Пенелопа Томас - Тайна

— И вот почему последние гувернантки моей дочери получают роскошные апартаменты и отличное обслуживание.

— Ваша миссис Пендавс — хитрая женщина.

— Но намерения у нее хорошие, Вы не станете этого отрицать. Что касается чокнутой мисс Осборн, думаю, она пришлет за вещами, как только осмелится написать. Вас устраивает мое объяснение?

Я кивнула:

— Видимо, у меня воображение богаче, чем я предполагала.

— Вульфбернхолл способен разбудить воображение, — ответил он мрачно. По его лицу пробежала тень, но он отогнал свои мысли и вернулся к разговору. — Что еще беспокоит Вас? Вы упоминали два дела.

— Боюсь показаться самонадеянной.

— Прекрасно. Если Вы правы, то будете обязательно поставлены на место, — он снова повеселел.

— Это насчет овцы…

Он напрягся, но я продолжала:

— Вы были расстроены, что я не сразу передала известие. Конечно, меня это не должно касаться, но я хотела бы знать, не грозит ли мне опасность.

— Вы совершенно правы — Вас это не касается. Он взял бокал и начал вертеть его в руке. Красное вино грозило выплеснуться на скатерть. Он, казалось, ничего не замечал, поглощенный своими мыслями. Я смотрела на него молча, не решаясь заговорить вновь. Наконец, он поставил бокал.

— Если бы была опасность, я первый Вас предупредил. Но, чтобы у Вас не возникли ненужные подозрения, я объясню.

Он отбросил со лба прядь темных волос, открыв две глубокие складки, прорезавшие лоб.

— Уже много лет в округе исчезают овцы. Часто их останки находят вблизи Вульфбернхолла, и жители обвиняют моих собак. Это обвинение нелепо, но я предпочитаю платить убытки, чем в одно прекрасное утро найти собак отравленными.

— Кто-то может осмелиться на это?

Он вздохнул:

— Вполне. Овцы нужны людям, это их средство существования.

— Но кто же их на самом деле убивает?

Он усмехнулся, уловив в моем голосе возмущение несправедливыми притязаниями местных фермеров.

— Будьте осторожны, мисс Лейн, нужно хорошо знать, кого Вы защищаете. Я не стою Ваших усилий. Что касается разгадки, она проста — дикие собаки. Думаю, что в свое время тайна раскроется.

— А Вы уверены, что это не Кастор и не Поллукс?

— Так же твердо, как то, что это сделал не я. В них я уверен даже больше, чем в себе, — они не пьют. У Вас есть еще вопросы?

— Нет, по крайней мере, в данный момент.

— А-а! Буду с нетерпением ждать, когда появятся другие. В нашей повседневной жизни Ваш живой ум отыщет много загадок. Меня лично часто обвиняют в том, что мне все всегда ясно и я не задаю вопросов.

— Несомненно, это Ваша тактика.

— А в чем Вы можете меня обвинить?

— Только в том, что Вам нравится смущать людей. Или я ошибаюсь?

Его глаза сузились.

— Интересно, мисс Лейн, Вы всегда так проницательны? С Вами придется быть начеку.

— Мне тоже. Ибо из нас двоих нападающая сторона — Вы, а я только защищаюсь.

— Вы недооцениваете своих способностей.

— Напротив, атаковывать я не умею. Вот защищаться — научилась.

— Значит, пощады просить не будете?

— Если и буду, то не получу. Он криво усмехнулся.

В ту ночь меня опять разбудил вой собак. Я вскочила и подбежала к окну, не представляя, что ожидало меня. Окна заволакивал густой туман. Руины казались серым пятном, различным в свете луны, а заросли кустарника вокруг цветника — черной, как уголь, полосой. Изо всех сил я вглядывалась в густой туман, прижав нос к стеклу, но ничего не могла различить.

Дрожа всем телом, я опустила занавес. Туман исчез за его бархатными тяжелыми складками. Но дикие звуки, издаваемые собаками, проникали в комнату и эхом отражались от стен. Эти звуки и тени в углах спальни угнетающе действовали на меня.

Лорд Вульфберн был прав — Холл способен породить самые мрачные мысли. Я подумала, что мне придется собрать все мужество, чтобы держать себя в руках и не усугублять страхов Клариссы. В полной уверенности, что она тоже не спит, я зажгла лампу и направилась в ее спальню.

Девочка сидела на кровати, глядя в темноту широко раскрытыми от ужаса глазами.

— Кларисса, ты простудишься, если будешь раскрываться ночью, — сказала я, войдя в комнату и прикрыв за собой дверь, в надежде, что спокойный будничный тон развеет ее беспокойство. Мои старания не возымели успеха.

— Это опять кролик? — спросила она жалобно. Я кивнула и улыбнулась:

— Да, они ловят еще одного кролика. Успокойся и постарайся заснуть.

— Вы их видели?

Я думала, как лучше поступить. Солгать было опасно, это могло принести больше вреда, чем пользы. Дети обладают тонким чутьем и безошибочно отличают ложь от правды.

— Нет, дорогая, не видела. Они, должно быть, охотятся в дальнем конце сада.

— Но Вы уверены, что это кролик?

— Абсолютно.

Ответ ее успокоил. Вздохнув, она снова легла и разрешила мне плотнее укутать ее одеялом. Пока я поправляла одеяло, натянув его до самого подбородка девочки, она пристально всматривалась в мое лицо, стараясь увидеть, не скрываю ли я от нее чего-нибудь.

Мне приходилось следить за каждым движением, вложить в каждый жест максимум спокойствия и мягкости, но все старания разбивались о новые и новые волны жуткого воя, доносившиеся из ночи. Наверное, в доме никто не спал в эту ночь. Я была уверена в том, что можно что-нибудь сделать, чтобы успокоить собак, в противном случае от них следовало избавиться. К этому убеждению я пришла, и оно уже не покидало меня.

Не знаю, как долго продолжились эти звуки, но вдруг все внезапно стихло. Необъяснимость резкой перемены пугала не меньше, чем сам вой. Тишина была призрачной и зловещей. Казалось, происходит что-то нехорошее.

Кого можно было винить? Кто позволял собакам вести себя так разнузданно, нарушать покой людей? Ответ был только один — тот, чье слово в доме было законом.

Во мне закипало негодование против лорда Вульфберна. Как мог он допустить такое? Не удивительно, что гувернантки менялись так часто. Удивительно было другое: как ему удавалось удерживать в доме слуг, если он только не приковывал их ночью цепями к кровати? Я уж начала подумывать, что нужно его разбудить, поднять с постели, пьяного или трезвого, и потребовать объяснения — почему он позволяет себе так бездумно относиться к дочери.

Вдруг в дверь комнаты тихо постучали, она открылась, и сам объект моего негодования появился на пороге без сюртука и жилета. Не обращая внимания на меня, он смотрел на дочь, в глазах сквозила глубокая озабоченность. Хотя, как я подумала, он мог бы зайти и раньше.

— Ты в порядке? — спросил он ее. Кларисса храбро улыбнулась:

— Да, папа.

— Мисс Лейн сказала, что собаки пугают тебя ночью.

Она взглянула на меня:

— Я не боюсь, папа, но они лают так громко, что я просыпаюсь.

— Конечно, они всех будят. Но почему мне никто раньше об этом не говорил?

— Я не хотела беспокоить тебя. Я намного храбрее … мама.

Она произнесла это с трудом, запинаясь; у меня навернулись слезы, он тоже был растроган и не мог сразу ответить.

— Я горжусь тобой, девочка. Но на будущее помни, если что-то тебя беспокоит, нужно сразу сказать мне или мисс Лейн.

— Но у тебя так много забот.

— Обещай мне, Кларисса.

— Хорошо, папа.

Я подумала, выполнит ли Кларисса обещание. Она так хотела, чтобы отец ею гордился. В глазах ее сквозило обожание, она его боготворила. Мне вспомнилось, что то же самое чувство испытывала и я, будучи ребенком. Может быть, такое отношение он вызывал только у детей? С ними он был более мягким, понимал их заботы. Осознавал ли он, каким его видят взрослые люди?

Я не собиралась легко прощать ему.

— Неужели Вы не в состоянии как-то успокоить собак? — не сдержалась я.

Он посмотрел, наконец, в мою сторону.

— Я уже разбудил Уилкинса, он займется собаками. Он не упрекнул меня за резкость, в тоне его было раскаяние.

Внезапно наши глаза встретились. Я вдруг осознала, что стою перед мужчиной в одном халате, с распущенными волосами, и мне стало неловко. Невольно я прикрыла вырез руками. Этот жест заставил бы любого негодяя отвести взгляд.

— Я посижу с Клариссой, пока она не заснет, — объявила я.

— Тогда Вы не будете спать уже две ночи.

— Не тратьте на меня Ваши заботы.

— Но поймите, я не могу заставлять Вас расплачиваться за мои погрешности, мисс Лейн.

— Я отвечаю за Клариссу.

— Она моя дочь.

Он сказал это так, что я поняла — спорить бесполезно. Выбора не было, нужно было подчиниться, но для этого предстояло пройти совсем близко от него, так как он загораживал выход, а в моем полуодетом виде мне это меньше всего хотелось.

Неохотно я пожелала Клариссе спокойной ночи и заставила себя пойти к двери. Лорд Вульфберн делал вид, что не замечает моего смущения, а, может быть, и в самом деле не замечал. Но он не отступил, чтобы дать мне пройти. Я остановилась и посмотрела на него многозначительно.

Он непонимающе ответил на мой взгляд и с легкой усмешкой спросил:

— Что-нибудь еще, мисс Лейн?

— Ничего, — сказала я. — Но если Вы намереваетесь и дальше стоять в дверях и не давать мне пройти, я вынуждена буду остаться.

— Извините, я просто думал о другом и не заметил, что мешаю.

Он отошел от двери, я вышла. Проходя, я невольно коснулась рукой рукава его рубашки и вздрогнула. Мне показалось, что он нарочно подвинул руку и читает мои мысли. Я поняла это по его улыбке.

Даже если он сделал это ненамеренно, мое смущение доставило ему видимое удовольствие. Я решила, что он рад моему унижению, ведь несколькими минутами раньше вынужден был пережить то же самое по моей вине. Что у его самодовольной усмешки может быть другая причина, мне не пришло в голову. Даже он не мог опуститься до того, чтобы в присутствии дочери флиртовать с гувернанткой.

Я вырвалась в коридор, и только чувство собственного достоинства сдерживало меня, чтобы не пуститься бежать. Мне не терпелось почувствовать себя снова в безопасности в своих комнатах, где я могла запереть дверь и оградить себя от вторжения. У двери своих апартаментов я обернулась. Он стоял в коридоре, глядя мне вслед. Что выражал его взгляд, мне было непонятно. Да я и не пыталась понять, а поспешила запереть за собой дверь. Я слышала, как он тихо что-то сказал. Мне показалось, что он сказал: «Спокойной ночи, Джессами».