– И сейчас готов добыть их для вас. У вас будет все, что вы пожелаете. Лишь попросите – и оно будет вашим.

– Что ж, хорошо. – Она смотрела на него не отрываясь. – Я желаю увидеть моего брата Эдуарда, прежде чем он умрет.

Роберт словно окаменел. Все еще оставаясь коленопреклоненным, он, казалось, мучительно подбирал слова и наконец выдавил:

– Я… я не смею говорить об этом. И вы не должны.

– Неужели? – Она наклонила голову. – Отчего же? Разве у друзей могут быть секреты?

– Это не секрет, – отозвался он. – Но обсуждение подобных вещей есть государственная измена, и вам это известно.

Она звонко рассмеялась:

– Хоть у кого-то в вашей семье есть совесть! По всей вероятности, брат мой еще жив. Иначе говорить о нем не было бы государственной изменой. – Она помолчала. – Я-то надеялась получить все, чего только пожелаю. Почему же ты бросаешь меня в час нужды?

– Вы забавляетесь со мной! – Роберт вскочил на ноги, и стало видно, какой он большой и сильный рядом с хрупкой принцессой. – Я здесь не для забав. Я пришел предупредить вас, что ваше право на трон под угрозой.

– У меня нет никакого права, – быстро возразила она, но ее голос прозвучал не слишком твердо, словно она колебалась. – Моя сестра Мария – наследница престола, а вовсе не я. В таком случае если кого и нужно предупреждать, то только ее.

Роберт взял ее за руку:

– Ну же. Мы ведь больше не дети. Нам нет нужды состязаться друг с другом в остроумии. И вам, и мне известно, что народ не захочет видеть вашу сестру своей королевой. Она воплощает собой Рим и прошлое, все, что они ненавидят.

– И тем не менее она является законной и единственной наследницей, – сказала Елизавета, отняв руку. – К тому же как знать? Мария может сменить веру, подобно многим в наши дни. В конце концов, она Тюдор, и мы не из тех, кто позволяет религии стоять у нас на пути.

Роберт слушал Елизавету как подругу детства, и это придавало ситуации совсем иной смысл. Кто знает, что происходило между ними на протяжении всех этих двадцати лет. Могли ли двое детей, выросших среди интриг и обмана, доверять друг другу?

– Вы что, держите меня за дурака? – воскликнул он. – Мария, если потребуется, будет отстаивать свою веру до самой могилы. Вы знаете об этом, Совет знает об этом, ваш брат, король, знает об этом и…

– И твой отец знает об этом лучше всех, – заключила Елизавета. – Или, точнее, он ожидает подобного расклада.

Она не сводила с него глаз: в ее взгляде светилась дружеская близость, но в нем сквозил и холодный расчет. Рядом с Елизаветой Роберт выглядел как интриган-любитель.

– Ведь из-за этого ты так стремился повидать меня? Последние два дня мы только тем и занимаемся, что выделываем сложные па друг возле друга, – и ради чего? Лишь для того, чтобы ты сообщил мне, будто моя сестра не должна занимать престол, ибо не желает отречься от веры, в которой ее воспитали?

– Кровь Господня! Я здесь, чтобы сказать вам от имени всего народа, что вы, и только вы, имеете право быть королевой. Вы принцесса, которую боготворят, вы та, которую ждут. Люди поднимутся с оружием в руках по первому вашему слову. Они умрут, защищая вас.

– Умрут? – Ее голос звучал одновременно и ласково, и жестоко. – Было время, когда они сделали бы то же самое для матери Марии. Тогда Екатерина Арагонская была законной королевой, а моя мать – ненавистной самозванкой. Хочешь, чтобы со мной случилось то же, что с покойницей-матерью?

Воздух между ними словно уплотнялся от напряжения, и это все сильнее тревожило меня. У их отношений действительно была собственная история, полная переживаний и потрясений. Я впервые видел проявления страстей столь глубоких и столь взрывоопасных – дай им волю, и они сметут все на своем пути.

– Вы вечно меня дразните, – произнес Роберт дрожащим голосом. – Вы не меньше меня опасаетесь, что Мария займет престол. Вы понимаете, что это будет означать конец церкви, которую создал ваш отец, дабы жениться на вашей матушке, и рухнут все надежды на мир и процветание. Не пройдет и года, как она натравит на нас инквизицию. Но вы этого не сделаете, у вас нет намерения преследовать кого-либо. Вот почему на вашей стороне народ и знать. И я. Любой, кто осмелится оспаривать ваше право на трон, познакомится с моим мечом.

Елизавета молча смотрела на него. Из своего укрытия я видел, как она колеблется, взвешивая ставки в этой игре и что сулит ей выигрыш. Я представил, какая, должно быть, сейчас происходит борьба внутри ее, ведь ей только что предложили возможность пересмотреть прошлое, запятнанное кровью ее матери. Думая об этом, я сам напрягся, как животное, готовое к броску. Наконец она заговорила:

– Мое право, сказал ты? Мое ли оно? Или ты имел в виду «наше»?

– Но это ведь одно и то же, – торопливо ответил он. – Я живу, чтобы служить вам.

– Какие вдохновляющие слова! И они зажгли бы меня, не услышь я того же самого от другого человека.

Впервые в жизни я увидел, как Роберт Дадли потерял дар речи.

– Хочешь знать, от кого? – продолжала Елизавета. – Это был твой отец. Да, мой милый Робин, твой отец предложил примерно то же не далее как сегодня днем. Он даже использовал те же доводы и те же приемы искушения.

Роберт как будто примерз к месту.

– Если не веришь мне, спроси у мистрис Стаффорд, – добавила Елизавета. – Она видела, как он покидал мои покои. Ворвался ко мне, когда я отдыхала, и провозгласил, что сделает меня королевой, если я соглашусь выйти за него замуж. Обещал избавиться от твоей матери ради меня или, точнее, ради моей короны. Конечно же, в этом случае я должна сделать его королем. И не королем-консортом, а полноправным монархом, чтобы, если я умру раньше его, скажем в родах, он продолжил править и передал трон своим наследникам, вне зависимости от того, являются ли они моими отпрысками. – Она улыбнулась любезно и безжалостно. – Поэтому тебе следует простить мне отсутствие должного воодушевления. Воодушевление испаряется, если речь идет о Дадли.

Эту сцену она сыграла блестяще. Стало понятно, почему герцог все-таки решил посадить на трон Джейн Грей. Опытный придворный интриган, он заранее заготовил запасной план на случай провала первоначального замысла. Его выступление в Уайтхолле в вечер прибытия Елизаветы было не чем иным, как предупреждением принцессе не становиться на его пути. Но она именно это и сделала, отказав герцогу, лишив его всех надежд на корону и, более того, объявив ему войну. Сесил был прав, говоря, что герцог недооценивает ее.

Бронзовая кожа Роберта приобрела оттенок мела. Он явно не верил услышанному. Мне стало почти жаль его, когда он, заикаясь, произнес:

– Мой отец… предложил вам… выйти за него?

– Тебя как будто это удивляет. С чего бы? Яблочко от яблоньки недалеко падает, так принято говорить.

Роберт рванулся к ней с такой яростью, что я сам едва не бросился на него. Меня удержал Барнаби, словно тисками сжав плечо, а Кейт, остававшаяся неподвижной, метнула в нашу сторону предупреждающий взгляд. Я вцепился в рукоять кинжала и заметил, что рука Кейт скользнула под плащ, где, без сомнения, пряталось нечто не менее острое. Это лишний раз убедило меня в ее преданности Елизавете, по крайней мере на данный момент.

Роберт схватил Елизавету за руку так резко, что ее прическа рассыпалась и волосы, подобно языкам пламени, разметались по плечам, а жемчужины разлетелись по павильону.

– Вы лжете! Вы всегда лгали мне и играли со мной – словно течная сука. И все же, спаси меня Бог, я так желаю вас.

Он прижал ее губы к своим, она отшатнулась и со всей силы ударила его по лицу так, что звук разнесся эхом в густом от напряжения воздухе. Ее кольца впечатались в кожу и до крови разодрали ему губу.

– Отпусти меня сию же минуту! – властно произнесла она. – Или, клянусь Богом, ты больше и близко ко мне не подойдешь!

В слова она вложила не меньше ярости, чем в удар. Роберт стоял, словно оглушенный, кровь сочилась из его губы. Затем он попятился. Они смотрели друг на друга как участники поединка, тяжело и громко дыша. Наконец гнев сошел с его лица, и теперь в его взгляде было нечто, напоминающее печаль.

– Но вы ведь не думаете об этом? Вы ведь не выйдете за него назло мне?

– Если тебе пришло такое в голову, ты знаешь меня еще хуже, чем он, – отозвалась Елизавета, и теперь голос дрожал, словно она пыталась скрыть охватившую ее неуверенность. – Я принцесса по крови и воспитанию, и никогда низкорожденный Дадли не окажется в моей постели. Я скорее умру.

Роберта передернуло. Его лицо окаменело. В этот страшный миг звучал погребальный колокол их детской приязни и доверия. Ни одна женщина не смела унизить Роберта Дадли; он получал всех, кого вожделел. Но при всей своей хитрости, тщеславии и амбициях по-настоящему он желал лишь одну женщину. Ту самую, которая только что отвергла его с бездушной решимостью, поразив, словно ударом копья, в сердце.

Он выпрямился:

– Это ваше последнее слово?

– Это мое единственное слово. Я не стану жертвой мужчины, будь он королем или простолюдином.

– Но если этот мужчина признается, что любит вас?

Она сдавленно усмехнулась:

– Если в этом и заключается любовь мужчины, то я молю Бога, чтобы Он избавил меня от нее.

– Что ж, так тому и быть! – взорвался Роберт. – Вы потеряете все: страну, корону – все! У вас отнимут все, и вам останется только ваша дьявольская гордость. Я люблю вас. Я всегда вас любил, но, поскольку вам нет до меня дела, мне ничего не остается, кроме как исполнить волю моего отца. Я поеду и арестую вашу сестру и препровожу ее в Тауэр. И, Бог свидетель, Елизавета, когда в следующий раз он поставит меня во главе отряда солдат, я не поручусь, что мы не постучим в вашу дверь в Хэтфилде.

Она вздернула подбородок:

– Если этому суждено сбыться, я буду рада видеть знакомое лицо.

Роберт, кипя от ярости, поклонился и ринулся вниз по ступеням. Ночь поглотила его силуэт. Как только он ушел, Елизавета покачнулась. Кейт бросилась к ней.