– Нет, она меня сейчас пугает. Ина порой заговаривается.

– Как хочешь. В Тиспен-Ладоке наверняка найдется другая служанка. Скажи мне, когда будешь готова ехать дальше.

Он отошел, оставив ее одну.

Дария вспомнила бормотание старухи накануне вечером, когда та проскользнула в ее спальню. Она все время трясла головой.

– Он не граф, – бубнила Ина, подбирая юбки. – Он – мошенник, которому нельзя доверять, по крайней мере вам, маленькая госпожа.

– Я не хочу больше слушать такие глупости! Старуха бросила на нее сердитый взгляд и вышла из комнаты. Дария вздохнула. Но через несколько минут Ина вернулась в спальню и прошипела:

– Он даже не граф, а вы вышли за него замуж! Стыдно, маленькая госпожа. Польстились на смазливую физиономию. А вот граф Клэр – он действительно хороший жених…, грубоват немного, но зато настоящий мужчина, не то что этот красавчик священник…

Дария попыталась выбросить из головы слова служанки. Она повернулась и пошла к лошадям. Ей хотелось сесть под деревом, прислониться к стволу и закрыть глаза, но она знала, что Роланду не терпится ехать дальше. Дария слегка коснулась своего плоского живота.

– Я готова, Роланд, – окликнула она мужа. Но посадить ее на лошадь подошел не он, а Салин, тридцатилетний воин с умным, но некрасивым лицом, густыми темно-каштановыми волосами, вьющимися на висках. Он выглядел устрашающе, но голос у него был приятный.

– Если вы снова захотите остановиться, госпожа, позовите меня.

– Спасибо, Салин.

Медленно двигаясь вслед за Роландом, Дария снова вспомнила о том, что рассказала ей Ина о Тильде.

– Бедняжка, – причитала старуха, – граф ударил ее, но не по лицу, так как даже он не хотел портить такую красоту, он стукнул Тильду кулаком в грудь и сломал ей ребро. А священник – безмозглый червяк – просто стоял и ломал свои грязные руки. Потом граф потащил девочку из большого зала в свою спальню. Он хорошо позабавился с ней. Ее крики разносились по всему дому. – Ина сплюнула – новая привычка, которой Дария раньше за ней не замечала. – Она это заслужила, шлюшка этакая. Вам не следовало убегать, маленькая госпожа. Вас бы граф не ударил.

Дария почувствовала, как к горлу подступает удушливый ком. Она была очень эгоистична, а теперь по ее вине бедная девушка лежит где-то в замке и корчится от боли.

– Вот, а потом граф сказал ей – так говорил один из слуг, – что оставит ее при себе, но только если она прекратит ныть. Служанка перевязала ее. Я спряталась, и он забыл обо мне, – прибавила Ина, гордясь собственной хитростью.

Дария ощутила дуновение прохладного летнего бриза. У нее над головой собирались черные тучи. Скоро опять пойдет дождь, как всегда бывает в Уэльсе. Она не испугалась дождя, настолько привыкла к нему за ту неделю, когда они с Роландом скрывались от графа Клэра. Но ведь от постоянной сырости Роланд заболел. Она нахмурилась, тревожась о нем.

– Что тебя беспокоит, Дария? Она улыбнулась.

– Скоро хлынет дождь, и я вспомнила, как ты простудился и заболел в Уэльсе.

– Дождь тут ни при чем.

Дария вопросительно склонила голову.

– Я отдал тебе свой последний камзол и три дня носил мокрый.

– Тебе не следовало так поступать.

– Возможно. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

Роланд поехал рядом с ней. Несмотря на то что он молчал, Дария ощущала зревшее в нем раздражение. Она ждала его нападок.

Наконец он произнес:

– Почему тебе вдруг сделалось плохо? Ты говорила, что не чувствуешь никакой тошноты и тому подобного. Я не понимаю, как тебя могло скрутить так неожиданно.

– Сама удивляюсь. Королева сказала, что раньше я была слишком занята другими заботами, чтобы прислушиваться к себе. Но когда я узнала, что беременна, мой организм повел себя так, как ему и следовало.

Он тяжело вздохнул. Глупо было бы оспаривать правоту королевы.

– В трех милях отсюда Цистерцианское аббатство. Мы попросим там пристанища на ночь.

Аббатство оказалось таким же старым, как и дубы, окружавшие его с четырех сторон. Стены начали понемногу разрушаться, и камни валялись на дороге. Когда у ворот появился монах, Роланд спешился и заговорил с ним. Через несколько минут к ним присоединился другой монах и сделал знак Дарии следовать за ним. Она посмотрела на Роланда, но он только кивнул ей. Монах отвел их в небольшое здание, стоявшее неподалеку от основного. Оно было невысоким, серым и мрачным; его каменные зубчатые стены осыпались. По узкому сырому коридору с земляным полом они прошли в маленькую келью, темную и такую холодную, что Дария сразу стала дрожать. Ужин, принесенный им молчаливым братом-монахом, состоял из пустого супа и куска черствого хлеба.

Молодая женщина взглянула на суп, подернутый тонкой пленкой жира, и у нее свело внутренности. Она села на краешек кровати. Соломенный матрац оказался сырым и жестким.

Дария была голодна и очень несчастна. Неужели Бог хотел, чтобы с женщинами обращались так плохо? Зачем запирать их в мрачные кельи вроде этой? Может быть, женщин надо было наказывать за какие-то грехи, о которых она не знала?

Не переставая дрожать, Дария снова взглянула на жидкий суп и, к своему ужасу, почувствовала сильный позыв на рвоту. Она споткнулась и упала на грязный каменный пол, торопясь дотянуться до горшка, да так и осталась стоять на коленях, обхватив руками живот и стараясь думать о чем-нибудь другом. Перед ее глазами стоял тот фермер, что помог им с Роландом, и она видела, как он мучается под пытками, которым подвергнул его граф Клэр. Но спазмы вновь сотрясли ее тело, и у Дарии вырвался стон.

– Где флакон, который дала тебе королева?

Дария не повернула головы. Зачем он пришел? Она хотела умереть и не нуждалась в свидетелях. Она собралась было ответить, но ей помешал очередной приступ рвоты, и несколько минут молодая женщина не могла ни говорить, ни думать.

Роланд не на шутку испугался, наблюдая за тем, как мучается его, жена.

Он обратился к Салину, стоявшему возле него:

– Принеси воды и чистого холста. Да, и какой-нибудь приличной еды, например, горячего бульона. – Роланд поморщился, глядя на миску с супом. – Если бы мне пришлось есть это отвратительное варево, меня бы тоже вырвало. Коли монахи будут возражать, сверни им шеи.

Дария почувствовала, как его руки легли ей на плечи, и попыталась гордо выпрямиться, но смогла только покачать головой и задрожала, как осенний лист.

– Успокойся, – сказал он, подхватывая Дарию на руки и сажая к себе на колени. – Это ложе жестче уэльсских скал.

Роланд ощутил промозглую сырость кельи и нахмурился. Ей нельзя было оставаться здесь, она заболеет. Аббат заверил его, что Дария будет хорошо устроена, сукин сын. Как быть? В аббатстве такие строгие правила по части пребывания в них женщин. Наверное, святые отцы считали, что вид женщины вызовет у всех монахов приступ похоти.

Дария содрогнулась от нового позыва на рвоту.

– Я дам тебе снадобье королевы.

Он положил Дарию на узкую кровать и склонился над ней. Его пугала ее бледность и худоба. Он бы, наверное, тоже был таким худым, если бы регулярно опорожнял содержимое своего желудка. Роланд поил ее настоем из трав, когда вернулся Салин.

Дария увидела в глазах воина жалость и отвернулась к стене.

– Полежи немного, Дария, а потом поешь, пока бульон не остыл. Салин, я хочу поговорить с тобой наедине.

– Один из монахов сказал мне, что эта келья служит карцером, – сообщил Салин как бы между прочим, когда они остались с глазу на глаз. – Сюда сажают тех, кто совершит какой-нибудь проступок. Их сначала порют, а потом бросают в карцер на несколько часов, но никогда на целую ночь, иначе они могут умереть. И как вы теперь знаете, в карцере размещают также женщин, которые имеют несчастье останавливаться в аббатстве на ночь. Ваша жена заболеет, если останется здесь.

– Карцер, – машинально повторил Роланд. – Но это аббатство, и я не вправе нарушать правила, какими бы жестокими они ни были. Однако если я не могу взять ее в главное здание, мне придется переночевать вместе с ней. Принеси мне все одеяла, которые сумеешь найти, Салин, и ничего не говори нашим хозяевам.

Тот кивнул и вышел. Роланд повернулся к жене, все еще лежавшей лицом к грубой каменной стене, с поджатыми ногами. Ей стало лучше, и он надеялся, что это добрый знак.

– Съешь бульон, Дария.

Она застонала, но Роланд решительно посадил ее к себе на колени и стал очень медленно кормить бульоном.

Наконец она открыла глаза и с удивлением посмотрела на него.

– Я чувствую себя прекрасно. Это состояние такое странное – то я хочу умереть, то сражаться и завоевать новую землю.

– Сегодня вечером никаких сражений. Я останусь здесь с тобой. Если бы не дождь, мы бы спали на воздухе, а не в этих мрачных руинах, но сейчас должны быть благодарны и за этот кров.

Он продолжал кормить Дарию и с облегчением заметил, что на ее щеки вернулся румянец.

Увидев Салина, нагруженного одеялами, Дария улыбнулась, и затем рассмеялась – из-за груды одеял выглядывали только его свирепые глаза, и Роланд, отвыкший от звука ее смеха, тоже улыбнулся.

Салину он сказал:

– Присмотри за тем, чтобы всех моих людей разместили, и накажи им ничем не раздражать монахов. А если монахи чем-нибудь провинятся, не обращай на это внимание. Мы бы не хотели, чтобы кого-то из них в наказание прислали сюда разделить с нами карцер.

Вскоре Роланд задул единственную свечу, лег на страшно неудобный матрац и положил Дарию рядом. Он коснулся губами мочки ее уха и, пожелав доброй ночи, привлек к себе.

– Ты храпишь, Роланд? – спросила Дария. – То есть я хочу уточнить, не фыркаешь ли как простуженная лошадь?

– Не знаю. Ты мне завтра скажешь.

– Если бы ты только спал в одной комнате с Иной! Это настоящая пытка. Давным-давно она была замужем, и муж бросил ее из-за храпа. Дескать, нет смысла иметь эту женщину, если ради этого приходится терпеть свинью и лошадь.