- Однажды она пригласила меня к себе в гости. Ее родителей не было дома, а она отпустила слуг. Она повела меня наверх… - Тони передёрнуло от того, что он должен был сказать. Господи, неужели он был так глуп! - Я не смог устоять перед ней, - выдохнул он потерянно и снова закрыл глаза. - Я хотел подождать до свадьбы, но она сказала, что раз мы любим друг друга, в этом не будет ничего греховного.

Алекс с трудом проглотила ком в горле, слушая такие подробности. Ей было ужасно больно знать о том, что он хотел любить другую, хотел касаться другую, и касался другой. Но ведь она не имела права расстраиваться из-за того, что произошло до нее. И всё же…

Он вдруг с гневом сжал руку в кулак.

- Я до самого последнего верил в это, пока однажды не понял, почему она поступила таким образом. Только так она могла избавиться от бремени своей девственности и одновременно привязать меня к себе навечно. Мой отец… он говорил мне, что она мне не пара, но я как упрямый осёл не желал признавать правдивость его слов. Он говорил, что я должен хорошенько подумать над самым важным шагом в своей жизни. Но я не послушался его. Чёрт побери, впервые в жизни я не послушался совета отца, убеждённый, что он не прав!

Алекс хотела подойти и обнять его, но снова не осмелилась. Он выглядел как раненое животное, которое не стерпело бы никакого прикосновения к себе, никакого вторжения в свою память до тех пор, пока весь яд не вытечет наружу. Почти как гнойная рана. Однажды Алекс уже имела дело с такой. И знала, как это опасно. Хранить в себе яд. Яд прошлых обид и боли.

- Я полагал, что все проблемы окончательно решены, когда добился у отца согласия на наш брак, - глухим голосом продолжил Тони, ничего не замечая вокруг. И почти ничего не чувствуя. Внутри словно все онемело, и он мечтал поскорее закончить этот отравляющий монолог. - Но теперь изменилось поведение Ливи. Ее словно подменили. Если раньше она не могла расстаться со мной, то теперь стала сторониться. Не желала видеть, не хотела разговаривать. Я не понимал, что происходит. И в какой-то момент я испугался, что она передумает, но она уверила меня, что выйдет за меня замуж, что бы ни случилось. Я хотел, чтобы это произошло как можно скорее, но она все просила отложить еще немного. Это начало сводить меня с ума, и я стал таким раздражительным, что мог наброситься на любого без повода. Слуги меня дико боялись, мама старалась не разговаривать со мной без повода… - Тони покачал головой. - Каким же я был идиотом! Сколько боли причинил тем, кто был мне по-настоящему дорог! Находясь в жутком раздражении, я велел собрать свои вещи и надумал поехать в Лондон, решив, что там немного отвлекусь и успокоюсь. И приведу в порядок свои мысли. Но по дороге понял, что это не выход и что это еще больше отдалит нас. Я развернул коня и поехал обратно в надежде откровенно поговорить с ней. Я хотел поставить ее перед выбором: или я, или свобода. Она как раз приехала проводить меня. И я надеялся застать ее в доме, но то, что я обнаружил, когда вернулся…

Ему показалось, что он снова стоит перед дверью кабинета отца. Перед чертой, которая разделила его жизнь на “до” и “после”. У него вдруг с мукой сжалось сердце, а легкие обожгло от нехватки воздуха. Голова стала кружиться, и перед глазами все поплыло, поэтому он снова закрыл глаза и сдавленно произнёс:

- Мамы и Эммы не было дома. Я услышал голоса в кабинете отца и помчался туда, решив, что отец вызвал Ливи на разговор, чтобы отговорить ее от желания выйти за меня. Но на самом деле… - Его рука непроизвольно сжалась в кулак так сильно, что побелели костяшки пальцев. - Когда я открыл дверь… Отец был не один. И он был совершенно голый. И она, Ливи… была совершенно… голой. Она лежала под ним на полу, и они сразу же после моего отъезда занялись любовью. - Тони замолчал, чувствуя, как болит горло от давящих спазмов. В тот день он испытал такое сильное потрясение, такое сильно разочарование. Он был предано родным отцом! И не знал, как после этого жить дальше. Он ненавидел весь мир, но больше всего ненавидел себя за то, что ему пришлось сделать. И он был приговорён жить с этим до конца жизни. С величайшим презрением к себе он процедил сквозь сжатые зубы: - Они очнулись, когда я вошёл в комнату. Какое-то время мы все смотрели друг на друга, а затем Ливи стала вырываться и кричать, что ее изнасиловали. У меня внутри словно что-то оборвалось. Она толкнула отца, подбежала ко мне и со слезами на глазах попросила защитить себя. Я был в такой ярости, что тут же бросился на отца, который все это время продолжал в каком-то оцепенении лежать на полу, и стал душить его с такой силой, что чуть не переломал ему горло. Всё закончилось слишком быстро. Он… он даже не сопротивлялся, словно бы позволяя мне наказывать себя за произошедшее. Когда он перестал дышать, я, наконец, отпустил его и только тогда осознал, что натворил, что произошло. Я не мог в это поверить… Я не представлял, что мне делать дальше. Я ведь только что задушил родного отца! Человека, который дал мне жизнь и научил меня жизни… А Ливи… Она подошла ко мне, положила руку мне на плечо и сказала… - Боже, эти слова были выжжены у него в памяти, и он никогда бы не смог забыть их! - Она сказала, что ей удалось, наконец, избавиться от того, кто мешал ее счастью, и сделать меня герцогом в одно и то же время. Она посмела после всего заявить, что я должен быть благодарен ей за это. Она сказала, что это был единственный способ покончить с ним. А потом… потом она наклонилась ко мне и прошептала, что я лучше отца в постели.

Этого было достаточно. Чтобы теперь сложить голову и умереть. Тони вдруг почувствовал такую пустоту в груди, словно, излив свой рассказ, он опустошил всю свою душу. И ведь он до сих пор был пуст. Он всегда был пуст и одинок, пока не встретил Алекс. Которая теперь знала, кто он такой на самом деле. Ничто не могло бы оправдать его преступления. Никто не смог бы простить его. Он был виновен перед родными, перед Богом за то, что до сих пор не умер, и перед Дьяволом, встречу с которым все откладывал.

Но больше всего он был виновен перед Алекс, которую затащил в свой ад и теперь разрушил, возможно, навсегда ее мечты и надежды. Но она имела права знать это, чтобы решить, нужен ли ей такой преступник. Тони сделал глубокий вдох, свой последний вдох, оттолкнулся от каминной полки и открыл глаза.

Все было сказано. Ему теперь не удастся вернуть ни одно свое слово. У него был только один повод повернуться: чтобы узнать, какой вердикт вынесет ему его ангел. Он пообещал себе, что стоически выслушает любое слово, которое скажет ему Алекс. Он примет каждый ее вздох, каждый упрек, каждое проклятие, которое подобно ржавым гвоздям забьются в крышку его гроба. А потом он отпустит ее. Навсегда. Разве какая-нибудь здравомыслящая девушка смогла бы остаться с ним, если бы узнала такое!

Боль, которую он испытывал сейчас, не шла ни в какое сравнение с той, которую он испытывал в день убийства отца. Ему казалось, что с него заживо сдирают кожу. Вырезают из груди сердце.

Но он повернулся. Чтобы в последний раз увидеть синие, обожаемые глаза. И Тони увидел. Синие глаза ангела. Которые были мокрыми от слёз. И в них было не осуждение, а отражение его собственной боли. Ни ненависти. Ни презрения. Лишь безмерное сострадание и ответная боль.

Тони вдруг понял, что на самом деле задыхается. Он открыл рот, чтобы дышать, но вдруг понял, что не может сделать даже это.

Глава 28

Его слова не только потрясли Алекс, ведь она уже знала кое-что со слов Марка. И если раньше она боялась представить себе, через что пришлось пройти Тони, то теперь, когда она услышала всё это… Боже милостивый, так это был план! Его отца хотели убить и совершили это таким невероятно жестоким образом. И сделала это женщина, которую он любил! Как он мог жить после этого? Откуда он взял всю ту нежность, с которой прикасался к ней, целовал ее? Как раздавленному и преданному всеми мужчине удалось понять ее любовь к цветам и подарить ей пончики? Алекс не могла произнести ни слова. Она лишь смотрела на человека, который буквально умирал у нее на глазах. И пыталась не позволить своему сердцу разорваться на части, потому что знала, что ему нужно ее сердце. Чтобы спастись.

Он был бледнее того приведения, каким явился ей буквально вчера. Он смотрел на нее так, словно ожидал неминуемой гибели. Словно вот сейчас должен был упасть замертво. И его попытка сделать вдох, его попытка вдохнуть воздух, которая провалилась, стала последней каплей. Не замечая слёзы, которые катились по щекам, она преодолела расстояние, разделяющее их, и оказалась, наконец, перед ним. Едва дыша, она осторожно взяла его осунувшееся лицо в свои ладони и посмотрела на него со всей любовью, которую испытывала к нему. Как бесчеловечно поступили с ним! Подумать только, а она ведь ревновала его к ней!

Алекс медленно провела пальцами по его щекам и почувствовала, как он вздрогнул.

- Не смотри на меня так, - заговорил он охрипшим от страданий голосом, прижавшись лбом к ее лбу.

- Как так? - прошептала Алекс, осознав, что слёзы бегут еще быстрее.

- Ты убиваешь меня своим взглядом, своей нежностью… - Тони закрыл глаза, умоляя ее про себя не отпускать его. Он не ожидал такого. Он был готов ко всему, но только не к этому. Ее сострадание и нежность причиняли ему боль сильнее сознания того, что она могла бы уйти отсюда. Ее прикосновения медленно убивали его, разрывая на части душу. Она не должна была поступать так с убийцей! Не имела права принимать убийцу! - Алекс, я убийца. Убийца собственного отца. Не смотри на меня так…

- Не смей больше говорить о себе так! - неожиданно гневно заявила она, крепче сжав его лицо. Он открыл глаза и удивленно посмотрел в горящие синие глаза. - Всё произошло не по твоей вине. Тебя обманули, предали. Ты верил, что ваши чувства взаимны, но иногда люди могут быть намного коварнее, чем кажутся. Людская жестокость порой не знает предела. Тебя свели с ума, запутали и толкнули на немыслимое преступление. Твоими руками она хотела слепить своё призрачное счастье и будущее, но просчиталась. Ты не убийца, любовь моя, потому что ты не планировал ничего подобного и не делал это с хладнокровием. Ты считал, что отец предал тебя, осквернил твою любовь. Тебя заставили так думать. Тебя заставили думать, что ты убийца, но руки другой в большей степени обагрены кровью, чем твои.