- А сколько… - Он откашлялся, прочистив горло. - А сколько у тебя сестёр?

- Две. Кейт самая старшая, затем идёт Тори, графиня Соулгрей, и я. Я самая младшая.

Безграничная любовь, которая звучала в её голосе, когда она стала говорить о своих сёстрах, не часто встречалась в высшем обществе. Её связь с семьей удивляла. Тони долго смотрел на неё, прежде чем снова заговорить.

- Самая младшая и самая таинственная, - пробормотал он задумчиво.

Алекс нахмурилась.

- Что?

Как странно, думал он, ещё вчера она вызвала в нём такое всепоглощающее желание, что он мог взорваться в любую секунду, а сейчас одним своим присутствием умудрялась вселить в него блаженный покой, которого он не ощущал почти целую вечность. Сидеть и разговаривать с ней было так естественно, так правильно. И так приятно.

- Что заставило тебя улыбаться, когда я вошёл? - выпрямившись на месте, спросил Тони, ощущая странное тепло, которое медленно окутывало его.

К его радости она не утаила от него правду.

- Я вспоминала своего брата. Он в этом году закончил Итон.

Тони вспомнил, что владения Клифтон-холла принадлежали молодому виконту Клифтону, который и приходился ей братом.

- Вероятно старший брат? - предположил Тони.

- Вообще-то он самый младший из нас. Я старше его на четыре года.

Если её брат в этом году закончил Итон, следовательно, ему было не больше восемнадцати. А это значило, что самой Алекс двадцать два? Тони был потрясён. Он бы ей и восемнадцати не дал. Она казалось ему невероятно юной, невинной, обезоруживающе искренней. И беспредельно страстной.

- У тебя большая семья, - наконец сказал он.

Тони почему-то казалось, что ей просто необходимо иметь большую, любящую семью. Потому что Алекс нужно было лелеять даже больше, чем её любимые цветы, и заботиться о ней постоянно.

- А у вас… - начала было она, но Тони мягко прервал ее.

- А чем теперь хочет заниматься твой брат? Пойдёт в политику?

- Он хочет изучать как можно больше иностранных языков, поэтому этой осенью собирается поступить в Кембридж. Пока он был в Итоне, ему с легкостью удалось изучить латинский, греческий, гэльский и арабский.

- Язык потомков ирландцев? И древнего востока? Какое противоречие.

- Габби говорит, что в языках сокрыто всё сокровище человечества.

- Габби?

- Мой брат, Габриел.

- Светлый ангел Господа?

- Вы читали Библию? - изумилась Алекс.

- Неужели я похож на язычника? - мягко осведомился Тони, внимательно наблюдая за ней, и неожиданно улыбнулся ей так нежно, что у Алекс подскочило сердце.

Золотистые волосы легким беспорядком падали ему на лоб, глаза таинственно блестели, а эти красивые губы притягивали её взгляд так сильно, что Алекс снова испытала почти безумное желание снова прижаться к ним.

- Иногда, - пробормотала она, опустив голову. И чтобы хоть как-то побороть неловкость, решила спросить хоть что-то о нём. Даже несмотря на то, что он отмахнулся от её предыдущего явного вопроса про свою семью. - А чем любите заниматься вы? Что вы любите?

- Музыку, - не задумываясь ответил Тони, внезапно нахмурившись и почувствовав ноющую боль в груди. Которую не ощущал уже много лет. - В ней столько огня, таинства, страсти и… - Он замолчал и покачал головой, удивляясь тому, с чего это вдруг заговорил про музыку. Про то, что не желал обсуждать много лет. Прошлое могло настигнуть его в самый неподходящий момент. Заметив на столе горшок с каким-то растением, он медленно кивнул на него. - Это и есть тот самый чахлый фикус, из-за которого ты ругала меня?

Алекс перевела взгляд на фикус, а потом снова посмотрела на него. И улыбнулась. Улыбнулась ему! Тони показалось, что его ударили в солнечное сплетение. Без очков, с обворожительной и тёплой улыбкой она казалась ему волшебным видением. Боже, она была прекрасна! Прекрасна до боли.

- Да, и теперь это не чахлый куст, а вполне здоровый и способный на рост фикус.

В ее голосе прозвучало столько нежности и ласки, будто она говорила о человеческом существе. И снова ее любовь к цветам и растениям удивила Тони. Она словно пряталась за этой привязанностью, не позволяя видеть настоящую Алекс.

- Вечнозелёное растение семейства тутовых… Неужели у него есть надежда?

Алекс была поражена тем, что он запомнил ее слова о фикусе. Он действительно хотел знать об этом и спросил вовсе не из вежливого любопытства. Никто никогда не хотел понимать её любви к растениям и цветам. Никто не допускал и мысли о том, что это важно для нее. Но Тони сейчас смотрел на нее так, словно понимал нечто большее. Нечто сокровенное. Видел в ней то, что не удавалось увидеть другим. Это почему-то напугало её. Ей стало казаться, что он может с лёгкостью заглянуть ей в душу. И увидеть там то, что ему не следовало видеть.

- Надежда есть всегда, - тихо прошептала она.

“А для меня есть надежда?” - хотел спросить Тони, но не смог. Какой-то непонятный ком, подступивший к горлу, помешал ему задать этот вопрос.

- А… - Он прочистил горло и снова заговорил. - А сколько лет этому бедолаге?

- О, - глаза Алекс загорелись, когда она снова посмотрела на своего подопечного. - Ему чуть больше двух лет. Фикусы очень стойкие к болезням и бедам, поэтому этот и не погиб. Но они очень чувствительны к солнечным лучам, от которых могут получить ожоги. Габби питал особую любовь к фикусам, вернее, антипатию. И когда я занималась ними, он любил повторять: “Алекс, в них нет жизни. Они не помогут тебя в трудные минуты. Заведи лучше весёлых друзей”.

- Мне кажется, он был прав, - осторожно заметил Тони, чувствуя странное беспокойство от этого разговора. Потому что, чем больше он узнавал о ней, тем больше вопросов у него возникало. - Люди могут быть лучшей компанией, нежели растения и цветы.

- Нет, Габби не прав, - со спокойной убеждённостью возразила Алекс, покачав головой. Улыбка сбежала с милого личика, и она совсем тихо добавила: - Растения не обидят и не предадут. И никогда не причинят боли.

Тони вдруг замер, глядя ей в глаза. Он не мог дышать, потому что в синих очах увидел такую затаённую боль, что у него сдавило в груди. Боже, кто причинил ей такую безмерную боль? Её кто-то ранил, очень глубоко. “Предал и обидел”. Тони почувствовал, как у него сжимается сердце. От ответной боли. И гнева на тех, кто это сделал. Ему было невыносимо думать о том, что какой-то негодяй мог обмануть её. Он хотел встать и подойти к ней. Он хотел наклониться и крепко обнять её. Заверить, что её больше никто никогда не посмеет обидеть…

Но в этот момент в дом вошёл Марк, сжимая в руке плетёную корзину. Не замечая молодых людей, сидящих в гостиной, он заговорил, поставив корзину на пол и снимая сюртук:

- Алекс, я еле сумел достать сушёные листья тысячелистника. Я даже не представлял, что они такая большая редкость, потому что аптекарь продал мне последний мешочек. - Наконец он обернулся и увидел Тони и Алекс, сидящих в гостиной. На приличном расстоянии, отметил Марк про себя. И как-то странно смотрящих друг на друга. Он нахмурился, чувствуя неладное, и притворно весело добавил: - Вот вы где. Алекс, вы мне покажете, как нужно варить тот чудодейственный отвар из сушёных листьев тысячелистника?

Вздохнув, Алекс взяла свои очки со стола и медленно надела их, закрываясь от всего мира. Пряча себя. А потом встала и посмотрела на Марка.

- Конечно, помогу, - кивнула она, а потом перевела взгляд на сидящего на диване мужчину, который задумчиво-прищуренно смотрел на неё. - Простите, но мне нужно идти.

Она как раз проходила мимо него, когда он мягко взял её за руку и заставил посмотреть на себя.

- Меня зовут Тони, - мягко напомнил он, глядя в эти поистине невероятные сини глаза. Такие грустные. И такие бездонные.

Алекс встрепенулась от прикосновения его руки и повернулась к нему. Он даже не представлял, что для неё значило называть его по имени. Алекс видела в этом упрямое желание склонить её к своей воле. Но, Боже, он понятия не имел, что этим ещё крепче привязывал её к себе.

- Я знаю, - тихо проговорила она. - Я знаю, Тони.

И тогда он отпустил её. Отпустил, не подозревая, что взамен получил нечто большее. Нечто бесценное.

***

Никогда прежде мытьё головы не доставляло такого удовольствия, как сегодня. Откинув назад голову, Тони сидел на стуле, приставленного к столу, на котором стоял небольшой тазик, и в который лилась вода. Тони закрыл глаза и издал тихий стон, когда Марк в последний раз намылил ему голову и сполоснул тёплой водой. Из-за раненого бока он не мог принять ванну как обычно, но тешил себя надеждой, что заветное мгновение наступит совсем скоро. А пока и этого было достаточно.

- Какое облегчение, - проговорил Тони, взяв полотенце, и накинул себе на голову.

- Ты на удивление быстро идёшь на поправку, - заметил Марк, выливая грязную воду из тазика в ведро.

Тони медленно встал и побрёл к камину. За своё выздоровление он должен был благодарить Алекс. Как и за бритье. Какое счастье, что на сей раз голову ему мыла не она. Тогда он бы точно не прошёл это испытание.

- Рад это слышать.

Марк посмотрел на него.

- Алекс постаралась на славу. Твоя рана уже затягивается.

- И это тоже я рад слышать, - бесстрастно произнес Тони, не чувствуя ничего.

Марк задумчиво скрестил руки на груди.

- Мне почему-то кажется, что ты торопишься вылечиться вовсе не из соображений здоровья.

Тони присел в кресле перед камином и стал вытирать влажные волосы.

- Ты о чем? - устало спросил он.

В комнате воцарилась какая-то зловещая тишина. Марк хранил молчание, словно не решаясь произнести то, что должен был сказать. Но знал, что рано или поздно Тони это узнает.