– Композиция «Мистер и миссис Кларк» особенно интересна, – говорил он ей. – Обычно сидит женщина, но на картине Хокни сидит мужчина. И его прямой, вызывающий взгляд становится ясен, когда понимаешь, что он, вероятно, знает о том, что художник спит с его женой.

– Неужели? – ахнула Сима.

– Да. Селия Биртвелл была, наверно, единственной женщиной, которая спала с Хокни. И это разбило сердце бедного Оззи Кларка.

– Измена – страшная вещь, – заметила Сима, и, хотя из-за Генри Мура я ничего не видела, я легко могла себе представить, как она для пущего эффекта хлопает ресницами.

– Похоже, ее парень кое-что понимает в искусстве, – сказал Брайан, когда мы выпрямились, а Сима с Ричардом исчезли в зале, где была выставка работ на приз Тёрнера. Они все еще шли под ручку.

Конечно понимает. А как же получилось, что Ричард никогда не ходил со мной в художественную галерею и не демонстрировал свои способности в толковании культуры?

– Ты ведь тоже разбираешься в искусстве, да, Брайан? – спросила я. Неожиданно мне захотелось убедиться в том, что все, что может делать Ричард, Брайан делает лучше.

– Не вижу в этом особого смысла. Особенно в современном искусстве. Разве что как вложение средств. Один раз мой друг купил в Париже неподписанный набросок. Оказалось, что это Моне. Заработал на этом только так, – сказал он, щелкнув пальцами.

– А что была за работа?

– Не знаю. Да какая, к черту, разница, если это Моне. – Он произносил его как Манье. – Конечно, когда он узнал, кто это, он пожалел, что не купил еще пару. Моне – это money, деньги. Это все, что мне надо знать об искусстве.

– Ужасная история, – сказала я. – Пойдем обедать.

– Может, поедим здесь, в кафе? – предложил Брайан.

Нет, нет, ни за что. Мне нужно было увести Брайана по меньшей мере остановки за три от Тейт галереи, пока Ричард с Симой не вышли с выставки номинантов на приз Тёрнера.

* * *

Я выбрала итальянское кафе в Сохо. Мы были единственными посетителями. В районе Сохо по выходным пустынно – перед началом рабочей недели завсегдатаи шумных баров на Олд-Комптон-стрит обычно отсыпаются дома после двадцатичетырехчасового похода по клубам. Магазины работали только на Оксфорд-стрит. Не могу сказать, что это хорошее время в Сохо. Как утро после взрыва бомбы. Но я чувствовала себя в безопасности, поскольку это было одно из тех мест, где, как я была уверена, мы не встретимся с Симой и Ричардом.

– Ты хочешь пообедать именно здесь? – спросил Брайан, когда мы шагнули с залитой нежным солнцем улицы в прохладную тень ресторана, который больше подходил для вечерних визитов. Вялого французского официанта совершенно не обрадовал наш приход, поскольку ему приходилось отрываться от чтения воскресных газет, чтобы обслужить нас. Он чуть ли не швырнул на стол корзинку с чиабатой, когда мы сели за столик поближе к кухне.

– Ты все время молчишь, – заметил Брайан.

– Ничего подобного, – резко ответила я.

– Да. Ты молчишь с тех пор, как я тебе сказал, что видел в галерее твою секретаршу. Теперь мы пришли в это темное, мрачное место. Что-нибудь случилось?

– Да ничего. Хочешь пойти в другое место?

– Лиза, меня не волнует, где мы будем есть. Я просто хочу знать, что тебя мучит?

– Просто… просто искусство иногда так действует на меня, – пролепетала я. – А у тебя так не бывает?

– Нет, – ответил он, откусывая хлеб. – Ты не должна так волноваться из-за нескольких старых картин. – Художников-то это не волновало.

– Откуда ты знаешь?

– Ты думаешь, что у Пикассо сердце кровью обливалось, когда он писал этих плачущих женщин? Ничего подобного! Он посмеивался и собирался в банк. Не надо из-за этого волноваться. Пусть тебя волнует крах азиатского рынка. Пусть тебя волнует землетрясение в Калифорнии. Что-то действительно серьезное. Веселей, Лиз, мне осталось всего два дня.

Конечно, ирония ситуации поразила меня. Я сижу здесь, снедаемая ревностью из-за того, что Ричард ходит по галерее с моей соседкой по квартире Симой, и обедаю с Брайаном, после того как провела именно с ним, а не с Ричардом, своим официальным парнем, две безумные ночи. Строго говоря, Ричард не делал ничего плохого. Он просто пошел в воскресенье в галерею с приятельницей. Скорее всего, их отношения были абсолютно платоническими. Я в этом не сомневалась, потому что была абсолютно уверена, что Сима даже не будет рассматривать ухаживания какого-то бухгалтера. С другой стороны, я знала, что поступаю плохо. Я изменила Ричарду. Подумать только, что единственная причина, по которой я не рассталась с Ричардом сразу, когда Брайан заявил о приезде, состояла в том, что я, как последняя дрянь, не хотела лишиться подарка на день рождения. Это я была сволочь, а не он.

И разве не я решила, что в любом случае между мной и Ричардом все кончено? Я должна сказать ему, что все кончено, чтобы поехать в Америку с Брайаном. Я должна бы радоваться, что Сима помогает ему лечить раны в мое отсутствие. Ощущение предательства было совершенно неоправданным и необъяснимым, и вместо того, чтобы есть чиабату с оливками, я растерзала ее на гору крошек.

– Хочешь войти в число номинантов на премию Тёрнера? – спросил Брайан, кивнув головой на гору крошек. – Что-то случилось, ведь так? Может, расскажешь, что творится у тебя в голове, пока официант не принес тебе слюнявчик?

Брайан отодвинул от меня тарелку, лишив меня хлеба, на который я изливала свой гнев.

– Скажи мне, – попросил он, одновременно поглаживая меня по бедру, чтобы лестью выманить ответ.

– Хорошо, – ответила я, пытаясь соображать быстро. – Кое-что не ладится. Я провела отличный день, но теперь не могу не думать о работе и о проекте двадцать – двадцать. Я знаю, что должна полностью доверять Симе в свое отсутствие, но когда я увидела ее сегодня в галерее, то засомневалась, могу ли я полностью доверять ей. Может, она еще слишком молода для такого груза ответственности, который я возложила на нее в последнее время.

Последняя часть моей речи была чистая правда. Я действительно стала думать, уж не начала ли Сима взимать с меня дань за уход за Геркулесом, решив, что моя дань в данном случае – это мой парень.

Брайан взял меня за руку под столом.

– Лиз, сегодня воскресенье. Даже если Сима только все портит в твоей работе, ты ничего не можешь сделать сейчас. Но поскольку мы уже об этом заговорили, что это за проект двадцать – двадцать, о котором я все время слышу? Ты обещала мне все рассказать о нем.

– Тебе будет неинтересно, – выкручивалась я. – Это довольно скучно. Сима так разволновалась только потому, что это первый проект, за который она отвечает.

– А почему двадцать – двадцать? Отличное название, – не унимался Брайан. – Это как зрение двадцать – двадцать.

– Вот именно. – Лампочка у меня в голове вспыхнула. – Это проект национальной сети магазинов оптики.

– А-а.

– Видишь? Я говорила тебе. Это неинтересно.

Он кивнул головой.

Уф.


Мы быстро доели обед. Официант выхватил у нас тарелки, как только мы съели последний кусок. Брайан хотел пойти в другой музей. На этот раз в Британский музей, чтобы увидеть египетские мумии и полюбоваться украденным у греков мраморным фризом.

Я шла за ним через зал, забитый египетскими древностями, издавая восхищенные возгласы, особенно при виде вырезанной руки, достаточно большой, чтобы получилось довольно удобное кресло. Но у меня по-прежнему стояла перед глазами Сима под ручку с Ричардом. Я пыталась сказать себе, что должна порадоваться за них. Мне нравился Ричард, а Сима была лучше всех знакомых мне женщин. Но хотя я и решила связать судьбу с Брайаном, я не могла отделаться от легкого чувства горечи при мысли, что моим отношениям с другим пришел конец.

Хуже того, Брайан сейчас стоял перед статуей, которой восхищался Ричард, когда мы с ним в первые дни нашего знакомства сбежали с работы, чтобы походить днем по музею. Когда Брайан протянул свою руку, чтобы взять меня за руку, я вспомнила, что в точности такой же жест сделал Ричард семь месяцев назад. Но ведь я была счастливее, держа за руку Брайана?


Конечно, я счастливее с Брайаном, твердо сказала я себе, когда мы вечером смотрели друг на друга поверх очередного экзотического блюда.

В начале вечера я составила у себя в голове таблицу. Брайан и Ричард. Аргументы «за» и «против» каждого из них.

Достоинства Ричарда: милый парень, мне с ним весело, он разбирается в искусстве. С другой стороны, он бухгалтер, что на международном языке означает скуку, и, кроме того, у него никогда нет денег. Он мог бы быть хорошим приятелем. Но вряд ли годится на роль мужа. В том случае, конечно, если я не собиралась нацепить кольцо на палец и заниматься исключительно приготовлением обедов.

Список достоинств Брайана, понятно, намного длиннее. Он тоже милый, мне тоже с ним весело, и он знает искусство в той степени, чтобы делать на нем деньги, на которые может покупать мне подарки. К тому же он хорош собой. Кроме того, он научил меня в постели таким вещам, о которых я до этого времени имела весьма абстрактное представление.

Единственный недостаток Брайана состоял в том, что он жил в Нью-Йорке. В Нью-Йорке. Это было и достоинство, и недостаток. Я отчаянно хотела уехать из Лондона. Я хотела уехать в какое-нибудь более интересное место. Но я также думала о том, что буду скучать по родным и друзьям.

– Ты скучал по своей семье и друзьям, когда приехал на год в Оксфорд? – спросила я его.

Брайан пожал плечами:

– У меня появились новые друзья. И потом, всегда есть телефон. Я скучал по тебе, с тех пор как вернулся в Нью-Йорк.

Именно этих слов я и ждала. Я решила сделать решительный шаг.

– Мне бы хотелось поехать с тобой и остаться в Нью-Йорке.

– Я бы тоже этого хотел, – сказал он.

– Я имею в виду остаться надолго, Брайан.

Вот. Наконец-то я сказала. И Брайан не ответил «нет».