Неожиданная встреча эта была тяжела Раулю, он пожалел даже, что последовал совету жены, приехав без предупреждения. Но теперь, в присутствии прислуги, приходилось сдерживаться, чтобы не выдать себя.

– Очень рад, что я встретил вас, господин Мейер. Это представляет мне случай поговорить с вами насчет одного необходимого дела, которое я желал бы окончить прежде свидания с баронессой.

– В таком случае, князь, потрудитесь пройти ко мне в кабинет, – ответил Вельден с некоторым удивлением, любезно предлагая посетителю идти вперед.

Подвинув стул Раулю, Гуго сел.

– Я к услугам вашей светлости, хотя не могу понять, какие дела нам предстоит решить. Относительно Руфи у вас действительно есть дело, но уже чисто нравственного свойства.

Рауль нервно погладил усы.

– Вы забываете, что есть существо, о будущем положении которого необходимо договориться. У вашей жены есть ребенок, по отношению к которому у вас нет никаких обязательств. На мою долю выпадает обязанность воспитать эту девочку и обеспечить ее будущность. Считаю долгом заявить вам, что, если она лишится матери, я возьму и помещу ее в надежные руки.

Гуго испытующе смотрел на Рауля.

– Вы желаете взять вашу девочку. А княгине известно ее существование? Согласна ли она принять девочку в свой дом и быть ей матерью?

Рауль сильно покраснел.

– Нет, я не могу требовать, чтобы она воспитала моего ребенка, хотя ей известно мое прошлое, так как между нами нет тайн. Но я хочу поместить девочку в почтенное семейство и заботиться об ее будущности.

Горькая, презрительная усмешка скользнула по губам банкира.

– Я ценю ваши добрые намерения, князь, но все эти заботы излишни. Я оставлю у себя ребенка, которого узаконил и крестил как своего, а этот акт обеспечивает Виоле состояние и общественное положение. Я простил свою жену безусловно и не опорочу ее память, отвергнув ребенка, которого принял вместе с ней под мой кров. Затем, ваша светлость, – закончил он, вставая, – я пойду предупредить Руфь о вашем посещении.

Оставшись один, Рауль стал в волнении ходить по комнате, сильно недовольный собой и смутно досадуя на Гуго. Его пренебрежительно отстранили, и он вынужден терпеть это великодушие «выкреста», который отравил несколько лет его жизни. Мучимый этими мыслями, князь машинально остановился около стола с книгами и журналами: наверху на роскошной розовой этажерке возвышался бронзовый бюст. Вдруг Рауль вздрогнул – это бюст Аллана Кардека, точно такой же, какой стоял и на его столе, и эти книги и журналы были спиритуалистического направления. Теперь он нашел ключ к разгадке, ему стала ясна причина коренной перемены в характере банкира. Сознание бессмертия души и цель ее земного воплощения победили, сковали чувства ненависти и мщения, сделав сурового и пылкого человека добрым и сострадательным.

Голос Гуго, приглашавшего Рауля к больной, прервал его размышления. Как бы преобразясь, с иным видом и тоном, Рауль повернулся и искренне, дружески сказал:

– Г-н Мейер, сознаюсь, что я был очень удивлен переменой в вашем образе действий, но теперь я понял причины: вы – спирит и в духе спиритуализма поступаете относительно вашей жены и меня. Так я должен вам сказать, что я тоже спирит, и перед изображением великого философа, которого мы оба чтим, я сознаюсь, что неверно судил вас. Вы великодушный и добрый человек, и я был крайне неправ, – он остановился.

– Считая меня ростовщиком? – сказал Гуго с грустной улыбкой.

– И в этом тоже, конечно. Но сверх того я искренне сожалею о всем, в чем вольно или невольно виноват перед вами, – заключил Рауль, протягивая ему руку.

С видимым колебанием Гуго протянул свою.

– Если вы тоже спиритуалист, князь, то поймете, что я исполнил лишь свой долг и что странное сплетение моей судьбы с вашей коренится, конечно, в далеком прошлом. А если когда-нибудь представится к тому случай, – взор Гуго вспыхнул, и загадочное выражение мелькнуло на его лице, – надеюсь, вы тоже примените ко мне девиз нашего учения: «Без милосердия нет спасения!»

Доведя князя до дверей будуара Руфи, он удалился, а Рауль вошел один в большую комнату, убранную цветами, где несколько переносных фонтанов поддерживали в воздухе влажность, необходимую для облегчения дыхания больной.

Молодая женщина полулежала на диване, поддерживаемая подушками. Красный плюшевый пеньюар несколько оживил ее смертельную бледность. На скамейке у ее ног сидела с огромной куклой Виола.

Пораженный и растроганный, Рауль на минуту остановился.

Ужели эта бледная, слабая, умирающая женщина – Руфь, та роскошная обаятельная красавица, покорившая его чувства? Виола служила тому свидетельством: эта прелестная крошка с длинными пепельно-русыми кудрями была, несомненно, его дочерью, его живым изображением.

– Ах, думал ли я увидеть вас, баронесса, в такой обстановке, в таком состоянии? – сказал князь, подойдя к ней и целуя протянутую руку.

Руфь подняла на него глаза, горевшие лихорадочным огнем, и, указывая на ребенка, прошептала:

– Вот Виола!

Наклонясь к девочке, Рауль привлек ее к себе и поцеловал.

Смутившаяся было при виде красивого офицера, малютка ободрилась этой лаской и, когда князь сел, оперлась на его колени и, показывая ему куклу, с гордостью сказала:

– Не правда ли, какая хорошенькая? Папа подарил мне ее вчера, и я назвала ее Гугетхен.

– Ты славная девочка, – смеясь, сказал князь, лаская ее кудрявую головку. – Муж ваш отнял у меня всякую возможность дать этому ребенку что-либо, кроме моей любви, а относительно вас я бессилен загладить мою вину.

– Ах, я должна еще благодарить вас за ваше постоянное великодушие относительно меня, а Виоле ваш поцелуй принесет счастье, – сказала больная, смотря на него блестящими глазами. – Благодарю вас, что вы пришли, я так желала увидеть вас перед смертью, поблагодарить, показать вам Виолу и успокоить вас насчет ее будущего. Петесу очень злоупотреблял вашей щедростью, но я узнала об их вымогательстве только после смерти обоих братьев.

Ответ Рауля был прерван Виолой, которая играла с куклой, а затем подошла к окну и закричала:

– Папа в саду. Можно мне к нему пойти?

Не дожидаясь ответа, она выбежала из комнаты, и вскоре ее чистый серебристый голосок донесся уже из сада. С любопытством подошел князь к окну и вдали, близ фонтана, увидел банкира, разговаривавшего с садовником. В эту минуту девочка к ним подбежала и схватила Гуго за платье, а тот нагнулся, поднял малютку и стал ее качать, делая вид, что хочет бросить в бассейн. Веселый смех Виолы доносился до Рауля, который задумчиво любовался их дружескими отношениями. Возвратясь к баронессе, он сел возле нее на стул и сказал, пожав ей руку:

– Ваш муж очень добр к ребенку. Но расскажите мне о себе, Руфь, о печальных обстоятельствах, подорвавших ваше здоровье. Скажите, нет ли у вас какого-нибудь желания, которое я мог бы выполнить, и чувствуете ли вы себя теперь счастливой?

– Не могу высказать, как я счастлива, и благодарю вас, Рауль, за вашу доброту. Но теперь у меня есть все, чего только я могу желать. Я умираю близ моего мужа, примиренная с ним, окруженная его добрыми заботами, спокойная за судьбу детей, посвященная в тайну загробной жизни, и быстро приближаюсь к желанному концу. Я устала… я так много страдала!

Она в коротких словах передала некоторые эпизоды своего прошлого, которые характеризовали Петесу, не упоминая, впрочем, о вынесенном позоре. Утомясь, она откинулась на подушки и закрыла глаза. Растроганный Рауль схватил со стола флакон с солями и дал ей вдохнуть, и Руфь с улыбкой выпрямилась.

– Благодарю, это ничего, пройдет. Меня утомило волнение и наш разговор. Итак, прощайте, Рауль, в этой жизни и до свидания в мире духовном. Благодарю вас еще раз за все, что вы делали для меня, сохраните добрую память обо мне и молитесь об успокоении моей души, как я буду молиться о счастье вашем и вашей жены.

Она протянула ему обе руки, и Рауль со слезами на глазах покрыл их поцелуями.

– Простите мне легкомысленную ветреность, с какой жертвовал за минуту безумной страсти вашей честью и будущностью. Простите, что оставил вас затем во власти негодяя. Клянусь, я ежедневно буду за вас молиться.

Голос его оборвался. Он встал, вышел из комнаты, не оглядываясь, и бросился в карету. Расстроенный и подавленный мучительными угрызениями, Рауль вернулся домой и, узнав, что у жены сидит Антуанетта, заперся у себя в кабинете; в эту минуту он был не в состоянии говорить с кем-либо. Голос Валерии вывел его из тяжелой задумчивости. Он подробно передал ей свой разговор с банкиром и с Руфью, и княгиня с волнением выслушала его. Антуанетта была права. Гуго отверг всякое вмешательство князя и оставил ребенка у себя. Побледневший образ бывшего жениха снова восстал перед ней, озаренный чарующей силой, но молодая женщина мужественно оттолкнула тень, вводившую в искушение и омрачавшую их счастье. Обняв мужа, она поцелуем прервала его речь.

– Довольно об этом печальном событии, не будем более говорить о прошлом и забудем его. Мы любим друг друга и довольно. А теперь идем, нас ждет Антуанетта.

Со дня свидания с Раулем силы Руфи быстро ослабевали, и вскоре она не могла уже вставать с постели. А между тем полное душевное спокойствие и горячая вера в Бога не покидали ее ни на минуту. Чувствуя приближение смерти, она пожелала причаститься и долго беседовала с отцом фон-Роте, удивляя его набожностью и раскаянием.

По уходе священника Руфь протянула руку мужу, который, опираясь о спинку кровати, стоял бледный и мрачный.

– Сядь здесь, Гуго, и дай мне свою руку. Я так счастлива, когда чувствую, что ты возле меня, а веки кажутся мне тяжелыми, я не всегда могу их поднять.

Вельден молча подвинул кресло к кровати и пожал холодную, влажную руку больной. Сердце его было преисполнено скорби: доктор сказал ему, что она не переживет ночи. После минуты молчания Руфь открыла глаза.