана. Его мышцы выглядели довольно впечатляюще. До этого я как-то не замечала, какая у него прекрасная фигура. Правда, и в спортивном трико мне его видеть не доводилось.

— Погода стоит холодная, — засомневалась я. — Все-таки ноябрь.

— А ты надень самые толстые трусы и шубу, — игриво хмыкнул Брайан.

— Пошли, Лиз, — вдруг стала настаивать Мэри. — Посмеемся.

Я в ужасе посмотрела на Мэри. «Посмеемся»? Никогда прежде Мэри Бэгшот не говорила, что на вечеринках «Два предмета одежды» «можно посмеяться», напротив, она обычно характеризовала их «жалкими сопливыми потугами развлечься» и «поводом для дебилов и извращенцев вроде Билла показать всем свое вонючее потное трико и позырить на полуголых девиц». А теперь ей, видите ли, интересно знать, можно ли считать обувь предметом одежды. Естественно, нет.

— Если не хочешь — не ходи, — сказал Брайан, пожимая плечами. — Но было бы здорово, если бы ты пошла. Надень свитер и джинсы. Вот тебе и два предмета. И не замерзнешь. Я просто обязан посетит одну из ваших безумных вакханалий до возвращения в Америку. В Штатах такого вообще не бывает: у нас чуть что — могут обвинить в сексуальном домогательстве…

— А не будет домогательства — считай вечеринка прошла впустую, — бесстрашно заявила Мэри. Да она еще и кокетничает. Нет, ей точно надо было вправить мозги.

— Ну, не знаю, — пробормотала я. До того вся эта идея казалась мне постыдной, детской и мучительной для незагорелых участников. Я к тому времени проучилась в университете достаточно долго и побывала не на одной такой вечеринке, так что совершенно не чувствовала себя обделенной. У меня в голове не укладывалось, что Мэри со мной не согласна. Ее отношение к таким вещам обычно было совершенно категоричным. Разве не она заявляла, что Андреа Дворкин[6] слишком сильно красится? Что с ней случилось?

— Да ладно. Не будь такой душной, — Мэри игриво ущипнула меня. — Вот стукнет тебе пятьдесят, тогда и носи бесформенные джинсы и свитер. А пока можно показывать свое молодое тело, не жирное и дряблое.

Это все и решило. Два слова «жирный» и «дряблый» напомнили мне, что я должна получать удовольствие от жизни, потому что пока еще могу носить обтягивающие джинсы дудочкой для красоты, а не в качестве корсета для двух тумбочек, на которых стоит полторы тонны целлюлита.

— Как же я разденусь, — простонала я. — Я две недели не брила подмышки.

— А мы подождем, — сказала Мэри, чувствуя, что я готова сдаться.

И в результате мы отправились на эту вечеринку «Два предмета одежды» — слава богу, ее организаторы — два парня из команды регби к нашему приходу напились и едва могли сосчитать, сколько на нас было предметов. Они шлепнули нам на ладони штамп в виде улыбающейся мордочки, что означало, что мы заплатили за вход. Фактически на мне было три предмета одежды. Вы пробовали надеть джинсы, не проложив между ними и телом кусочек хлопковой ткани. Я готова была заплатить штраф за нарушение правил, лишь бы не поцарапаться заклепками.

Мэри, одетая в довольно откровенное платье из лайкры (я думала, она его выкинула, еще когда прочитала «Миф о красоте» Наоми Вулф[7]), а также бейсбольную шапочку Брайана, постоянно хватала меня за руку и спрашивала, не заглядывает ли ей кто под юбку. На самом деле никто бы ничего и не увидел, было так темно, что невозможно было понять, чья это задница вертится перед тобой — мужская или женская.

Мы с Брайаном протиснулись к бару, избегая прикосновений к голым рукам и ногам, которые напоминали мне о каких-то виртуальных дворцах в духе фильмов семидесятых годов. Но Билл чувствовал себя как рыба в воде. Мэри, как ни странно, тоже. Когда мы с Брайаном вернулись, держа в руках скользкие пластиковые стаканы, тонкая ладонь Мэри лежала на волосатом плече Билла, а ее голое бедро скользило по его обтянутой лайкрой ляжке в ритм основной музыкальной теме из фильма «Шафт»! Три минуты спустя они впились друг в друга губами словно четырнадцатилетние подростки, у которых только что сняли брэкеты.

— Ничего себе!

— Вот так сюрприз, — сказал Брайан, когда мы отошли и оставили их наедине. Насколько это возможно в помещении, набитом людьми так, что вот-вот рухнут стены. Брайан тоже удивился, увидев, как Мэри взасос целуется с Биллом, а что было бы, если б он присутствовал при нашем разговоре в супермаркете про сыр и шланги!

— М-м-м. Я и не знала, что у них такая страсть, — ответила я. — Послушать их, так можно подумать, что каждый из них считает другого просто уродом.

— Да, — согласился Брайан, — но так ведь часто бывает. Люди, которых подсознательно влечет к кому-то, часто защищают себя от возможного разочарования и отказа, стараясь показать, что терпеть не могут этого человека. Очевидно, они без ума друг от друга. Готов побиться об заклад: сегодняшний вечер станет началом долгого и страстного романа.

— Да что ты! У них просто крыша поехала, — уверенно сказала я, хотя Мэри к этому времени уже третью песню подряд исследовала языком пломбы Билла.