Елена Арсеньева - Тайная жена

А что это его так разобрало? Или он чувствовал к Марине неодолимую страсть? Но почему тогда Хьюго не довершил начатое – ведь оцепенение, владевшее ею, было подобным беспамятству. Однако Хьюго, рискнувший благорасположением своего господина (да ведь его завтра очень запросто могут погнать прочь со двора!), вдруг шуганул Марину с постели, будто опостылевшую шлюшку. Он кого-то ждал… он опасался, что этот кто-то встретится с Мариной. Кто? Неужто малютка Глэдис так прибрала к рукам этого племенного бугая? Что-то не похоже по ее рассказам… Впрочем, возможно, она лишь врала Марине, замышляя какую-то каверзу против нее. Но зачем это, Христа ради, Глэдис?!

Марина не знала. Она знала одно: прежде чем идти говорить с Десмондом, ей нужно снова увидеть Хьюго и спросить… Может быть, он откажется отвечать, но ничего: она прочтет ответ в его черных распутных глазах!

Что-то смутно забелело впереди. Павильон. Вот и хорошо. Можно было, конечно, блуждать до утра в его поисках, но Марина почему-то не сомневалась, что найдет его сразу. И хоть павильон производил впечатление пустого и покинутого, Марина точно так же не сомневалась: она найдет, на что там посмотреть.

Так и произошло. Едва дыша, по чуточке Марина приотворяла дверь, опасаясь, что внезапно ворвавшийся порыв ветра спугнет Хьюго и его… ну, с кем бы он там ни находился.

Зря старалась! Их не спугнул бы и ураган, этих мужчину и женщину, которые бились на развороченной постели. Изголовье кровати находилось у стены, так что Марина в свете наполовину оплывших свечей видела только ноги любовников.

Белые, согнутые в коленях – необычайно изящные и миниатюрные – были женские. Мужчина, накрывший ее своим телом, казался огромен и звероподобен по сравнению с этой белизной и хрупкостью. Марина узнала волосатую спину Хьюго, и ее пронизала дрожь такого отвращения, что тошнота подкатила к горлу. Итак, Хьюго дождался… но Марина еще не знала, кого.

Вот женщина пронзительно взвизгнула, забила ногами по постели – и замерла в изнеможении. Руки ее расслабились и удовлетворенно обхватили спину обессиленного любовника. Что-то блеснуло на пальце… и Марина наконец узнала то, зачем пришла сюда.

Она сделала шаг назад, потом еще шаг, осторожно прикрыла дверь – и прянула во тьму, ничего не видя перед собой, кроме фамильного кольца Макколов, которое сверкало на тонком, изящном пальце. Именно вокруг этого пальца ее и обвела Джессика.

Джессика… Так вот кто любовница Хьюго! Вот кто измыслил интригу! Можно не сомневаться, что она давно чуяла нечто странное в отношениях Десмонда и его «русской кузины». Пожалуй, Глэдис сообщила ей об отставке, которую получила Агнесс, и Джессика решила бросить соперницу в такую грязь, от которой той в глазах Десмонда вовеки не отмыться.

Но какова Глэдис! Неужто всю эту сцену жалости и сочувствия она разыграла по указке Джессики? И ловко подсунула в нужную минуту письмо?.. Неужто все это время она служила Джессике? Наушничала для нее? Ну что же, за что-то ведь она получила от мисс Ричардсон награду в виде хорошеньких туфелек – правда, изрядно поношенных да еще и со скошенным каблучком, но все же…

Марина нахмурилась. Какая-то мысль мелькнула в голове, что-то об этих туфельках… Нет, при чем тут туфли, при чем тут Глэдис? Она – служанка, вот и служила той, которая, так или иначе, скоро станет леди Маккол, а значит, весь замок перейдет в ее полную волю.

Получается, Джессика имела в виду себя, когда говорила о том, что надо полюбить Маккол-кастл превыше всего и ради обладания им смирить свое сердце, затворить его для любви и счастья. Лишь бы стать леди Маккол! О нет, она не любит Десмонда. Какая там любовь? Она уже любила однажды – и потеряла этого человека. Десмонд в ее глазах – лишь бледное подобие Алистера. Этот жеребец Хьюго в любую минуту готов удовлетворить ее пыл… похоже, под ледяной оболочкой мисс Ричардсон скрывается весьма страстная натура. Вон как она била ногами и визжала – ну какая там леди, просто девка, нашедшая мужика по себе. Хьюго накрепко стиснут этой изящной железной ручкой с бриллиантовым кольцом на пальце. И скоро Десмонд окажется стиснут ею.

Этого нельзя допустить. Десмонд должен узнать правду!

Марина осторожно сошла со ступенек, пошла прочь от павильона, потом поняла, что не идет, тащится, а ведь надо спешить! Рванулась вперед, силой заставляя закоченевшие ноги двигаться, – и со всего маху ударилась обо что-то всем телом. Наверное, о дерево.

Марина едва не упала, но в эту минуту «дерево» вдруг подхватило ее своими «ветками» и голосом подобным шуму ледяного январского ветра в вершинах елей, произнесло:

– Крепко же он вас уделал, сударыня! Вижу, еле тащитесь!

Десмонд!

Повиснув в его руках, Марина не веря глазам, смотрела в лицо, казавшееся при свете звезд бледным пятном. Впрочем, даже и в кромешной тьме, даже и с завязанными глазами она различила бы выражение жгучего презрения на этом лице.

– Десмонд… – слабо выдохнула она. – Ты здесь!

– Я вернулся, – сказал он. – Почему-то когда я пришел к себе, мне показалось, будто все это было лишь страшным видением. Я подумал, что стал жертвой какого-то наваждения, что этого не могло быть и не было!

– Не было… – шевельнула губами Марина, но едва ли Десмонд услышал хоть звук – она и сама-то себя не слышала.

– Я испытал неодолимое желание вернуться и убедиться собственными глазами, что павильон пуст, там не горит камин, не сверкает серебро, не розовеет постель. Может быть, я даже верил, что и павильона-то нет на месте! Но он здесь… я видел его, и я видел вас, выходящей из дверей.

Он видел! Что он подумал, что он еще подумал о ней! Ужас помог Марине одолеть немоту и отчаянно исторгнуть из себя:

– Я тоже только что вернулась! Я увидела Хьюго с другой женщиной!

– С другой? – ухмыльнулся Десмонд. – Что, тебя ему было мало и он быстренько подмял под себя другую? И откуда он ее взял, позволь спросить? Из-под кровати вытащил? Может быть, там еще и третья лежит, дожидаясь своей очереди?

– Да нет же! – хрипло выкрикнула Марина. – Все не так! Я убежала сразу вслед за тобой! Но потом… потом к нему пришла Джессика!

Все вдруг затряслось, заходило вокруг ходуном, деревья, лицо Десмонда, небо, и Марина не сразу сообразила, что это он ее трясет. Трясет немилосердно, яростно.

– Замолчи! – прошипел он. – Не смей впутывать сюда еще и Джессику! Ты клевещешь на нее!

– Клевещу? – Марина нашла силы почти закричать: – Я клевещу на Джессику? А вспомни, от кого ты получил письмо? Кто тебе обещал что-то показать, открыть глаза? Она и меня заманила сюда, она сговорилась с Хьюго…

Десмонд глядел на нее с отвращением:

– Я слышал, конечно, что Хьюго может удовлетворить одновременно двух, а некоторые даже болтают, что и трех женщин. Однако поверить не могу, что Джессика гоняется за ним. Вы его, значит, с ней не поделили, так, что ли?

– Да при чем тут Хьюго?! – вскричала Марина, обретая силы в ярости. – Мне не нужен никакой Хьюго! Я люблю тебя!..

С этим криком, чудилось, сама душа исторглась из нее. Обессилев, Марина повисла на руках Десмонда.

– Лю-бишь? – выдохнул он с ненавистью, отдергивая от нее руки с такой стремительностью, словно держал в руках змею, вдруг ужалившую его. – Не смей говорить о любви!

Десмонд разжал руки – и Марина рухнула, где стояла. Она даже не почувствовала удара о землю, но вершины деревьев и звезды вдруг закружились, закружились, начали неудержимо валиться на нее… Марина попыталась заслониться от них, но не смогла и рукой шевельнуть – только закрыла глаза.

Она очнулась от боли. Боль была везде, во всем теле, ныла спина, саднило живот. Ноги жгло, как огнем. Единственным приятным чувством, которое испытывала Марина, было тепло, и она попыталась предаться этому ощущению блаженства, расслабленного тепла, но не тут-то было: кто-то дернул ее за волосы: раз, другой, третий – и ей показалось, будто у нее собрались по одному выдрать все волосы! Она вскрикнула, пытаясь поднять тяжелые веки, – да так и подскочила, услышав голос Десмонда:

– Отлично, вы пришли в себя. Давайте-ка, выпейте вот это.

Марина открыла глаза и недоверчиво уставилась на Десмонда, который одной рукой пытался приподнять ее, а другой подсовывал к губам рюмку с тяжелой, темной, резко пахнущей жидкостью.

– Что это? – пролепетала Марина, то морщась от острого спиртного запаха, то взглядывая на растрепанные волосы Десмонда, его румяное лицо, расстегнутую чуть ли не до пояса рубашку.

Трещал камин, кругом горели свечи. Она бросила взгляд по сторонам, но не поняла, где находится. Не у себя в комнате, это точно.

– Где я? И что это? – увернулась она от рюмки.

– Не яд, – буркнул Десмонд, проигнорировав первый вопрос. – Пейте, ну!

– Зачем? Это что, бренди? Где я нахожусь? Как я сюда попала?

– Ну, коли посыпались вопросы, значит, моя прекрасная и неверная жена окончательно пришла в себя! – хмыкнул Десмонд, нетвердо ставя рюмку на столик. Несколько капель расплескалось.

Марина вытаращила глаза:

– Да вы пьяны?!

– Ну да, самую малость, – покладисто кивнул Десмонд. – Трудно было не опьянеть! Тут все вокруг опьянело, пока я смазывал этим отличным французским коньяком, а вовсе не бренди, заметьте, ваши ножки. Кстати, попробуйте пошевелить ими. Вы их чувствуете?

Ногами-то Марина пошевелить могла, а вот языком – нет, до того была изумлена.

Смазывал ей ноги коньяком? Он что, спятил?

– Нет, – покачал головой Десмонд, и Марина так и не поняла, то ли он проник в ее мысли, то ли ее язык все-таки зашевелился. – Нет, я в своем уме. А вот вы, верно, были не в своем, когда бегали босая по парку. Как это говорят у вас в России? Бывает, и март морозцем на нос садится?

Последние слова он произнес по-русски, и Марина уже в третий раз за последние дни поразилась тому, насколько свободнее стал говорить Десмонд. Впрочем, кое-что другое изумило ее куда больше!