— У твоей подруги умер кто-то из родни? — спросил Брайан. — Она все время выглядит ужасно несчастной.

— Готический тип, — пояснила я. — Имидж такой.

— Серьезно? Моих друзей так одевали, когда они подрабатывали в массовке, на съемках «Интервью с вампиром»[4]. Чтоб выглядели страшнее. Ну, мисс Элизабет Джордан, может, еще увидимся. Пойду-ка я в свой Диснейленд.

— Нет, — запротестовала я. При упоминании о Диснейленде мои щеки вспыхнули. И вдруг мне захотелось, чтобы он не уходил. Мне вдруг захотелось доказать ему, что мы не самые большие жлобы и ксенофобы Великобритании, а то нас станут избегать все студенты-иностранцы. Я не совсем понимала, почему это было тогда так важно, но, возможно, уже чувствовала, что дальнейший разговор с Брайаном может обнаружить что-то интересное.

— Постой и поговори с ними нормально, — взмолилась я. — Наверняка они сами жалеют о том неудачном знакомстве. Честное слово, они больше лают, чем кусаются.

— Надеюсь, он кусается тише, чем храпит, — сказал Брайан, кивнув на Билла. — У него комната рядом с моей. Знаешь, может, ему стоит удалить аденоиды.

— Новый друг? — промурлыкала Мэри, глядя на нас сквозь накладные ресницы, похожие на больших черных гусениц, приклеенных к векам густым слоем клея.

— Билл, Мэри, это Брайан.

— Бва-айан, — машинально отозвались они. На лице Мэри даже появилась улыбка, вернее, некое ее подобие.

— Э-э, мы уже это проходили, — сказала я.

— Он не мессия, он просто скверный мальчишка! — произнес Билл тонким голосом, как Терри Джонс, который играл роль уродливой матери Брайана. — Ужасно смешной фильм. — Билл, вспомнив фильм, даже хлопнул себя по обтянутому лайкрой бедру.

— На самом деле, — очень серьезно произнес Брайан, — там, где я родился, фильм «Жизнь Брайана» считается кощунством, и я не вижу в нем ничего смешного.

Два рта раскрылись в изумлении.

— Ого. Ты, часом, не из Юты или откуда-нибудь еще? — спросила ошарашенная Мэри.

— Нет! Я родился в Нью-Джерси. Но сейчас живу в Нью-Йорке. К тому же я еврей, и мне на самом деле наплевать. Мы, во всяком случае, не считаем его мессией.

— Кого, Брайана? — спросил Билл.

— Иисуса, — поправила его я, прежде чем Билл начал объяснять Брайану, что это «всего лишь кино». — Нам пора. — Я кивнула в сторону столовой. Очередь уже сдвинулась, и мы каким-то образом утратили заветное место в начале.

— Черт! — воскликнула Мэри. — Я хотела только сливочный кекс, а теперь они точно кончились. Какой кошмар. Я умру с голоду… — Мэри не упускала случая все преувеличить, и теперь она была похожа на жертву кораблекрушения, обнаружившую, что последний червивый кусок сухаря упал за борт. — Ну и что же там осталось? — добавила она чуть более спокойно.

Билл принюхался к идущим из кухни запахам, словно волк, чующий добычу.

— Мм-м. Думаю, на первое нас ждет суп из сельдерея, на второе аппетитная запеканка из сельдерея с гарниром из отварного сельдерея. И на десерт пюре из сельдерея с кремом.

На лице Брайана появилось легкое отвращение.

— А почему так много сельдерея? — спросил он. Это была еще одна местная шутка. Повар колледжа просто помешался на сельдерее. То ли поэтому, то ли вследствие крайне низкой закупочной цены, но он добавлял сельдерей практически во все, вплоть до фруктового мороженого — по слухам. Мэри не возражала, поскольку твердо верила в то, что сельдерей сжигает больше калорий, чем содержит. Меня лично от него тошнило. Кроме того, слыханное ли дело, чтобы вареный сельдерей заменял все другие овощи, вроде картошки или моркови? Откуда там быть витаминам, если он варится четыре дня подряд? Именно эти вопросы задавала моя мама каждый раз, навещая меня.

Тем временем Мэри прочитала меню, приколотое кнопками к дверям столовой.

— На самом деле сегодня в меню яйцо под майонезом и салат спагетти-болоньез и на десерт взбитые сливки. Отлично, — фыркнула она. — Ничего из этого мне нельзя. От яиц у меня сыпь, а в спагетти-болоньез кладут помидоры.

— Только не в этом колледже, — напомнил ей Билл.

— А я бы попробовал, — смело заявил Брайан.

Но вместо этого его быстро познакомили с прелестями шашлычного фургона, который каждый вечер стоял у ворот колледжа. В первый год я считала шашлычника нашим спасителем, ведь он оберегал меня от голода. Но когда он трижды поднял цены за один семестр, значительно опередив инфляцию, я задумалась, а может, наш повар в доле с шашлычником и нарочно готовит так плохо?

— Это не свинина? — спросил Брайан, получив холодную питу с подозрительными волокнами мяса и стручками маринованного перца, который по воскресеньям продается в Оксфорде на каждом углу.

— Сомневаюсь, что это мясо вообще подходит под какое-либо определение, — сказала Мэри. Она считала себя вегетарианкой, но для шашлыка делала исключение. Брайан осторожно куснул коричневую массу и тут же выплюнул.

— Что это? — спросил он нас.

— Добро пожаловать в Оксфорд, — сказала Мэри.

Обряд инициации завершился.

Вскоре Брайан стал непременной деталью нашей студенческой жизни. Он несколько вырос в глазах Мэри, сказав, что те откормленные попкорном ребята, которых мы увидели с ним в первый раз и тут же возненавидели, просто летели с ним в одном самолете, а не были друзьями. Он не играл в бейсбол и в баскетбол и не жил весь год в ожидании Суперкубка. Хотя он всегда завязывал шнурки и не носил, как мы, раздолбанные рабочие ботинки, оказалось, что вкус у него не такой уж дурной, если не считать одежды, в которой он ходил на занятия (ее целиком закупила его мама, поскольку у него были заботы поважнее; и Мэри сказала, что она это уважает).

К тому же у него оказалось несколько альбомов замогильной готической музыки, которых не было в Великобритании, и Мэри тут же их взяла послушать, и три семестра подряд не соглашалась вернуть. Прослушав несколько вечеров «Лед Зеппелин» и рассказы о том, как его родители вместе с родителями Билла (по утверждению последнего) ездили на рок-фестивале в Вудсток, он подружился с Биллом.

Но Брайану не нужно было слушать правильную музыку и носить правильную одежду, чтобы произвести впечатление на меня. Я просто обожала его чувство юмора. Он был таким… таким, на самом деле, английским. Немного саркастичный, с легким налетом чернухи. Мне нравились его безумные рассказы о детстве в Нью-Йорке. До Брайана совершено не хотелось съездить в Америку. Диснейленд, избыточный вес и все такое. Но, послушав его рассказы, я очень быстро поняла, что есть так много других вещей, о которых я никогда не узнаю, если не съезжу на тот берег. Я хохотала над тем, как таксисты Ну Йойка заказывают кофэ. Я затаив дыхание слушала его рассказы о том, как он подрабатывал официантом в манхэттенском «Пицца-хат», куда часто заходили мафиози.

А после того как он рассказал про собственную бабушку, которая водила к стоматологу абрикосового карликового пуделя по кличке Спенсер Трэси Второй ставить пломбу на верхний клык, а я при этом не могла оторваться от его карих глаз, — я поняла, что влюбилась.

Глава вторая

На самом деле меня поразило громом через месяц после первой встречи.

Мы с Биллом, Брайаном и Мэри сидели в комнате отдыха первокурсников и пили кофейную бурду, на которую с нас раз в семестр собирали по три фунта. В одиннадцать утра в комнате отдыха всегда было полно народу: который хотел за свои деньги получить что-нибудь такое, чтоб потом не стошнило.

— Завтра в «Сент-Эдмунд Холлс» «Антоний и Клеопатра», — вдруг сказал Брайан. Мы часто жаловались на скудость культурных мероприятий (не признаваясь, что особенно их и не ищем). — Как думаешь, это хорошо? — спросил он.

Мэри фыркнула в чашку.

— Ты у Лиз спроси, — ответила она.

— А ты что — смотрела? — спросил Брайан.

Я густо покраснела и уткнулась в свой кофе. Ну почему Мэри такая?

— Вообще-то, я действительно там буду, — призналась я. — Но, к сожалению, не могу сказать, хорошо это или плохо. — И быстро добавила: — То есть вряд ли представится возможность — я сама буду на сцене.

— Вот здорово, Лиззи! — с жаром воскликнул Брайан. — Что ж ты не говорила? — Он повернулся к Биллу и Мэри. — Вот это да! Наша Лиззи — артистка. Теперь-то мы уж точно должны пойти.

— Ну, ну, — покачала головой Мэри.

— Она не разрешает смотреть на свою игру, — пояснил Билли и, прежде чем я что-то успела пикнуть в свое оправдание, добавил: — Говорит, что она от этого начинает стесняться и путать слова.

Все точно. Я начинала путаться в словах, если среди зрителей был кто-то из знакомых.

— Лиз, я понятия не имел, что ты играешь! — удивленно воскликнул Брайан. — А еще жалуешься на недостаток культурной жизни! А теперь выясняется, что ты тайком играешь Шекспира!

Я пожала плечами.

— И какую роль? — спросил он.

— По-моему, кого-то из копьеносцев, — несколько свысока заявила Мэри.

— Вообще-то я играю Клеопатру, — поправила я.

— Ого! — Брайана всплеснул руками. — Это же главная роль. Погоди-ка, ведь это самая важная роль в пьесе. Ты играешь главную героиню и ничего нам об этом не сказала!

— Я считаю, Клеопатра должна быть красивой и смуглой, — сказала Мэри, глядя на свои ногти, словно кошка, нацелившаяся на любимого в семье попугайчика. — Во-первых, у нее не было веснушек.

— Я буду в гриме, — напомнила я Мэри. — И потом, нет у меня веснушек. О чем ты?

— Во-вторых, волосы у нее черные.

— Не дразни ее, Мэри, — перебил Брайан. — Я уверен, Лиз отлично подходит для этой роли.

— Сомневаюсь, — сказала я честно.

— Она так стесняется, что учит роль под душем, — сказала Мэри. — Чтобы никто не слышал из-за воды.

— Ничего подобного, — запротестовала я. Хотя на самом деле я так и делала, после того как мой сосед Грэм, студент матфака, нажаловался, что постоянное заучивание текста вслух отвлекает его от алгоритмов. Однажды они с деканом вломились ко мне в комнату в самый разгар сцены со змеей. Сначала я расценила это, как комплимент. Видимо, моя предсмертная агония разыграна с крайней степенью убедительности. Но декан вернул меня к действительности словами о том, что следующий такой спектакль увенчается не аплодисментами, а солидным штрафом.