– А что здесь вырастет? – спросила Марина, осторожно коснувшись стебелька, окруженного снизу волнистыми листочками.

– Это примула. В лесу она появится еще не скоро, под Пасху. Есть даже примета – девушка, которая первой найдет на Пасху расцветшую примулу, раньше всех выйдет замуж. Но я выращиваю примулы не для цветов, а для еды.

– Есть цветы? – пробормотала Марина. – Вы имеете в виду, делать лекарство?

– Нет, почему? Для этого есть особые травы. Но я страдаю от нашей тяжелой пищи – вы, как мне показалось вчера, тоже. Однако сегодня не опаздывайте к ужину: вместо салата у нас будут молодые листья примулы, а ее корни, имеющие приятный анисовый вкус, заменят пряности. Надеюсь, это придется вам по вкусу.

– И это все примулы? – Марина обвела рукой грядки. – Хотя нет, здесь ростки другие.

– Конечно другие. Видите ли, Марион, я не люблю примулы. Эти цветы – деревенские простушки, желания которых сводятся к одному: всем нравиться! Впрочем, таковы и другие цветы. И только один цветок всецело занят лишь собой, своей красотой. Это существо самодостаточное. Ему все равно, что думают о нем люди, он любит себя одного. Угадали?

Марина пожала плечами:

– Не знаю. Может быть, тюльпан?

– Ну! – недовольно сморщилась Джессика. – Тюльпан самодовольный болван! Я говорю о нарциссе.

– Нарциссы у нас не растут, – вздохнула с сожалением Марина. – Увы! Но если судить по названию… он назван в честь того самого Нарцисса?

– В честь того самого, – кивнула Джессика. – Значит, вы читали Овидия? Это прекрасно… Не зря научное название этого цветка – Narcissus poeticus, нарцисс поэтический, потому что разве только роза была так много воспета поэтами всех стран. И не одними поэтами! Мусульмане уверяют, будто пророк Магомет сказал: у кого два хлеба, тот пусть продаст один, чтобы купить нарцисс, ибо хлеб – пища для тела, а нарцисс – пища для души. Персидский же царь Кир прозвал его созданьем красоты – бессмертною усладой.

– О! – восхищенно выдохнула Марина. – До чего красиво! Значит, нарциссы растут не только в Англии, но и на Востоке?

– Оттуда он и был привезен, еще до елизаветинских времен. Его вывез из Константинополя великий лорд Казначейства.

– А какого цвета нарцисс?

– Он белый, с желтой каймой или с оранжево-красной чашечкой. Но сейчас в моде чисто-белые нарциссы, и я тоже мечтаю вывести у себя чисто-белый цветок. Но это необычайно трудно! Обычно для такой цели берут две луковицы, окраска которых более всего подходит, и опыляют искусственно их цветы, то есть осторожно снимают волосяной кисточкой пыльцу и переносят ее на пестик цветка другой…

Джессика говорила быстро, глаза ее блестели, лицо выражало истинное счастье. Марина кивала, улыбалась, но когда услышала, что результата всех этих опытов надо ждать три или четыре года, ужаснулась: «Как это долго и трудно! Нужно огромное терпение, умение ждать и верить, что все твои мельчайшие усилия, незаметные и ничтожные для несведущего глаза, увенчаются успехом! А потом вдруг ударяет мороз – и все идет прахом, все труды. Наверное, Джессика точно так же лелеяла надежды на счастье с Алистером, но он погиб – и все рухнуло».

– Миледи! – послышался голос, и в оранжерею заглянула хорошенькая горничная, при виде которой Марина невольно вздрогнула: это была Агнесс. – О, простите, госпожи, я зову леди Джессику. Меня за вами послал милорд. Он ждет вас в кабинете для каких-то срочных дел.

– Хорошо, Агнесс. Можешь идти!

Стрельнув любопытным взором в сторону «русской кузины», девушка прикрыла дверь, и сквозь стекло было видно, что она со всех ног бежит к дому, высоко – на взгляд Марины, слишком высоко – подбирая юбки.

– Что с вами? – спросила Джессика, проницательно взглядывая на Марину. – У вас вдруг так изменилось лицо… Неужели вы обижены на Десмонда, что он оказывает вам мало внимания? Хотите, я напомню ему о его обязанностях хозяина?

– Нет! – испуганно вскрикнула Марина, вообразив, что возомнит Десмонд – особенно после ночных событий. – Ради бога, не надо! Дело не в нем. То есть, конечно, в нем… вернее, в этой Агнесс…

Джессика повела бровью, и легкая улыбка скользнула по ее губам:

– Похоже, вам не нравится эта красотка?

– Красотка?! – фыркнула Марина. – Нынче ночью мне не спалось, я уже говорила. Я решила развеяться, выглянула в коридор – и увидела Агнесс, которая в одной ночной рубашке быстро шла… – Тут ей стало противно, до того противно вспоминать, как ее трясло ночью от негодования, что она закончила совсем не так, как собиралась: – Шла куда-то. Я, конечно, не знаю…

– Знаете, – усмехнулась Джессика, – прекрасно знаете!

– Что вы имеете в виду? – попыталась принять безразличный вид Марина. – Я не следила за ней, просто случайно увидела!

– Как подумаешь, сколько разных случайностей происходит от того, что люди не могут спать по ночам! – Джессика покачала головой. – Вот вам и открылась в первую же ночь одна из маленьких семейных тайн… впрочем, настолько прозрачная, что ее и слепой разглядел бы. Десмонд от младых ногтей был великий гуляка, причем предпочитал именно темноволосых, едва оперившихся девушек. Разумеется, более зрелыми пышнотелыми блондинками он тоже не брезговал, однако Агнесс считалась признанной фавориткой и не скрываясь посылала молодому господину засушенные анютины глазки – «сердечную радость» – в День святого Валентина как знак своей любви. Ну а то, что она бегала к нему по ночам, всем известно! Значит, они взялись за старое…

Марина почувствовала, что бледнеет. Кажется, у нее еще оставалась надежда, что Агнесс ночью вошла в какую-нибудь другую комнату. Теперь надежды нет… «Господи, ну зачем я была такой дурой и затеяла этот разговор! Меньше знаешь – лучше спишь, – подумала она с отчаянием. – А впрочем, мне-то что до похождений этого милорда?» Она постаралась принять небрежный вид и заметила, что Джессика не без интереса наблюдает, как чувства на ее лице сменяют одно другое.

– Вы удивлены? – спросила она озабоченно. – Неужели вы не подозревали, что Макколы не пропускают ни одной особы женского пола, чтобы не затащить ее в постель!

Сердце Марины на миг перестало биться. Нескончаемая череда красавиц и дурнушек, разодетых дам и простушек-крестьянок, удостоенных внимания Десмонда, вообразилась ей, и где-то в числе последних, между Агнесс и неведомыми пышнотелыми блондинками, топталась она сама…

– Надеюсь, я не шокировала вас своей прямотой? – Джессика поднялась и начала отряхивать платье от прилипших комочков земли. – Кстати, у Джаспера тоже есть в деревне любовница. Ее зовут Флора, она молочная сестра покойного Алистера, так что здесь все по-семейному. У них с Джаспером двухгодовалая дочь, и говорят, эта глупенькая Флора так трясется над девчонкой, что даже соседкам не позволяет подержать ее на руках!

– И что, все об этом ребенке знают? – ужаснулась Марина.

– Конечно! Знают и – относятся к этому очень спокойно. Раньше было еще право первой ночи – слышали о таком? Ну разумеется! Теперь этого нет, остались только маленькие милые вольности, которые воспринимаются так же естественно, как… как ночь и день. Один только Саймонс осмеливается воевать против господских любовниц: скажем, Флору выжил из замка именно он.

– А что с Агнесс? – ревниво спросила Марина.

– Агнесс? Но ведь Десмонд едва вернулся. Надо же дать время ему потешиться! Но не сомневаюсь: рано или поздно Саймонс примется и за Агнесс.

– Рано или поздно… – угрюмо повторила Марина. «Поздно» ее никак не устраивало!

Джессика хихикнула. Похоже было, перечисление макколовских прегрешений доставляло ей истинное наслаждение! Но тут же Марина поняла, что это не так: при следующих словах лицо Джессики померкло:

– Сказать по правде, даже Алистер… У него был роман с одной из девушек в замке. Ее звали Гвендолин. Я ни разу не видела ее, но она была, говорят, необычайно хороша.

– И где она теперь?

– Ушла в монастырь.

– После смерти Алистера?!

– Нет, накануне нашей помолвки, – сухо сказала Джессика. – Алистер ясно дал ей понять, что скоро женится, а значит, прежние отношения с любовницей не могут продолжаться. Он был благородный человек, мой Алистер…

Джессика опустила голову, и ее рука замерла, стиснула складку платья. Бриллиант блеснул на тонком пальце. Это кольцо ей подарил Алистер в знак того, что отрекся от прежних привязанностей.

«Благородный! – в бешенстве подумала Марина. – Какая жалость, что этого благородства не унаследовал его младший братец! Алистер лишь собрался жениться, а уже дал отставку любовнице. Но Десмонд-то уже женат! И что проку?! А что, если… – ее бросило в жар, – а что, если у него тоже есть ребенок? Не от Агнесс, так от какой-нибудь другой девки?»

Она уже приоткрыла рот, чтобы спросить об этом Джессику, как вдруг ее осенила такая ужасная мысль, что Марина вздрогнула, сбилась – и заговорила совсем не о том, о чем собиралась.

– А прежний лорд? – спросила она, хотя это ее нимало не интересовало. – Неужто у него тоже были побочные дети?

– О господи, Марион! – Джессика всплеснула руками. – Оказывается, вам палец в рот не клади! Увы, не могу удовлетворить ваше любопытство: ничего не знаю. Хотя не исключено, что в какой-нибудь окрестной деревне подрастает побочный сын… и если, не дай бог, что-то случится с Десмондом, этот бастард вполне может заявить о своих правах. Что же, такое в жизни бывало, и не раз! Ну вот, я совсем забыла, что меня ждут. Простите, должна спешить. Вы идете?

– Нет, я еще посижу, попытаюсь представить, какого цвета будут эти нарциссы, – криво улыбнулась Марина.

Поистине героические усилия понадобились, чтобы хоть как-то улыбнуться, когда губы дрожат от еле сдерживаемых слез! Разумеется, не бредовое предположение Джессики о каком-то там незаконнорожденном лорде Макколе подкосило ее. Нет! Просто Марина вдруг осознала, что вполне может носить будущего лорда в своем чреве!

Глава XI