Дороти Макардл - Тайна «Утеса»

— Ты что-нибудь видел? — прошептала Памела.

— Нет! И не желаю! Скорей! Бежим к тебе в комнату!

Памела была белее бумаги, она заколебалась, но ни на лестнице, ни на площадке никого не было видно, и мы поспешили наверх. Разожгли керосиновую печку, которая все еще стояла у камина Памелу трясло, она до сих пор сжимала в кулаке флакон.

— Он больше не пахнет, — удивилась она.

Действительно, от запаха и следа не осталось.

— Наверняка это вещи Кармел, правда? — спросила Памела робко и взволнованно.

— Боюсь, что сомневаться не приходится, — ответил я. — Все это — непременные принадлежности испанских танцовщиц. Наверно, она позировала Мередиту в таком наряде. Конечно, это ее вещи.

И вдруг Памела воскликнула:

— Посмотри, что у меня с пальцами.

Она протянула мне правую руку, в которой сжимала флакон. Три пальца омертвели и стали как восковые.

— Возьми его у меня, — попросила Памела. содрогаясь.

Пальцы, державшие флакон, как бы свело, они стали точно деревянные, мне пришлось силой разжимать их один за другим, чтобы забрать флакон. Я долго грел и растирал руку Памелы, пока не восстановилось кровообращение.

— Не вздумай истолковывать это каким-то сверхъестественным воздействием, — успокаивал я сестру. — Просто ты разволновалась и стиснула пальцы слишком сильно.

— Нет, Родди, конечно, тут что-то нечисто, у меня пальцы никогда не немеют, — запротестовала Памела. — И потом, я же почувствовала этот зловещий холод, а ты разве нет?

— Не уверен, что на нас не пахнуло холодом со двора. — Я открыл дверь, намереваясь уйти к себе.

— Ох, не уходи пока.

Лестничная площадка была затянута сероватым туманом, но он не светился, и сердцевины, как в том облаке, которое я видел в прошлый раз, у него не было. Да и холод, как мне показалось, был просто дыханием сырого и пронизывающего северного ветра. Я выглянул из окна — луну закрыло рваными облаками, а по освещенному лунным мерцанием морю и по берегу скользили тени.

Вернувшись в комнату Памелы, я прикрыл за собой дверь.

— На лестнице холод и туман, но, я думаю, и то и другое естественного происхождения.

Памела покачала головой:

— Здесь, в комнате, холод точно такой же, как ночью в пятницу, когда мы поспешили увезти отсюда Стеллу.

— Хочешь спуститься в гостиную?

— Нет, подождем, посмотрим, не случится ли чего. Ничего не случилось.

Я пробыл с Памелой почти час, к концу которого температура в комнате стала обычной, туман на лестнице рассеялся.

Памела спрятала флакон в ящик туалетного столика и сказала, что, пожалуй, теперь ляжет спать.

— Но нам предстоит здорово поломать голову, правда? Ведь все, что происходило сегодня ночью, имело какую-то цель. И пальцы у меня никогда раньше не немели. Все это очень странно.

Я не мог с ней не согласиться.

— Вот я сижу и думаю, — начала Памела.

— Это я заметил.

Памела погрузилась в размышления, как только села завтракать. Между тем именно за ленчем мы обычно встречались в первый раз после ночи, и Памела всегда была рада поболтать.

— Тебе не кажется, что не грех бы и едой заняться? — посоветовал я.

Без всякого интереса она прикончила свое пирожное и обратила взгляд на меня. Ее лицо выражало изумление и страх.

— Помнишь, вчера ты сказал, что запах мимозы — это как бы лейтмотив Мери?

— Помню.

— А ты не думаешь, что она могла тебя услышать?

— Кто? Мери? Господи помилуй!

— Ну да. Вдруг она либо услышала, либо каким-то образом прочла твои мысли? И потому прошлой ночью постаралась, чтобы мы почувствовали запах, хотела дать нам понять, что она здесь. Разве не может так быть, а, Родди? По-моему, это не слишком невероятно. Как ты считаешь?

— Ну, я-то теперь раз и навсегда усвоил, что ничего невероятного нет ни в чем.

— Я уверена, что на конфетную коробку нас вывела она.

По правде говоря, я и сам так полагал, хотя и не ощущал уверенности, ведь при творящихся вокруг чудесах уверенным нельзя было быть ни в чем. Я тоже проснулся с мыслью, что ночные события кем-то направлялись. Однако я был готов к тому, что мое ночное легковерие, как уже часто случалось, улетучится при холодном трезвом свете дня. Но этого пока не произошло.

— Да, — согласился я, — Мери тут наверняка замешана.

— Но, Родди! Это же замечательно! — Памела воодушевилась, глаза у нее сияли, вчерашнего уныния как не бывало.

— Да, возникают кое-какие возможности, — подтвердил я.

Я решил не торопиться с выводами, но тем не менее загорелся надеждой — ведь если Памела права, мы имеем дело с разумной, активной силой, готовой нам помочь, а не с какой-то неопределенной эманацией.

— Тогда все в наших руках! — радостно поддержала меня Памела. — Во-первых, тогда ясно, что это на самом деле Мери, и она хочет объяснить нам, в чем мы ошибаемся; ясно, что она может поддерживать с нами связь, — мы уже общаемся! И вчера ничего устрашающего в этом не было! Родди! Как хорошо!

— Не забудь о втором призраке, — предостерег я.

Глаза Памелы расширились.

— Ты думаешь, второй призрак попробует вмешаться?

— Ты же сама говорила, что они боролись за Стеллу. Боюсь, это вполне вероятно.

Памела поежилась:

— Я как раз сейчас думала, — медленно проговорила она, — зачем Кармел в тот последний их вечер в истерике бросилась из мастерской прямо в детскую?

— Хотела похитить ребенка, — предположил я, — может, даже и убить из чувства мести.

— Это ужасно, Родди! Потому что потому что, раз у нее было такое на уме и если она умирала с этой мыслью… Ты меня понимаешь, Родди?

— Хочешь сказать, что она до сих пор вынашивает это намерение?

— Вот именно.

— Боюсь, что ты права. И очень боюсь, что в пятницу Стелла была на волосок от смерти…

Мы оба замолчали. Краска отлила от лица Памелы, но потом она бодро сказала:

— Ничего, если Мери на нашей стороне, нам нечего бояться! Она будет охранять Стеллу, в этом можно не сомневаться. Надо только внимательно улавливать все ее знаки и следовать ее подсказкам.

— Надо уметь еще их разгадать, что не так-то просто, — заключил я.

— Конечно. Зачем, например, ей понадобилось, чтобы мы открыли коробку Кармел?

— А в ней действительно больше ничего не было? Ни писем, ни бумаг?

— Нет! Я же все пересмотрела не один раз. Не могу даже вообразить, зачем ей это было нужно.

— Воображать не стоит, нам это не поможет.

— Но, наверное, мы могли бы что-то сделать.

Да, могли, но я не хотел, чтобы Памеле пришло в голову, чем мы можем помочь делу. Посему я переменил тему и в первый раз рассказал ей о разговоре с Лиззи.

— Ну, все ясно! — объявила Памела, выслушав меня. — Лиззи должна ночевать на ферме. У нее и так больное сердце, а здесь ее в любой момент что-нибудь может напугать до полусмерти.

Я согласился с сестрой. Во всяком случае, Лиззи лучше не оставаться дома в те вечера, когда у нас будет гостить Макс. Если призрак действительно пытается снестись с нами, мы можем провести спиритический сеанс. Мысль о спиритизме была мне тягостна. Я с детства помню, к какому трагическому воздействию приводят подобные опыты, и я понимал, что ни в коем случае не следует подвергать такому риску Памелу — натуру чересчур чувствительную и одаренную пылким воображением. Стоит ли заводить с ней разговор о сеансе? Этот вопрос крутился У меня в мозгу, омрачая утреннее радужное настроение и мешая работать. В конце концов я решил ничего не говорить Памеле, пока не посоветуюсь с Максом.

Совершенно зря я просидел остаток дня за письменным столом — только испортил свою пьесу, — а после обеда полчаса бился над статьей о спектакле для радио — тоже напрасно. Вдобавок и Памела болтала, не закрывая рта. Обычно, когда я работаю, она старается мне не мешать. Я понимал, что она тоже никак не может отвлечься от вчерашнего: держа на коленях коробку Кармел, она, хмурясь, безостановочно перебирала одну за другой лежащие там вещицы.

— Эти духи, наверно, подарил Мери муж, — Говорила Памела, — «Мимоза» — редкие духи. Вероятно, он купил их в Париже. Интересно, Мери отдала их Кармел или та их стащила? А может быть, Мередит подарил их Мери, когда они были в Испании? Но откуда они у Стеллы? Неужели Мередит когда-то потом послал их дочери? Надо бы узнать у Стеллы.

— Странная идея посылать шестилетней девочке такой подарок, — усомнился я. — Ведь когда Мередит погиб, ей было не больше шести.

— Ничего другого придумать не могу.

— Ну так перестань придумывать или, по крайней мере, перестань болтать, — резко осадил я Памелу.

— Прости. — Она обиженно смолкла.

А я набросал убийственный отзыв на премьеру радиопьесы, Написанной в стихах, утверждая, что спектакль был бы значительно интереснее, если бы актеры имели хотя бы отдаленное представление, как читать стихи, и к тому же умели правильно произносить, ну скажем, две-три гласные. Перечитав отзыв, я понял, что вымещаю на спектакле собственное раздражение, все вычеркнул и начал сначала.

Мне было стыдно, что я резко оборвал Памелу. Нервы сестры и так были напряжены до предела из-за всех этих волнений с призраками, и расстраивать ее еще больше никуда не годилось. Я отложил бумаги и улыбнулся ей.

— Ни черта не получается, — признался я. — Придется нам, видно, нищенствовать, а я-то так люблю, чтобы хлеб был намазан маслом! Ну что с тобой? Утром ты была беззаботна, как канарейка. Что изменилось?

— Ох, Родди, все! — вздохнула она. — Мы со своими теориями выписываем восьмерки, как конькобежцы на льду, и ни взад, ни вперед. А Мери тщится что-то дать нам понять, и ничего не получается! Это невыносимо! Ну скажи, зачем ей понадобилось, чтобы мы нашли коробку Кармел? Впрочем, тебе нужно закончить отзыв. А я иду спать. У меня сейчас мелькнула одна мысль… Я, кажется, представляю, что могло бы нам действительно помочь, но с этим можно подождать до завтра. По-моему, у меня в голове мысли крутятся с таким скрипом, как мельничные жернова, всем их слышно. Ладно, оставлю наконец тебя в покое, доброй ночи.