Дороти Макардл - Тайна «Утеса»

Священник встал.

— Все мы беспомощные грешные создания, и чем мудрее становимся, тем труднее нам избегать прегрешений. Иногда я завидую простым душам. — Он улыбнулся Памеле и пожал ей руку. — Постарайтесь не волноваться, дитя мое! Может быть, вы привыкнете к этим маленьким неприятностям, а может быть, они прекратятся сами. Я буду молиться за вас. Если понадобится моя помощь, пошлите за мной. Я приду в любое время — и днем и ночью. И помните, церковь обладает давним опытом в устранении подобных осложнений. А теперь, если позволите, я поговорю с Лиззи.

Мы поблагодарили его, хотя вряд ли так, как того заслуживал его визит; и я поднялся к себе в кабинет поработать. Через час я увидел, как отец Энсон идет через поле, наклонив голову под порывами ветра.

— Вот увидите, теперь в доме будет спокойно, — уверенно заявила Лиззи после того, как нас посетил отец Энсон, и была права — проходила ночь за ночью, и никаких неприятностей не наблюдалось.

— Знаешь, Родди, кажется, твоя правда, у Лиззи была галлюцинация. А может быть, права Джудит, и все дело в прошлом, в том, что дом пропитан чувствами умерших? Как бы то ни было, я готова признать поражение!

— Жаль, нельзя оповестить об этом других!

Больше всего мне хотелось сообщить, что у нас все спокойно, капитану, потому что из Уилмкота не поступало никаких известий. Через несколько дней после того, как мы получили от Стеллы телеграмму, Памела написала ей записку, но ответа не последовало; наверно, эгоистичный старый тиран запретил Стелле писать нам. Все это мне очень не нравилось, и, как я убеждал себя, главным образом из-за Памелы: я-то работал, как каторжный, а она проводила все дни в саду в полном одиночестве.

Мы решили, что садом пренебрегать нельзя. Земля, какой бы бедной и песчаной она ни была, принадлежала нам, а ею, на наших глазах, полностью завладели сорняки. Однажды утром я наткнулся на Лиззи, она стояла посреди небольшой бывшей грядки, окаймленной кусочками кирпича, напоминая собой одну из скорбных статуй, созданных Эпштейном17.

— Год сажаешь, семь лет пропалываешь, — бормотала она, рассматривая крестовник и одуванчики, которые испускали дух под порывами ветра и разбрасывали вокруг свое крылатое потомство.

Той ночью шел дождь, я наклонился и вырвал два пучка крестовника, корни поддались с приятной легкостью. Я встал на колени и прополол небольшой участок вокруг себя, так началось мое возвращение к земле. Я дал волю атавистической страсти: при виде собственной невозделанной земли нельзя удержаться от сладостных представлений о том, какой она может принести урожай. Лиззи, например, грезила о рядах фасоли, грядках салата, запасенном на зиму горохе и банках с консервированными фруктами. Памела воображала, какие разведет цветы, а я в мечтах лакомился малиной и молодым горошком.

— Наша судьба была предрешена еще в детстве, когда мы гостили на каникулах у тети Кэтлин, — торжественно провозгласила Памела. — Помнишь, она говорила: «уж если с детства привык в саду возиться, и в старости эту привычку не забудешь».

Памела написала нашей кузине Несте, которая весьма успешно руководила питомником близ Дублина, и попросила ее дать нам профессиональные советы.

Что до меня, то сад отрывал меня от пьесы, поэтому я лишь изредка позволял себе покопать час-другой, а Памела трудилась там целыми днями. Она соорудила себе красные рабочие брюки и почти не вылезала из них.

— Прежде всего, — заявляла она, — они отпугивают «гусынь». — Так она окрестила местных дам, которые наносили нам визиты, сгорая от желания посмотреть дом, где разгуливают привидения. Одна из этих дам даже приняла Памелу за мальчишку-садовника, ее ввели в заблуждение загорелые руки и коротко остриженные кудри сестры, а главное — ловкость, с какой та орудовала лопатой. Памела была в восторге. Я не помогал ей принимать этих посетительниц и взял себе за правило пить чай в кабинете.

Меня захватила «Барбара» — так условно называл я свою пьесу. Скорость, с какой я работал, даже тревожила меня. Произведение, набросанное так быстро и легко, вряд ли могло заслуживать внимания. К тому же было опасно, забывая обо всем, с головой погружаться в вымышленный мир, ведь в реальной жизни од носом у меня, в моем собственном доме могло произойти что угодно, а я бы и не заметил. Но хоть и не мог оторваться от «Барбары», в дальнем уголке моего сознания постоянно билась мысль, что я должен заняться чем-то неотложным.

И вот в одно прекрасное ветреное утро я вдруг помнился и понял, что сижу за письменным столом, а передо мной моя пьеса — всего-навсего кипа бумаги снова вернулся к реальности, и мной овладела преодолимая жажда взяться за дело. Я вышел из дома.

До этого мне почему-то казалось, что раз я устранился от всего неделю или две назад, все так и ждет моего возвращения, ничуть не меняясь. А сейчас я почувствовал легкую тревогу. Я отправился к Памеле — она возилась в той части сада, которую мы нарекли «городом», надеясь, что название скоро будет соответствовать действительности.

— Слушай, — сказал я Памеле, — что-то эта тишь да благодать начинает казаться мне подозрительной. Ты ничего от меня не скрываешь?

— Клянусь, нет, — ответила сестра. — Такого бы я от тебя скрывать не стала, Родди. Ведь если в доме обитают привидения, с ними надо бороться. С тех пор как мы вернулись из Бристоля, я ни разу не слышала ни звука. Одиннадцать спокойных ночей!

— Прекрасно! Может быть, пройдемся в деревню? — спросил я.

Сестра покачала головой:

— Не хочется бросать работу. Ах да, — добавила она, — сегодня ведь четверг — базарный день может быть, ты купишь сливочный сыр у Корни?

Я отправился в Биддлкоум короткой дорогой. Дул сильный ветер, вот здесь Стелла запретила мне идти с ней дальше. В тот день я обращался с ней, как с ребенком, и с каким милым достоинством она поставила меня на место! Ее теперешнее молчание было невыносимо, каким-то образом нужно положить этому конец. Пройду через деревню, решил я, поднимусь на противоположную сторону долины, а там поверну к сосновому лесу — за ним площадка для игры в шары, где совершают свой моцион старые джентльмены. Вдруг встречу среди них капитана.

Базар в Биддлкоуме — дело нешуточное, об этом свидетельствовало множество повозок, спускавшихся с холмов. Груженные доверху, они запрудили дороги, дожидаясь своей очереди внести плату за проезд. На вымощенной булыжниками площади возле пристани были устроены ларьки, от их навесов на залитую солнцем толпу падали пятна тени. На площади яблоку негде было упасть, заглушая крики чаек, кудахтали куры, болтали женщины, сновали дети с леденцами на палочках, рыбаки трясли связками сверкающей макрели и обменивались сплетнями со своими сухопутными друзьями. Надо всем витал запах креветок. Я нашел Корни, запасся сыром и задержался возле цветочного ларька. Лицо старика хозяина показалось мне знакомым. Он тоже узнал меня, вынул изо рта глиняную трубку усмехнулся, глаза его блеснули:

— Ну кто был прав, мистер? И кто болтал зря? А? Уж ясное дело, не Паркинсоны! И кухарка их правду говорила! А как вашей кухарке нравится в «Утесе», мистер? А?

Он продолжал хихикать беззубым ртом, а я предпочел незаметно ретироваться к соседнему ларьку. Его почти не видно было под горой маргариток и флоксов. Я не люблю расхаживать с цветами в руках, но они украшали наш дом и я обязан был сделать Памеле приятное. Однако выставленные в ларьке цветы уже успели привять.

Разглядывая флоксы, я услышал тихий, взволнованный голос:

— Мистер Фицджералд!

И обернувшись, увидел Стеллу, она раскраснелась и смотрела на меня с беспокойством.

— Посоветуйте мне, — попросил я, — имеет ли смысл покупать эти цветы? Сколько они простоят?

Стелла стала внимательно разглядывать срезанные концы стеблей.

— Когда поставите их в поду, они выживут, — сказала она, — но, может быть, понадобится аспирин.

Она засмеялась, увидев, что я удивился. Я купил цветы.

— А теперь, значит, нужно идти в аптеку за аспирином? Чего доброго, этим цветам еще какие-нибудь лекарства понадобятся?

— Уверена, что у мисс Фицджералд аспирин найдется.

— Откуда? У нас с ней головной боли не бывает.

— Уверяю вас, аспирин у нее есть, — повторила Стелла, улыбаясь.

— А ведь верно, — пришлось согласиться мне. — Она же давала аспирин Джудит. Ну, вы, женщины, всегда друг о друге все знаете.

Я болтал о чем попало, стараясь не дать Стелле снова исчезнуть. Мне было ясно, что она не склонна пускаться в извинения или объяснения среди базарной площади.

И меня осенило.

— Мне жарко и хочется пить, — сказал я. — Вам, наверное, тоже. Как вы относитесь к мороженому в кафе «Лаванда»?

Она поколебалась, потом кивнула:

— Благодарю вас. С удовольствием.

По крутым ступеням мы спустились в маленький темный зал, щеголяющий выставленными напоказ дубовыми балками. Стелла аккуратно сложила свои свертки и устроилась за столиком в углу. Я молчал, пока она обдумывала, что можно сказать, а чего нельзя, и все ее сомнения отражались у нее на лице.

— Вы огорчили нас, — наконец начал я.

Она кивнула:

— Простите. Я вела себя невежливо. А ведь вы пригласили меня к себе, познакомили со своими лучшими друзьями…

— Это как раз неважно. Но… Вы любите такое мороженое? Может быть, хотите к нему вафли?

— Мне следовало написать вам и все объяснить, Но я не могла придумать, что сказать… И телеграмма получилась ужасно невежливая… А мисс Фицджералд прислала мне такую дружескую записку… По правде говоря, я все-таки сочинила письмо с объяснением, Даже очень основательным: знаете, у меня часто бывают простуды, вот я и написала, что сильно простудилась, но я… я просто не смогла отправить это письмо, тем более вашей сестре.