— Родди, — сказала Памела, — Лиззи видела привидение.

Я так и сел. Это уже не сплетни. Лиззи было не узнать, она тяжело опиралась локтями на стол, обвиснув, словно мешок, лицо от потрясения и испуга казалось опухшим и пошло пятнами. Она подняла на меня глаза, в них было глубокое страдание.

— Ох, мистер Родди! Подумать страшно! Вы столько вложили в этот дом, все так удобно устроили! Но вам и мисс Памеле жить здесь больше нельзя, никак нельзя, послушайте меня!

— Лиззи, милая, — прервала ее Памела, — постарайтесь все вспомнить; расскажите нам как можно точнее, что именно вы видели.

— Чего уж там стараться, мисс Памела, ведь это врезалось мне в сердце, я до самого моего смертного часа этого не забуду. В холле это случилось, я как раз запирала дверь. Верхний засов высоковат для меня, пришлось встать на стул. Свет горел только внизу, наверху было темным-темно. Сперва я услышала Виски. Вдруг он как завоет и — да защитит нас Господь! — в ту же минуту, смотрю, он уже под сундук забился, распластался на полу от ужаса, глаза горят, будто две лампы, зубы оскалил. Это была леди, мисс Памела. Я завизжала, как сумасшедшая, уж очень я испугалась, увидев ее, ведь я знала, что я одна в доме. Сначала-то я подумала, она такая же настоящая, как вы. Стоит наверху, перегнулась через перила и смотрит вниз, в холл. Вся в белом и волосы длинные, светлые, но милостивый Боже! Какой же страшный был у нее взгляд!

— Ну чем он был страшный? — спросила Памела.

Лиззи заплакала.

— Не спрашивайте, мне бы только хоть когда-нибудь забыть его. Глаза голубые, жуткие, будто она прямо в ад уставилась. Меня как ледяным ветром пронзило. А потом, я и моргнуть не успела, она исчезла. Я чуть Не упала, чуть сознание не потеряла. Сердце так колотилось, будто вот-вот из груди выскочит. Еле добралась до своей комнаты.

— Бедная Лиззи, — сказал я машинально. — У вас был шок.

— Я и заснуть не могла, не спала ни минутки, поверьте мне, мистер Родди. Думала, утром не встану, но лежать тоже не лежалось. Встала, пошла к ранней мессе, а потом уж так душевно поговорила со священником! Очень он хороший, этот наш отец Энсон, мудрый человек. Он велел мне тут одной не оставаться.

— Да мы вас больше и не оставим, Лиззи, — сказала Памела.

Так, значит, теперь священнику все известно!

— А что говорит миссис Джессеп? — поинтересовался я.

— Она зовет меня, когда в следующий раз я останусь одна, ночевать на ферме. А еще говорит, нет сомнений, что Паркинсоны видели то же самое. Она сказала, что если у призрака голубые глаза, так это та леди, что разбилась на скалах.

Мы оставили бедную Лиззи за работой — пусть успокаивает нервы, а сами пошли пройтись по холмам. Было жарко. Небо и море сверкали на солнце. Тревога, с которой я слушал рассказ Лиззи, рассеялась.

— Я не склонен принимать ее слова на веру, — сказал я Памеле. — Очень уж похоже на то, как обычно описывают привидения, — леди в белом с длинными светлыми волосами. И ведь Лиззи самой хотелось увидеть призрак; без него ей было никак не обойтись, раз уж она здесь живет. Да она бы уронила себя в собственных глазах, если бы ничего не увидела! Одна-одинешенька ночью в доме с привидениями!

Памела покачала головой.

— Ты посмотри, в каком она состоянии, Родди! Только игрой воображения этого не объяснишь.

— Самовнушение еще и не до того может довести.

— Призрак по ее описанию очень напоминает портрет Мери Мередит.

— Вот именно! Лиззи просто наслушалась рассказов про нее.

— Не знаю, почему ты настроен так скептически, Родди. Скепсис нам не поможет.

— А если дать волю истерике, это поможет? Я не отметаю все твои доводы, я согласен: в доме что-то творится, на нашу психику действуют какие-то флюиды.

— Но разве ты не видишь — это «что-то» проявляется только в тех случаях, когда рядом есть восприимчивая душа? Чем больше чего-то ждешь, тем сильней настраиваешься, тем скорее подпадаешь под власть навязчивой идеи. Надо перестать об этом говорить.

— Нет, Родди, ничего не выйдет.

— А что еще можно сделать?

Памела некоторое время шла молча, потом закурила сигарету и по рассеянности бросила спичку на землю. Вереск был сухой и вспыхнул, как порох. Мне пришлось затоптать разгоревшийся маленький пожар. Я тут же извлек из этого мораль.

— Вот видишь, как вредно сосредоточиваться на этой теме!

Вскоре мы повернули назад, надеясь, что Лиззи напоит нас чаем.

— Знаешь, Родди, — серьезно сказала Памела. — А я верю, что Лиззи на самом деле видела Мери, и я рада — ведь теперь мы знаем самое главное: мы знаем, кто бродит по дому. Теперь остается узнать почему. У меня предчувствие, что, если нам удастся узнать причину, мы сможем положить конец нашим неприятностям.

Ее слова произвели на меня впечатление.

— Пожалуй, ты права.

— Давай разматывать клубок с этого конца, Родди. Такая задача как раз для тебя — у тебя подходящий склад ума, ты можешь и вообразить, и проанализировать. А я сразу начну придумывать лишнее. Надо начать расспрашивать, узнаем все, что можно, про семью Мередитов и попробуем разгадать эту загадку.

— А с чего начнем?

— В том-то вся трудность! Я понимаю, конечно, прежде всего надо было бы поговорить с капитаном.

— И ты бы ему поверила?

— Нет, он будет скрытничать.

— Миссис Джессеп рассказала все, что знает, и даже более того, в этом я уверен. Не ходить же мне по округе и собирать сплетни про Мередитов.

— Я знаю, Родди, это нелегко. Но обещай мне, что ты попробуешь.

— Надо подумать. — Больше мне нечего было сказать.

Но за весь день я вряд ли хоть раз вспомнил о своем обещании. Мои мысли занимала компания бойких персонажей будущей пьесы. Погода стояла прекрасная, работа над пьесой захватила меня полностью и вдобавок ко всему — завтра к чаю должна была приехать Стелла!

Эта мысль повергала меня в радостное волнение, а между тем волноваться не хотелось. Я уехал из Лондона и поселился в этом глухом углу в поисках покоя. Я обрел работу по душе и намеревался ее продолжать. Это «занятное дитя», как назвала Стеллу Джудит, была очаровательной подругой для Памелы… Очаровательной-то да, но мне не следует терять душевное равновесие.

Так говорил я себе, но от равновесия и следа не осталось, когда в понедельник во время ленча пришла телеграмма: «Безутешна прийти не могу».

— Почему телеграмма? — возмутился я. — Почему нельзя было позвонить?

— Видимо, есть что-то, чего Стелла не хочет обсуждать по телефону, — медленно сказала Памела.

Она сидела, комкая в руках телеграмму, голос у нее был расстроенный.

— Ты думаешь, капитан старается отдалить ее от нас? И не позволит больше приходить?

Я сразу понял, что так оно и есть.

— Ну конечно, до него дошли слухи, что по дому бродит призрак его дочери.

— Ох, Родди, Родди! — Глаза Памелы наполнились слезами.

Я ушел в оранжерею и поднял там страшный грохот, ремонтируя полки: пилил, строгал, стучал молотком. Я испытывал потребность в реальном деле, в реальном шуме, мне хотелось самому что-то устраивать и с чем-то справляться. Я не желал поддаваться мертвым.

* * *

Однако в тот день гость у нас все-таки был.

Около трех часов Лиззи доложила, что пришел отец Энсон. Вид у нее был одновременно и гордый, и смущенный, будто она его пригласила и теперь не знает, какой ему окажут прием.

Священник вошел немного неуверенно, но быстро освоился. Он сидел, живо оглядывая комнату, и с пониманием рассуждал о том, как приятно поселиться в таком красивом доме. Он и сам только что переехал, но в новый, совсем новый дом.

— Удобный, но я предпочитаю старые дома, в которых уже жили, в них как-то уютнее, — сказал он.

Он приглядывался к нам, старался определить дух, царящий в доме, и одобрял то, что видел. Нам он сразу понравился, и Памеле, и мне. Как и мы, он был наполовину ирландец.

— Вам повезло больше, чем мне, — заметил он. — Вам посчастливилось носить имя, поистине благородное во всех отношениях.

— Да, и я не хочу его менять, — сказала Памела.

На лице священника появилась добрая улыбка.

— И тем не менее придется, дитя мое.

Ему было около семидесяти, хотя выглядел он еще крепким. Роста он был невысокого, но осанка и громкий рассудительный голос придавали ему властный вид. Его лицо, которое не пощадило время, бороздили морщины, говорившие об опыте и чувстве юмора. Улыбка была добрая, понимающая. Глубоко посаженные голубые глаза смотрели открыто и пристально.

По его словам, он обрадовался, узнав, что молодые честолюбивые люди решились уехать из Лондона — на такой поступок действительно нужно мужество.

— В городе значительную часть вашей жизни проживают за вас другие, вам остается осваивать совсем небольшое жизненное пространство. Здесь же, как выясняется, душе есть где разгуляться, и поэтому чем дух богаче и сильнее, тем лучше. — Он улыбнулся мне. — Меня заинтересовали ваши критические статьи, вы требовательны, но великодушны, вы хорошо знаете подспудные течения нашего времени. Но смею сказать, что здесь, при открывшихся вам горизонтах, вы скоро убедитесь, что одних занятий критикой вам мало.

То же самое говорил мне Макс! Удивительно! Меня подмывало рассказать отцу Энсону про пьесу, но я удержался — котел кипит лучше, если он под крышкой.

Когда Лиззи принесла чай, священник улыбнулся ей и спросил, не зайдет ли она к нему, чтобы научить его домоправительницу делать тесто на соде.

— Только боюсь, чтобы такое тесто удалось, нужен ирландский воздух, на здешних берегах у него не тот вкус, — добавил он.

— Попробуйте мое печенье, отец, — ответила польщенная Лиззи, — если понравится, скажите, я приду.