Мэри Бэлоу - Тайная жемчужина

Герцог поехал вдоль каменной ограды – здесь они с Флер когда-то проезжали. Затем, вернувшись в парк, он направил Ганнибала к южному берегу озера и вскоре выехал на дорожку, где они во время бала танцевали вальс.

Вот здесь, на этой дорожке. Флер ужасно боялась его и, вальсируя, закрывала глаза. Но потом она забыла о своем страхе и, кажется, даже улыбалась, танцуя.

Прекрасная Флер.., прекрасная и в своем простеньком голубом платье.

Он смотрел на дорожку, где они танцевали. Только сейчас тут не было ни фонариков, ни музыки и не было Флер.

Герцог еще долго смотрел на залитую солнечным светом дорожку. Наконец, судорожно сглотнув, направил Ганнибала к дому.

Сибилла в это утро собиралась в Уолластон. Следовало позаботиться о том, чтобы она благополучно вернулась. Более того, он постоянно должен о ней заботиться. Сегодня такой чудесный теплый день. Может быть, она захочет погулять с ним, опираясь на его руку?

А может, будет холодна, как всегда.

Они уедут из Уиллоуби-Холла в конце сентября – более чем через три месяца после того, как Флер покинула его.

Герцог Риджуэй был доволен, что ему удастся провести хотя бы часть осени в Англии. Он осматривал свои земли, иногда пешком, но чаще – верхом. В пешие прогулки он брал с собой дочь и ее колли. Ребенок и собака радовались роскошной желтеющей листве и разноцветному ковру из опавших листьев у них под ногами. Памела любила ходить по хрустящему под ногами покрову.

Он знал, что ему будет не хватать всего этого зимой. Часто вспоминал долгие месяцы и годы, проведенные в кампаниях против Бонапарта, свою тоску по дому.

Но им надо уехать. Сибилла не хотела пускаться в дорогу и упрямо твердила ему об этом. Но в этом случае он использует свою власть и настоит на своем. И если у нее уже нет воли к жизни, то он проявит ее вместо нее. Он перельет в нее свою силу и добьется того, что она поправится.

Она старалась скрывать свою болезнь. Когда разъехались гости, вновь стала беспокойной, часто наносила визиты соседям. Иногда брала с собой Памелу, но чаще ездила одна.

Когда она приглашала к себе гостей, возбуждалась и была весела. Дункан Чемберлен в один из вечеров стал объектом ее откровенного флирта, отчего всем стало неловко. Риджуэй гостей не приглашал, чтобы не переутомлять жену.

Иногда несколько дней подряд из-за высокой температуры и кашля она не выходила из своих комнат. Герцог ежедневно навещал ее, справлялся о здоровье и старался вовлечь в разговор. Но она отказывалась от его общества, избегала разговоров о лечении, докторах, об Италии слышать не хотела.

В таком же состоянии она находилась и накануне дня, на который был назначен отъезд. Поздним утром Питер Хаутон принес ей почту, где было письмо от ее друга из Лондона, с которым она часто переписывалась.

День обещал быть хмурым и холодным. Небо готово было каждую минуту пролиться дождем. Самое время отправиться 9 теплые края, думал герцог, направляясь в детскую, где царило возбуждение, громоздились наполовину уложенные чемоданы. Потом он спустился вниз, чтобы нанести обычный визит жене, которая сегодня не спускалась к ленчу.

Армитидж доложила, что ее светлость ушла еще до ленча. Горничная подумала, что она вышла на короткую прогулку, и теперь не знала, что и думать. Неужто ее светлость могла взять экипаж и уехать в город?

Герцог нахмурился. Час назад он вернулся из конюшен – никто не докладывал ему, что Сибилла брала экипаж. И погода сегодня не такая, чтобы гулять пешком. И уже два часа прошло после ленча.

– Благодарю вас, – сказал он горничной жены, коротко кивнув.

Через пять минут он узнал в конюшне, что экипажа за последний час никто не брал. Герцогини тоже здесь не было.

– Но я видел ее сегодня утром, она шла вот в том направлении, ваша светлость, – сказал Нэд Дрисколл, указывая на озеро. – Но это было несколько часов назад.

Пошел дождь, холодный и мелкий, он заставляя дрожать даже хорошо одетого человека, холодок проникал за ворот сразу же по выходе из дома. Герцог быстрым шагом пошел по направлению к озеру.

Он сразу же увидел одну из лодок – перевернутая, она беспомощно плавала посередине озера. В камышах у острова он заметил что-то темное.

Вскочив в другую лодку, он подъехал к камышам и достал оттуда тело своей жены. Погрузив его в лодку, он погреб к берегу.

Даже промокшая насквозь, она была легкой, как перышко. Подхватив ее на руки, он побежал к дому.

Каждый шаг давался с трудом. Герцогу казалось, что его ноги налиты свинцом. Он задыхался от горя.

Он когда-то любил ее – за красоту, легкую походку и нежный голос. Любил со всей страстью молодости. Он женился на ней и поклялся быть верным до самой смерти, но не смог защитить ее от невзгод, и вот теперь она решила расстаться с жизнью.

Несколько конюхов у конюшни, почуяв неладное, смотрели ему вслед. Джарвис и лакей выскочили на порог, как только он приблизился к дому.

– С ее светлостью произошел несчастный случай, – сказал он, сам удивляясь твердости своего голоса. – Пожалуйста, Джарвис, пошлите Армитидж и миссис Лейкок в ее комнату.

– Она ранена, ваша светлость? – спросил дворецкий, мгновенно утратив обычную сдержанность.

– Она мертва, – ответил его светлость, проходя мимо него в большой холл, где стояли Хаутон и слуга его брата, покрытый дорожной пылью и грязью.

Герцог внес жену в спальню и осторожно уложил на кровать, выпрямил ей руки и ноги, аккуратно расправил мокрую одежду, протянул руку, чтобы прикрыть ее мертвые глаза и дотронулся до серебристо-светлых волос, мокрых и покрытых грязью. Опустившись на колени, он взял ее ледяную руку, прижал ее к щеке и заплакал.

Заплакал по своей пылкой юношеской любви, которая не принесла ни покоя, ни счастья той, которую он так любил. Заплакал по женщине, которую взял в жены, руководствуясь столь высокими идеалами, по женщине, которая только что лишила себя жизни перед лицом смертельной болезни, не пожелав принять помощи из его рук. Заплакал из-за своей собственной слабости и неверности. Заплакал от безысходности.

Он встал, понимая, что миссис Лейкок и горничная Армитидж уже какое-то время молча стоят у него за спиной. Не говоря ни слова, повернулся и прошел через гардеробную в овальную гостиную.

Там, на секретере, лежало распечатанное письмо. Он не должен его читать, подсказал ему какой-то внутренний голос. Оно написано не ему. Но ведь она – его жена. И она мертва.

Он склонился над письмом, совершенно не испытывая любопытства. Просто надо узнать, что в нем, прежде чем поговорит с Хаутоном и слугой его брата. В письме сообщалось, что лорд Томас Кент несколько дней назад погиб в драке, которая произошла в игорном доме.

Она понимала, разумеется, что в конечном счете вскроет это письмо. Она знала это с того момента, когда Дэниел передал его ей. Как она может не открыть его, не прикоснуться еще хотя бы раз к его жизни?

И все же она чувствовала обиду и даже гнев, потому что за четыре с лишним месяца поняла: она не излечилась от тоски, и должно пройти много месяцев, прежде чем она перестанет томиться по нему днем и тосковать по прикосновениям его рук по ночам.

Она поднялась, приготовила себе чашку чая, нарочито медленно выпила ее, неотрывно глядя на письмо у вазы.

И наконец она призналась себе, что оттягивала чтение письма не потому, что чувствовала обиду, и не потому, что боялась разбередить старые раны. Причина крылась в ином: ее огорчало, что чтение письма займет у нее всего несколько минут. И дальше – ничего, опять пустота и одиночество на долгое время.

Она отставила чашку и блюдце, потянулась за письмом, взвесила его в руке и прижала к щеке.

А вдруг, подумала она, это письмо от кого-то другого из его дома? Может быть, от миссис Лейкок. От этой мысли у нее появилось неприятное жжение в желудке, и она принялась дрожащими пальцами поспешно срывать печать с письма.

Она сразу же посмотрела вниз, на подпись. «Адам». Это была его собственноручная подпись, сделанная крупным четким почерком. Она прикусила нижнюю губу и на короткое время прикрыла глаза. Потом снова опустилась в кресло.

«Моя дорогая Флер, – писал он. – Я пишу вам, чтобы сообщить о двух тяжелых утратах в моей семье. Мой брат был убит в драке в Лондоне чуть больше месяца назад. А жена утонула в результате несчастного случая как раз в тот день, когда известие о его смерти дошло до Уиллоуби. Я похоронил их обоих рядом на нашем родовом кладбище».

Флер опустила письмо на колени. Она снова закрыла глаза и прижала руку ко рту. Адам. О бедный Адам!

"Завтра я забираю с собой Памелу, чтобы показать ей континент, – говорилось дальше в письме. – Она безутешна. Она так обожала Сибиллу. Я останусь с ней там на зиму, а может быть, и на весь год нашего траура.

Когда этот год закончится, я вернусь в Уилтшир. Больше я ничего не скажу. Вы должны понять, как труден был для меня прошедший месяц. И я обязан отдать ей год траура, Флер, и, конечно, моему брату тоже.

Я хотел, чтобы вы узнали об этом прежде, чем я уеду. И хочу добавить, что помню каждое слово, которое сказал вам, когда был в Уилтшире".

Флер снова опустила письмо на колени, аккуратно свернула его, и почти хладнокровно заметила, как дрожат ее руки.

Она мертва. Его жена умерла. Он написал, что она умерла по случайности, но в тот самый день, когда получила известие о смерти лорда Томаса. А лорд Томас был отцом леди Памелы. Выходит, она сама лишила себя жизни. Она сама, наверное, бросилась в озеро.

О бедный Адам! Бедный Адам! Как он должен винить себя.

Но Сибилла умерла. И он свободен. И после того, как пройдет год траура, он собирается вернуться в Уилтшир. Через одиннадцать месяцев. В конце сентября.

Нет, она не должна думать об этом. Не должна ничего ожидать. Одиннадцать месяцев показались ей целой вечностью. Все может случиться за это время. Один из них может умереть. Он может изменить своей привязанности. Или встретить кого-то во время своих путешествий. Или остаться там на многие годы. Леди Памела может не захотеть, чтобы он вернулся к ней.