Девушка быстро опустила глаза и тихо прошла к своему стулу.

Эдмонд Клэр кивнул ей, проследив за тем, чтобы наполнили ее кубок, затем снова перевел взгляд на священника. Он как будто не нашел ничего странного в ее поведении.

Роланд долго жевал кусок тушеной говядины. Ему нужно было время, чтобы собраться с мыслями.

Клэр спросил его о чем-то, и он ответил. Чуть ранее, когда девушка упала без сознания к его ногам, он постарался как можно скорее отделаться от общества графа. Роланд заметил, какое потрясение испытала девушка, взглянув на него при первой встрече, в какое смятение повергло ее одно лишь прикосновение его руки. Очень странно! Он склонялся к мысли, что девушка просто глупа. Создавалось впечатление, что она узнала его, но это было невозможно. Он никогда в жизни не видел ее, иначе бы наверняка запомнил.

Признаться, ему доставляло удовольствие смотреть на нее, но и только. Черты ее лица – правильные и тонкие – удовлетворяли вкусу большинства мужчин, и все же ее нельзя было назвать красивой. В ней угадывалась жизненная сила, которая в заточении поубавилась, и даже волосы казались потускневшими. Ясные зеленые глаза могли загораться или темнеть в зависимости от настроения. Она была стройной и хрупкой, как статуэтка, но высоко поднятый подбородок свидетельствовал о чувстве собственного достоинства и прекрасном воспитании. Он оценил ее силу и мужество, но обратил внимание на впалые щеки – еще один признак тоски.

Роланд мог понять, почему Эдмонд Клэр хотел взять ее в жены. Наверное, этот человек распознал в ней волю и твердость характера. Но, подумав было так, он покачал головой. Нет, граф видел в ней юную девушку отменного здоровья, которая могла родить ему чудесных сыновей. Если ему повезет, она не умрет родами, как две его предыдущие жены. Роланд снова вспомнил ее необычное поведение. Возможно, это был нервный припадок. Хорошо, если бы так. Может быть, он плохо играл свою роль? Что, если она видела его насквозь? Ни на секунду не поверила, что он – священник?

Эдмонд Клэр завязал с ним беседу, и Роланд отвечал быстро и непринужденно: он неплохо подготовился за две недели и не мог допустить ошибки. От этого зависела жизнь и его, и Дарии. Ему нравилось имя “отец Коринтиан”; в нем было что-то восточное, отвечавшее его эстетическому чувству. Но эта необычная девушка…, что с ней произошло сегодня днем? Скоро он вызволит ее отсюда и доставит домой.

Он откусил еще кусок пересоленного жаркого. Надо выяснить, девственна ли она. Насколько он мог судить, Эдмонд Клэр как будто имел понятие о чести. Девушка отнюдь не казалась избитой. Она выглядела смущенной и ни разу не взглянула на него во время долгой трапезы. Роланд решил, что выяснит причину ее замешательства при первой же возможности.

Вечером они обсуждали с Эдмондом Клэром теологические проблемы. Графа волновал вопрос о преданности одного человека другому в сравнении с верностью Богу. Роланд вмиг смекнул, что граф не глуп. Он также быстро узнал, что Эдмонд проводит немало времени, занимая свой ум религиозными догмами, и поэтому разбирается в них лучше, чем Роланд. Если бы у де Турне не был так хорошо подвешен язык, ему пришлось бы туго.

Граф откинулся на спинку кресла и погладил толстыми пальцами густую рыжую бороду.

– Вы видели юную леди, Дарию, – обратился он к гостю. – Я намерен жениться на ней в последний день этого месяца.

Роланд улыбнулся:

– Вот вам еще один интересный вопрос, не правда ли? Верность мужчины женщине, конкретно своей жене.

– Абсурд, – фыркнул Эдмонд Клэр, поморщившись. – Женщины всего лишь сосуды для мужского семени, а мои предыдущие жены не годились даже на это. Они обе умерли, унеся в себе младенцев, будь проклят их эгоизм. Но Дария выглядит здоровой. Я уверен, что она сможет родить мне сыновей.

Роланд был поражен этими словами графа. Он слышал, как мужчины утверждали, что женщина не больше чем движимое имущество, но чтобы упрекать жену за то, что ее дитя умерло в чреве вместе с ней! Это уже переходило всякие границы.

– Кто она такая? – спросил он, пригубив свой кубок. – Дария держится как госпожа, поскольку явно прекрасно воспитана.

– Она – племянница человека, которого я уже пять лет собираюсь убить. Но, если Дария станет моей женой, он будет в безопасности, черт бы побрал его подлую душонку! Это компромисс, на который я хочу пойти. Она также принесет мне большое приданое. Я полагаю, что должен забыть о мести Дэймону, коль скоро женюсь на его племяннице. Если, конечно, мне не удастся убрать его так, чтобы никто об этом не знал. – Граф умолк с хмурым видом, словно был не вполне удовлетворен такой сделкой. – Он резко повернулся к священнику. – Святой отец, как вы считаете, раз мужчина твердо намерен жениться на женщине, это все-таки грех уложить ее в постель, до того как они соединятся перед Богом?

Роланд не удивился этому вопросу, и, как ни странно, он показался ему весьма забавным. Эдмонд Клэр старался бежать плотского желания, но если бы поддался, то хотел, чтобы Бог его простил и не покарал. А вдруг он овладеет Дарией до того, как Роланд успеет увезти ее из Тибертона…

Роланд заговорил со всей убежденностью, которой обязан обладать священник, и молил Бога, чтобы этого оказалось достаточно.

– Вожделение мужчины не должно распространяться на его жену или девушку, которая скоро станет его женой. Для удовлетворения же похоти ему следует обратиться к Другим женщинам.

Эдмонд Клэр пробормотал что-то себе под нос, но ничего не возразил. Бесконечный ужин наконец окончился тем, что граф произнес молитву перед обитателями Тибертона. Он хотел произвести впечатление на бенедиктинского священника и воображал, что большинство слушателей оценили его усилия, направленные на спасение их душ. Только несколько неотесанных деревенщин вертелись и ерзали во время его молитвы. Он позаботится о том, чтобы их наказали.

Роланд пожелал Дарии спокойной ночи и помолился о том, чтобы ему удалось сберечь ее невинность. Ночью он спал в маленькой нише, довольно теплой в это время года, но мог бы поклясться, что в разгар зимы промерз бы в ней до костей, даже будучи укутанным в десяток одеял.

Было шесть часов утра, когда Роланд встал, умылся и облачился в сутану. Он ощущал себя бодрым и энергичным. У него на языке вертелись латинские слова. С детства он всегда предпочитал эти ранние утренние часы, ибо его ум был острее, а тело более гибким и сильным. Быстрым шагом прошел он в промозглую и мрачную часовню.

Тибертонская часовня представляла собой длинное и узкое помещение. Несколько деревянных резных святых украшали неф, соперничая друг с другом в натурализме изображаемых ужасных мучений. Здесь было сыро и холодно – туман с реки Уай просачивался сквозь толстые серые стены. Роланд снова подумал о конечной цели своей миссии: замок и земли, которые он собирался купить в Корнуолле. Замок был небольшим, но красивым, уютным и неприступным, расположенным ближе к южному побережью, чем к дикому и бесплодному северу. Владение будет принадлежать Роланду, если он вернет девушку целой и невредимой ее дяде и заберет вторую половину своей награды. Как бы ему хотелось, чтобы все скорее окончилось и он оказался там, возделывая свои поля, возводя свои стены, заполняя свои амбары.

Он нетерпеливо ждал, пока придут граф и Дария, и в уме повторял слова мессы. Впрочем, это не имело значения. Эдмонд Клэр не понимал по-латыни, просто повторял, как попугай, ответы; Роланд заранее убедился в этом, когда расспрашивал прежнего священника графа, толстого малого, который был очень рад принять деньги, предложенные Роландом, и покинуть Тибертон и его фанатичного владельца. Что касается остальной паствы, то, насколько Роланд мог слышать, она едва говорила на английском.

Дария первой вошла в часовню. Она была одета в толстый шерстяной плащ. Судя по всему, девушка уже не раз появлялась здесь. Ее голова была покрыта мягким белым покрывалом, глаза опущены долу. Она была либо очень религиозна, либо избегала смотреть на него. Роланд не сводил с девушки пристального взгляда, пока она не подняла глаз. На ее лице он прочел нескрываемое удивление. В этот момент вошел Эдмонд Клэр и, предложив Дарии руку, подвел ее к первой скамье и поставил лицом к священнику.

– Святой отец, – тихо и очень почтительно обратился к нему Эдмонд. Роланд кивнул:

– Садитесь, дети мои, и возблагодарим Господа за его щедроты и восславим его благодеяния в наших молитвах.

Он перекрестился и окинул доброжелательным взглядом двоих прихожан. Когда они сели, Роланд затянул нараспев низким и проникновенным голосом:

"Nos autem glorlarl oportet in cruce Domini nostri Jesu Chrlsti: in quo est salus, vita, el resurrectio nostra per quern saluati, et llberati sumus”.

Дария чувствовала, как ее наполняет чистая, торжественная латинская речь. Отец Коринтиан читал замечательно, и было ясно, что он хорошо образован в отличие от многих полуграмотных священников, поскольку понимал, что говорит, и это придавало его словам особый смысл.

Дария в уме переводила:

«…Но нам надлежит восславить нашего Господа Иисуса Христа, в ком наша жизнь и воскресение, кем мы спасены и рождены…»

"Alleluia, alleluia. Deus misereatur nostri, et benedicat nobis: illuminet vultum suum super nos, et misereatur nostri. Gloria Patri”.

Это было изумительно – и слова, и тихий, успокаивающий голос. Дария не могла отвести глаз от его прекрасного лица, которое в эту минуту было ликом самого Бога, глаголящего в темной часовне. Его руки словно обнимали ее, и у нее захватывало дух от трогательной красоты этих слов.

"Аллилуйя, аллилуйя. Пусть Бог сжалится над нами и благословит нас, пусть свет Его божественного сияния осеняет нас, и Он не оставит нас своей милостью. Слава Отцу Небесному”.

"Hoc enim sentite in uobis, quod et in Christo Jesu:

Qui cum in forma Dei esset, поп raplnam arbitratus est esse se aequalem Deo: sed semetipsum…”