– Десмонд Туту[10], улавливаешь? – дразнил он меня.

Я улавливала.

В последний раз я видела Фила, когда нам объявляли результаты. Он заставил меня так страдать (или в то время я так считала), а сам сдал экзамены лучше меня.


В следующий раз, когда я получила новости от Брайана, он тоже защитил диплом (одним из лучших, naturellement[11]) и согласился на скромную должность (по его собственному скромному признанию) в одном нью-йоркском отделении японского банка. Тем временем я вернулась прямиком домой в Солихалл и прожила полгода под присмотром родителей, «приходя в себя» и решая, что же мне делать с жизнью. Вернее сказать, что мне можно делать при таких плохих отметках по английской литературе. Может, учить других? – как саркастически предлагал мне мой руководитель. Может, и стоило воспользоваться его советом, но я не могла заставить себя заполнить хотя бы одно заявление о приеме на работу. Каждый вечер, ложась спать, я давала себе честное слово прямо с утра заняться поисками работы. И каждое утро я хлопала по будильнику, чтобы поспать еще полчасика, а потом еще полчасика, и так до одиннадцати, чтобы успеть ровно к началу дневного телесериала «Ричард и Джуди», а также одеться к приходу родителей.

На Рождество Брайан написал мне, что получил в банке повышение и солидную прибавку к зарплате. Родители предупредили меня, что если я и в следующем году не найду работу (хоть какую-нибудь), то не исключено, что в картонные коробки из-под рождественских подарков мне придется укладывать свои монатки.

В январе Брайан писал мне о покупке замечательной квартиры в модном нью-йоркском районе Сохо. Что касается меня, то, исчерпав гостеприимство родителей, я сложила вещи в армейский рюкзак и переехала в грязный сквот в не очень модном лондонском Ист-Энде, где всем было плевать, работаю я или нет, лишь бы забить хороший косячок. Я по-прежнему вставала в одиннадцать, по-прежнему смотрела сериал, зато теперь я в некоторые дни не одевалась совсем.

Иногда мне звонили бывшие друзья по колледжу. Обычно это выливалось в полчаса мучений, выслушивание вестей о будущей карьере и обещаний обязательно «как-нибудь вместе поужинать». Казалось, все, кроме меня, подались в бухгалтеры. Я убеждала себя, что они просто продают себя, мое же призвание – след в жизни. Я уговаривала себя, что живу творческой жизнью, что выражалось в придумывании должностей, которые я бы хотела занимать, и указывании их на бланках, которые я заполняла дважды в неделю для получения пособия по безработице.

Через год после окончания колледжа под началом Брайана уже трудились шесть человек. Я же нашла временную работу секретарши на упаковочной фабрике в Ист-Энде: вела архивные папки и печатала письма для семи разных сотрудников (шестеро из которых были гораздо моложе меня и, скорее всего, гораздо тупее). В хорошие дни мне удавалось по часу отсиживаться в туалете. Может, поэтому мои сослуживцы ни разу не пригласили меня с собой в паб.

Через два года Брайан уже руководил коллективом из четырнадцати сотрудников, и будни его заполнялись перелетами между нью-йоркскими и лос-анджелесскими офисами банка. Я все же покинула сквот (особого выбора мне не оставалось. Как-то мы с другими жильцами вернулись из клуба домой и увидели, что владелец выкинул наши пожитки на лужайку перед домом и устроил большой костер), хотя квартира, которую я теперь официально снимала, могла бы поспорить со сквотом по уровню грязи и запущенности, а новые соседи – Сима-Чума и Толстый Джо (он, между прочим, именно так сам и представился) были самыми странными людьми, которых я когда-либо встречала.

Зато я больше не работала секретаршей на упаковочной фабрике – они попросили агентство заменить меня на веселую австралийку, – им, видите ли, не нравилось мое отношение к работе (а может, постоянные монологи о том, как лучше всего покончить жизнь самоубийством при помощи канцелярских принадлежностей, навели их на мысль о том, что мне пора отдохнуть). Я пыталась выглядеть благодарной, когда агентство по найму дало мне еще один шанс и направило на двухнедельный испытательный срок в агентство по недвижимости «Корбетт и дочь». Я как раз уговаривала себя, что этот временный контракт – огромная удача, когда вонючий кобель хозяйки, Харриет Корбетт, страстно виляя хвостом, оседлал мою ногу. Иной причины, по которой меня благополучно взяли трудиться (хотя и понизив зарплату) на ниве недвижимости, – я не нахожу.

В своих письмах к Брайану я особенно в детали не вдавалась. Описание моей унылой жизни, состоявшей из ввода данных в компьютер и поглощения холодных бобов прямо из жестянки, ограничилось словами: «У меня все в порядке. Много работаю. Только что переехала на новую квартиру». Зачем ему знать, что моя новая комната размером с буфет, что в ванной нет воды и приходится умываться из чайника. Вернее, из кастрюли с водой, нагретой на конфорке, ибо розетка в кухне не работала и невозможно было вскипятить даже чайник.

Каждый раз, отвечая на мое письмо, Брайан просил меня подробно рассказать о моей жизни в Лондоне. Он был уверен, что я занимаюсь чем-то интересным. Я ограничила свою корреспонденцию открытками, на которых хватало места, только чтобы написать (крупно): «Очень занята, нет времени. Извини. Скоро позвоню. Честное слово». С той только поправкой, что я никогда не звонила. Я надеялась, что Брайан не обидится и поймет, что новая ответственная работа отнимает у меня слишком много времени, тем самым не позволяя писать длинные письма старым друзьям, и сам не перестанет писать письма, которые так много для меня значили.

«Кажется, ты сильно изменилась», – писал он мне в одном особенно милом письме, где четыре страницы заполняли удивительные события и смешные истории из его жизни, рассказанные в ответ на мои пол-открытки полного бреда.

О, да! Я сильно изменилась с тех пор, как мы были румяными студентами колледжа. Я прошла большой путь, и, к сожалению, он уводил меня все дальше от Брайана.

Глава седьмая

Ну, вот. Моя жизнь в Лондоне. Полный бардак.


Дорогой читатель!

Тебе, без сомнения, интересно будет узнать, что после многомесячных бесплодных поисков я наконец нашла отличную сумочку. Какое счастье! Мой источник радости был доставлен как раз к празднованию дня рождения известного дизайнера (и моего личного друга) Себастьяна Карона, которое состоялось в новой закусочной Марко-Пьера Уайта под названием «Тадж-Махал». Я страшно волновалась, не зная, что надеть по этому случаю, но с новой сумочкой все мои проблемы разрешились. Это великолепная вечерняя сумочка из нежнейшей розовой кожи от Гермес. Я заскочила к Александру Маккуинну, чтобы поторопить его с примеркой.

Как вы можете себе представить, вечеринка была классной, хотя новую губную помаду от Шанель, на которую я стояла в списке ожидания с февраля, стерли поцелуями, пока я успела добраться до виновника торжества. Как всегда список гостей Себастьяна напоминал сборник «Кто есть кто» в мире массмедиа. Я застряла в углу с Лиамом Галлахером из группы «Oasis», который спросил меня, не могу ли я найти какую-нибудь работу вроде моей для его очаровательной жены (он чувствует себя в несколько стесненных обстоятельствах с тех пор, как его старший брат Ноэл выступает один). Но мне пришлось ему сказать, что эта работа не только веселье, веселье и веселье. На самом деле мне пришлось рано уйти с этой замечательной вечеринки, потому что утром мне нужно было лететь на Маврикий, чтобы написать для этой самой газеты статью о новом отеле.

В общем, я так торопилась добраться до аэропорта, не нарушая правил движения, что забыла положить крем для загара, и мне пришлось провести весь первый день в тени, пока довольно милый администратор заказывал для меня в Париже мой любимый тип крема. Я ужасно расстроилась, что не смогла провести день на солнце, но потом решила, почему бы мне не остаться бледной и загадочной. Ничуть не хуже. Во всяком случае, похоже, что Джек Николсон именно так и подумал, пригласив меня на ужин в тот вечер…


Я положила газету и достала бутерброды.

Да, не ждет меня сегодня Джек Николсон. Только тунец под майонезом. Опять. Хотя сегодня мой день рождения.

Откусив тонкий ломоть хлеба и капнув майонезом на газету, прямо на фото самодовольной Арабеллы Гилберт, которая вела тошнотворную колонку в «Дейли», я подумала, зачем я мучаюсь, читая это. Каждый раз, когда брала глянцевое приложение, для которого она писала, я испытывала некоторую внутреннюю дрожь от предвкушения, какое, наверно, испытывает наркоман перед тем, как уколоться. Я знала, что мне «не нужно» читать ее колонку. Я знала, что после чтения ее колонки меня не менее часа будет переполнять чувство социальной неадекватности и бесконечного отчаяния. Но похоже, я ничего не могла с собой поделать.

Мне трудно было поверить, что Арабелла и я живем в одном городе. Мне даже было неизвестно, где находятся те места, в которые она ходила: самые модные новые рестораны, частные клубы, где одна только плата за членство превышала мою скудную зарплату. В то время как Арабелла Гилберт потрясала пачкой золотых кредитных карт, я даже в игральные карты никогда не выигрывала.

Я уже готова была погрузиться в глубокую тоску, когда зазвонил телефон. Я прокляла звонящего через заполненный майонезом рот. В конторе я была одна. Моя начальница, Безумная Харриет, несколько обрюзгшая ныне, бывшая светская красавица шестидесятых, ушла делать прическу, готовясь к подпольной встрече со своим женатым любовником Банни. Руперт – оценщик недвижимости и единственный кроме меня служащий агентства по недвижимости «Корбетт и дочь» – воспользовался случаем и отправился по автосалонам с воображаемой пачкой денег (и всего остального, до чего можно добраться через карманы брюк) в руке. Поэтому мне пришлось отменить обед и отвечать на звонки. Как всегда. Я надеялась, что кто-то ошибся номером, а не действительно хотел купить дом, потому что тогда пришлось бы возиться с бумагами, а я совсем не хотела возиться с бумагами, во всяком случае не днем в пятницу. Но я напрасно беспокоилась. Это была Сима – моя соседка по квартире, которая уже неделю не ходила на работу в видеосалон, заболев чем-то вроде цистита, который она заработала, проведя особенно жуткий уик-энд с каким-то морпехом.