Вера Крыжановская - Тайная помолвка

Однажды после обеда, куря сигару, он читал у открытого окна, когда камердинер доложил ему, что управляющий его делами безотлагательно просит позволения с ним повидаться. Встревоженный и удивленный, Самуил приказал его впустить.

– Что заставило вас приехать, Леви? Не случилось ли что-нибудь с ребенком или не произошел ли какой-нибудь переворот в делах?

– Нет, барон, все обстоит благополучно, но моя верность, мой долг в отношении такого патрона, как вы, заставили меня приехать, чтобы сказать вам… что… словом, довести до вашего сведения… – Он остановился в нерешительности, не зная, с какого конца начать свой донос.

– Что за предисловие? Пожалуйста, Леви, перестаньте мяться и говорите, в чем дело.

– Дело в том, что вам изменяют… и моя совесть не позволяет мне молчать долее, – проговорил решительным тоном управляющий.

– Кто же мне изменяет? Взвесили ли вы последствия подобного обвинения? – сурово произнес Самуил, бледнея.

– Доказательства всего, что я говорю, у меня в руках, иначе я бы не приехал, – ответил, сверкая глазами, Леви. – Ваша жена изменяет вам. Она в связи с князем Орохай, которого тайно посещает в уединенном доме, а в довершение всего – она беременна!

Самуил вскочил с кресла, страшно побледнев.

– О, это превосходит все! – прошептал он, стиснув руки. – Доказательства, Леви, доказательства. Говорите, неужели этот негодяй осмелился входить в мой дом?

– Нет. Все ведется очень скрытно, и я имею основания думать, что князь не знает настоящего имени своей любовницы. Но позвольте передать вам все по порядку.

И Леви в коротких словах, но ничего не пропуская, рассказал все.

– И теперь, г-н барон, вы можете, если хотите, поймать их на месте преступления. Я знаю дом, где они имеют свидания, и отвезу вас туда, лишь бы только не было известно, что вы возвратились. О, надо быть очень осторожным. Братья Петесу, которые оберегают забавы князя, преступные канальи, я расспрашивал кучера и узнал, что баронесса слывет итальянкой под именем Джемма.

Облокотясь на стол и опустив голову на руки, молча слушал Самуил и страшным усилием воли сохранял нужное спокойствие. Когда старый Леви кончил, он медленно выпрямился, и лишь его смертельная бледность могла указать, какая в нем бушевала буря.

– Благодарю вас! Я не премину доказать вам мою признательность. Я решил ехать с первым же поездом, а вы отправляйтесь со мной и отвезете меня в таинственный дом, как только улучите благоприятный момент. Жена моя не должна иметь ни малейшего подозрения, так как вчера я писал ей, что возвращусь десятого июня, теперь же только восемнадцатое мая. Понятно, что, приехав в Пешт, я предварительно не стану показываться. Затем и вас я больше не задерживаю. Мы встретимся на вокзале; позаботьтесь о билетах и займите купе.

Когда управляющий ушел, Самуил позвал своего камердинера и велел ему сложить необходимые вещи в дорожную сумку, сказал, что уезжает через несколько часов один, камердинер же должен был оставаться в Париже, чтобы уплатить по счетам, уложить остальные вещи и следовать за своим господином через двадцать четыре часа. Кроме того, банкир велел ему ехать с вещами прямо в загородную виллу и оставаться там до нового приказания.

Мейер приехал в Пешт ночью и остановился в скромной гостинице неподалеку от своего дома. Оставшись один, он лег на кровать и стал размышлять. С ненавистью думал он о Руфи. Он был совершенно равнодушен к своей красивой жене, которая страстно его любила и которой довольно было четырех с половиной месяцев, чтобы его забыть. Это мало его трогало. Но что она осмелилась ему изменить с его смертельным врагом, отдаться человеку, которого он ненавидел, эта мысль жгла его, лишая покоя и сна. Он вовсе не ревновал. Но того ублюдка, который назвал его ростовщиком, который отказался драться, после того как сам нанес ему оскорбление, он под своей кровлей не потерпит. И в душу ему влилось жгучее, недоброе чувство, внушая суровое, неодолимое решение.

Около двух часов пополудни Леви явился ему сообщить, что Руфь выехала на свидание, и Самуил тотчас же взял фиакр и поехал в свой дом. Не обращая внимания на глупое изумление швейцара, он приказал испуганно выбежавшему ему навстречу лакею велеть тотчас же заложить карету и затем пошел в комнаты жены. На зов его явилась, дрожа от страха, Лизхен. Самуил запер дверь на ключ и, схватив ее за руку, сказал:

– Признавайся сейчас же во всем, что тебе известно о делах твоей госпожи. Я награжу тебя, если скажешь мне правду, если же утаишь что-либо – жестоко накажу.

Бледная от ужаса Лизхен рассказала, как относила письмо сеньору Джакомо, как затем Руфь поехала в маскарад, и созналась наконец, что госпожа ее после того часто уезжала неизвестно куда, оставалась там подолгу, иногда получала письма, которые тщательно сжигала.

– Хорошо, пойди теперь позови няню с ребенком, – сказал Самуил, внимательно ее выслушав.

Нежно обняв маленького Самуила, который вскрикнул от радости, увидев его, он велел няне и камеристке взять необходимые ребенку для ночи вещи и ехать тотчас же в загородную виллу. Затем он вошел в свой кабинет, написал письмо и в сопровождении Леви вышел из дома. Они взяли фиакр и направились к месту свидания.

Когда карета остановилась, Самуил мрачным взглядом окинул старый уединенный дом, потом отдал приказание Леви, который, выйдя из кареты, несколько раз постучал сильно в ворота, наглухо закрытые. Прошло довольно много времени, пока калитка открылась и из нее показалась хитрая рожа Николая Петесу.

– Кто вы такие и как смеете поднимать шум у моего дома? – спросил он.

– Вот письмо, очень важное, которое прошу вас передать князю Орохай.

– Здесь нет князя, и я не понимаю, что вы хотите, – подозрительно возразил Николай.

– Так вы хотите лишить князя важного предостережения?

Уверенность, с какой Леви говорил, казалось, поколебала Николая, он взял записку и запер ворота.

Ничего не подозревая, счастливые Руфь и Рауль безмятежно сидели в будуаре, говорили о любви. Склонясь на плечо возлюбленного, она глядела на него страстными глазами, жадно ловя каждое его слово! Рауль был нежен и мил, так как увлечение его, хотя и значительно успокаивающееся, все же еще не угасло.

Стук в дверь заставил их вздрогнуть, и из-за складок портьеры показалось бледное, встревоженное лицо Николая.

– Виноват, ваша светлость! Но случилось что-то непонятное. Какой-то неизвестный привез вам письмо, крайне важное, по его словам.

Весь вспыхнув, Рауль схватил письмо.

– Кто может знать, что я здесь? – воскликнул он, с досадой разрывая конверт.

На мгновение смертельная бледность покрыла его лицо, и глаза широко раскрылись, когда он прочел:

– Боже мой! Рауль! Что ты узнал? – воскликнула Руфь, следившая с возрастающей тревогой за переменой в лице князя.

К величайшему ее удивлению, князь вскочил с бешенством, на лице его появилось отвращение.

– Признайся! Жена ты еврея Самуила Мейера или нет? – проговорил он глухим от волнения голосом.

– Да! Но кто это тебе сказал? Рауль! Рауль! Ты пугаешь меня! – воскликнула Руфь, стараясь схватить его руку.

Он резко оттолкнул ее.

– Обманщица, ты уверяла меня, что ты итальянка. Пойми же, негодная, я задыхаюсь при мысли, что замарал себя прикосновением к омерзительной расе, которую от всей души ненавижу. Какое дьявольское стечение обстоятельств заставило меня полюбить еврейку, жену проклятого похитителя моего счастья!

Ни жива, ни мертва слушала Руфь этот взрыв бешенства, сменивший их прежние отношения с князем.

– Рауль! Рауль! – молила она, падая на колени и протягивая к нему руки. – Не осуждай меня за безумную любовь, которую ты мне внушил. Сама судьба свела нас. Тогда в маскараде я искала своего мужа! Увидев, что ошиблась, умоляла тебя отпустить меня. Постоянное презрение и пренебрежение Самуила заставило меня привязаться к тебе. Из страха потерять твою любовь я не решилась открыть тебе правду. Но разве я виновата, что родилась еврейкой, и разве это такое преступление, чтобы выгонять меня?

Судорожные рыдания заглушили ее голос. Как бы отрезвясь, Рауль провел рукой по влажному лбу. Охваченный чувством стыда и сожаления, он поспешно подошел к Руфи и поднял ее.

– Ты права, несчастная! Я виновен столько же, сколько и ты, но, поставив тебя на моем пути, Бог страшно наказал меня за мою слепую ненависть к вашему племени и за мою распущенность. Мы больше не увидимся, но помни, если мщение твоего мужа заставит тебя нуждаться в материальной помощи, ты найдешь во мне друга, который обеспечит твою судьбу и будущего ребенка. Прощай.

Он пожал ей руку и ушел. Руфь упала в кресло; но через некоторое время она встала, с лихорадочной поспешностью схватила шляпу и, шатаясь, вышла.

Князь, мрачный, бросился в карету, но, выехав за ворота, увидел Самуила, который ходил взад и вперед возле своего экипажа, стоявшего на шоссе. Рауль дернул шнурок кучера, вышел из кареты и, бледный, сдвинув брови, направился к Самуилу, который, увидев его, остановился.

Губы Рауля нервно дрожали, и он не мог говорить. Наконец, собравшись с силами, он глухим, но внятным голосом сказал:

– Господин Мейер, я к вашим услугам. Предоставляю вам выбор оружия, я буду ждать ваших секундантов.

С презрением и ненавистью взглянул Самуил на своего соперника.

– Князь, – насмешливо ответил он, – ваш теперешний вид и те усилия, которых стоит вам этот вызов, доказывают мне, что я уже отомщен, а ваша любовь к еврейке служит мне удовлетворением, и я сам теперь не желаю драться с вами. И не хочу, – присовокупил он, наклоняясь к князю, – втягивать вас в публичный скандал, так как он отозвался бы главным образом на вашей невинной молодой жене, которой вы так мало достойны.