«Вот тебе и сторожевые псы», — подумала я с иронией.

Но, возможно, их просто ничто не беспокоило.

Спокойный ночной сон благотворно сказался на Клариссе. Щечки ее порозовели, глаза сияли. Она охотно и часто смеялась и не жаловалась, когда я уводила ее подальше от развалин во время дневных прогулок.

Новые платья были готовы и доставлены. Кларисса спокойно отнеслась к своим нарядам для прогулок и проявила гораздо больше интереса к моим. Они поражали многоцветной веселой гаммой и модными фасонами. Я тоже радовалась, как ребенок, глядя на них. Но я постаралась подавить свой восторг, вспомнив, что они были заказаны не для моего личного удовольствия, а для улучшения настроения Клариссы. Я боялась пережить разочарование, если позволю себе считать их символом новой и лучшей жизни.

— Что Вы сделаете со старыми платьями? — нагнув голову набок и неодобрительно разглядывал мой траурный тафтовый наряд, спросила Кларисса.

Я улыбнулась. В сравнении с яркими нарядами, разложенными на моей кровати, черная тафта действительно выглядела не лучшим образом.

— Одно оставлю, остальные уберу в чемодан. В шкафу все не поместятся, — ответила я.

Она предложила помочь мне, но я посоветовала ей надеть одно из ее новых платьев и пойти погулять. Она радостно побежала выбирать, что лучше надеть: темно-зеленое или темно-синее платье, которые Мэри отнесла уже в ее комнату.

Сняв с плечиков свои траурные одеяния, я повесила на их место новые наряды и, подвинув к шкафу стул, забралась на него, чтобы достать чемодан. Он легко соскользнул вниз и со стуком упал на пол. Я спустилась со стула и вдруг обратила внимание на крышку чемодана. По всей ее поверхности шел глубокий разрез, вернее, несколько разрезов, словно кто-то исполосовал его ножом в четырех местах.

Разрезы шли друг за другом в одном направлении, два средних были несколько длиннее наружных.

Кто мог это сделать?

И зачем?

Кто-то сделал это нарочно, чтобы досадить мне, но было непонятно, кому я причинила зло, чтобы так мстить.

В Холле у меня не было врагов, так мне, по крайней мере, казалось. Вряд ли это была попытка Его Светлости задержать меня в доме подобным образом, он сам предложил мне свободу выбора. Он скорее боялся, что я останусь вопреки своему желанию, чем уеду из протеста против его обращения со мной.

Осторожно я потянула кусочек надреза. Чемодан был приведен в полную негодность. Конечно, платья можно было положить, но лишь при условии, что их не понадобится перевозить.

Не могла ли миссис Пендавс испортить его, чтобы отрезать мне пути к отступлению? Я отогнала эту мысль. Представить такую добропорядочную женщину с ножом в руках, кромсающую мою вещь, было абсурдно. Даже ради Клариссы она бы на это не пошла.

Кто же тогда?

— Мэри?

Никогда. Сама она этого бы не сделала. Разве что по приказу. Но кто мог отдать такой приказ?

Я терялась в догадках. Можно было заподозрить Уилкинса, но он никогда не поднимался наверх, хотя его я могла представить за этим некрасивым занятием. Я знала, что меня он недолюбливает. Но зачем тогда мешать моему отъезду? Просто из зловредности? Трудно было поверить. Он мог сильно повредить себе, если бы хозяин узнал о том, что он сделал. А Уилкинс дорожил местом, здесь он получал намного больше, чем мог заработать в другом месте. Нет, это не мог сделать Уилкинс, как мне ни хотелось обвинить именно его.

Кто же? Оставалась Кларисса. Она, конечно, могла войти в мою комнату. Но реально ли было предположить, что ее желание удержать меня в Холле было настолько сильно, что она осмелилась на преступление?

Я не допускала этой мысли.

Должен был быть другой ответ.

Я попробовала припомнить, когда в последний раз я видела чемодан невредимым. Это было в день приезда, когда я оставила его в канаве у дороги. Постаралась припомнить, не было ли место завалено камнями, об острые края которых крышка могла распороться при падении. Нет, камней не было, только грязь и болотная трава. Может, Дейви порвал крышку, когда вез чемодан в телеге? Или на чердаке он попал на острый предмет?

Я прошла по коридору, ища Мэри, надеясь получить ответ. Она была на галерее, мыла окна, раскрасневшись от работы.

— Что случилось, мисс? — спросила она, поняв по моему лицу, что что-то не так.

— Ничего особенного. Просто я обнаружила, что мой чемодан весь порезан, и я хотела узнать, как это случилось.

— Да, я видела большие разрезы. Они уже были, когда я вынимала Ваши вещи. Думала, что носильщик неосторожно повредил крышку.

Я покачала головой.

— Может быть, Дейви знает? Это ведь он забирал мои вещи с дороги, где я их оставила вечером?

— Да, мисс. Он сейчас, наверное, в кухне. Если Вы спуститесь, то застанете его там.

Дейви восседал в кухне на табуретке, начищая ботинки Его Светлости. Это был тот самый молодой человек, которого я видела в саду. Наш короткий разговор мало что прояснил. Он заявил, что когда поднимал чемодан, он уже был разрезан, и он, как и Мэри, решил, что это случилось в поезде.

— Это не могли быть камни, мисс. Изрезана была верхняя крышка, а не нижняя.

Загадка казалась неразрешимой. Но, по крайней мере, хорошо, что некого было винить. Может, какой-нибудь зверь, тот, который убивал овец, или даже собаки, хотя Его Светлость уверял, что Кастор и Поллукс не выходят за ворота.

Дальнейшее расследование пришлось отложить. Кларисса увидела меня, когда я поднималась по лестнице, подбежала в новом платье и покрутилась в ожидании одобрения. Получив его, она настояла, чтобы мы тут же отправились на прогулку.

— Вот, смотрите, я принесла Матильду, — она покачала куклой перед моим носом. — Она никогда не гуляла по болотам и просто ни за что не согласится остаться дома.

— Неудивительно. Она уже одну веселую прогулку пропустила на этой неделе. Мы, конечно же, не сможем лишить ее еще одной.

Погода уже несколько дней стояла ясная и теплая, можно было не бояться тумана или дождя. Главное — сосредоточить внимание на том, чтобы не сходить с протоптанных тропинок. Одни были пошире — вероятно, проложены людьми или овцами, другие — совсем узкие — оставлены кроликами. Если держаться тропинок, то опасность попасть в трясину оставалась небольшой. Я старалась не терять Холла из виду, это было не трудно, так как башня была видна на километры.

— Ну как, нравится Матильде на болотах? — спросила я Клариссу, когда мы пробирались сквозь густые заросли высокой травы.

Она счастливо закивала.

— Но она говорит, что ей хотелось бы собрать красных цветов, чтобы приколоть в волосы.

— Васильков или лихнисов? У лихнисов более пурпурный оттенок.

— Все равно, только не репейник. Она не любит репейник.

— Очень мудро с ее стороны.

Я посмотрела на куклу и встретила, как и ожидала, всепонимающий взгляд ее синих глаз. Мне тоже захотелось, чтобы она поверяла мне сокровенные желания.

— У меня тоже когда-то была кукла, — начала я рассказ, полагая, что Клариссе будет интересно услышать про Мег. — Хотя она была не такая красивая, как Матильда.

Так мы гуляли по болотам, и я рассказывала историю своего детства. Сороки трещали у нас над головами, жужжали пчелы, но мне казалось, что я ощущаю звуки и запахи Лондона.

— И Вы не вернулись за ней? — спросила Кларисса, глядя на меня расширенными от ужаса глазами.

Я отрицательно покачала головой.

— Леди Вульфберн не понимала меня. Она подарила мне других кукол, красивых, как Матильда. Ей казалось, что так и нужно. Она хотела мне добра, — добавила я скорее, чтобы успокоить саму себя. Это было до рождения Анабел. — Но она не понимала меня.

Кларисса наклонилась к Матильде и горячо зашептала:

— Я тебя никогда-никогда не оставлю. Что бы ни случилось. Клянусь! — добавила она, словно это решало дело. — Матильда мой самый лучший друг, — заявила она. — После папы. Теперь и Вас, конечно. Но Матильде я могу все сказать. Даже то, что никому другому не говорю.

— Надеюсь, скоро ты поймешь, что со мной тоже можешь говорить обо всем, как с Матильдой.

Она благодарно сжала мою руку.

— Знаю, что Вы мне друг, Джессами. Но мне не нужно думать, правильно ли я поступаю, когда говорю с Матильдой. Она никогда не обманывает и не придумывает, даже если это в моих интересах, потому что я единственный человек, который ее понимает. Она, видите ли, немая, как Уилкинс.

Я остановилась от неожиданности. Идеальный поверенный. Как Уилкинс.

— Да, — пробормотала я невнятно. — Да, понимаю. Как это я раньше не подумала?

Разговор с Клариссой окончательно убедил меня в том, что в Холле есть секреты, которые лорд Вульфберн не желает предавать огласке. Уилкинс как раз был тем человеком, на которого можно было полностью положиться. Он не мог выдать ни случайно, ни намеренно. Он также не умел ни читать, ни писать. Любопытные качества для человека, выполняющего роль управляющего!

Что это была за тайна, надежно скрываемая Уилкинсом? Что-то связанное с развалинами? Я готова была забыть о данном обещании и отправиться туда, куда мне было запрещено ходить. Но не ночью, тайно, тем более, что собаки охраняли территорию. А если это сделать днем, то лорд Вульфберн наверняка узнает. Он пригрозил, что если ослушаюсь, то тут же отправит меня из Холла. Неужели он говорил серьезно? Да, можно было не сомневаться — он так и сделает.

И что тогда будет с Клариссой?

Рисковать было немыслимо.

Дни протекли опять по заведенному плану. Какие бы вопросы меня ни тревожили, им пока суждено было оставаться без ответа.

Каждое утро, поднявшись с постели, и каждую ночь, перед тем, как лечь спать, я подходила к окну и долго рассматривала башню, ища ответа. Возможно, если бы я не была целый день занята, то не смогла бы устоять перед искушением, но было много другого, что требовало моего внимания.

Прежде всего представлялось необходимым выяснить все подробности детства Клариссы — так я надеялась лучше понять ее. Она была сложным ребенком, многое скрывала, я хотела найти ключ к ее сердцу. Кое-что мне уже было известно. Мэри охотно рассказывала о моих предшественницах — гувернантках, но новой информации ее рассказы не давали. Все они были достойные, хорошо воспитанные молодые леди, которых приводили в состояние полного замешательства обстановка Холла и хозяин дома. Только мисс Осборн обладала достаточной силой характера и не боялась лорда Вульфберна. Но даже она не рисковала ослушаться его приказаний, по крайней мере явно. Однако собак она подкармливала неспроста. Мэри, казалось, была убеждена, что самоуверенность мисс Осборн объяснялась лишь позой. Правда, она недолюбливала эту надменную даму, которая часто превышала свои полномочия. Все эти сведения не помогали лучше понять ребенка.