– Я найду тебя. Уже ведь находил. Гринвич не такой большой.

– Ну, тогда удачи, – кивнул я. – Что бы ты ни делал, пожалуйста, постарайся избежать неприятностей.

В своей обычной одежде, сбросив куртку здешнего конюха, Перегрин умчался через двор вверх по ступеням лестницы. Шепотом помолившись за него, я направился в противоположную сторону, в то крыло, где размещалась знать. Я решил припрятать свою сумку в соломе возле Шафрана: если кто и посягнет на нее, получит хороший удар копытом. Мой конь был животным смирным, но копаться в своем стойле чужому точно не позволил бы. С собой я прихватил только кинжал, засунув его в сапог; теперь я мог передвигаться быстро и без помех.

Внутри стояла тишина. Я шел по коридору мимо бесконечного ряда совершенно неотличимых друг от друга дверей – некоторые были закрыты, некоторые распахнуты.

«Надо было спросить Роберта, которая комната его», – подумал я, попеременно заглядывая внутрь и дергая щеколды.

Все комнаты выглядели одинаково: портьера из кожи или поблекшей ткани отгораживала небольшую гостиную от крошечной спальни, кое-где были самые простые уборные. Беленые стены, как в Уайтхолле, и полы без всяких украшений. Вся обстановка – будь то табурет, скамья, стол, покосившаяся кровать или соломенный тюфяк на шатких опорах – отличалась строгой практичностью. Никаких подобающих королевскому дворцу излишеств, зато, похоже, здесь не водилось блох, грызунов и зловонных отходов.

После нескольких неудачных попыток я обнаружил в одной из дальних комнат наш кожаный сундук из Уайтхолла и брошенные на него седельные сумки. Заляпанный грязью дорожный плащ небрежно висел на стуле, словно его кинули в спешке.

Вероятно, Роберт отправился сообщить о приезде отцу. Я решил воспользоваться его отсутствием и поискать в сумках ключи. Внезапно послышались шаги. Я метнулся за портьеру. Затаив дыхание и скорчившись, я припал глазом к дырке, проеденной молью в потертой ткани.

В дверном проеме возникла фигура в плаще с капюшоном и сапогах. Помертвев от ужаса, я думал о таинственном преследователе, – похоже, он настиг свою жертву. Однако, посмотрев в дырку, я с невероятным облегчением убедился, что вошедший был ниже меня ростом и более хрупкого сложения. Если Перегрин прав, это не может быть мой таинственный незнакомец.

Пришелец огляделся по сторонам, извлек из одежды сложенный пергамент и положил его на стол, сдвинув оловянные подсвечники так, чтобы письмо сразу бросалось в глаза. После этого фигура стремительно удалилась.

Я сосчитал до десяти и выскользнул из-за портьеры. Взяв письмо в руки, я почувствовал, каким тонким и, несомненно, дорогим был пергамент. Мое внимание, однако, больше привлекла печать: эту «Е» в окружении виноградных лоз ни с чем не спутаешь. Я с трудом удержался, чтобы не вскрыть письмо сразу. Там может быть нечто чрезвычайно важное для меня, способное повлиять на весь ход моей миссии. Но нельзя же просто взять и взломать печать на письме принцессы, адресованном Роберту. Нельзя, но все же… Я аккуратно провел ногтем по краю печати. Воск еще не застыл и легко поддался. С неистово колотящимся сердцем я развернул пергамент. Три строчки, изящно выведенные аристократической рукой, заканчивались той самой «Е»:

Милорд, нам необходимо обсудить дело чрезвычайной срочности. Если это не причинит Вам хлопот, благоволите ответить обычным способом, и мы встретимся сегодня ночью после двенадцатого удара в павильоне. Е.

Я перевел дыхание. В тот же миг в коридоре послышались отрывистые шаги, и я едва успел снова нырнуть в свое убежище. Роберт, по-прежнему в дорожной одежде, ворвался в комнату; его черты были искажены яростью.

– Почему именно я всегда делаю для него грязную работу?

Рывком сбросив перчатки, он швырнул их по углам. Следом, сохраняя обычную невозмутимость, вошла его мать. У меня пересохло в горле, в руках я сжимал вскрытое письмо. Леди Дадли захлопнула дверь:

– Роберт, прекрати. Ты уже не мальчик. Я не потерплю истерик. Твой отец желает повиновения, я же требую его.

– Да ты его получаешь! И всегда получала. Я даже женился на этой тупой девке Робсарт, когда вы с отцом решили, что так будет лучше. Что бы вы ни просили – я делал все.

– Ты примерный сын, и все это знают.

Он холодно рассмеялся:

– Осмелюсь возразить. Мне казалось, примерных сыновей не посылают выполнять столь глупые поручения.

– Это вовсе не глупое поручение, – заговорила она вкрадчиво.

В ее устах такие интонации звучали неестественно и даже жутковато.

– Напротив, то, о чем мы просим, требует всех твоих недюжинных способностей.

– Каких способностей? По внезапному предписанию поехать и арестовать несчастную старую деву? Это сделает любой олух с половиной моего конвоя. Она что, собирается драться? Держу пари, при ней не больше дюжины прихвостней, а то и вовсе никого.

– В самом деле. – Голос леди Дадли приобрел обычный оттенок холодной суровости. – И тем не менее эта старая дева может разрушить все наши планы. – Она сверлила его взглядом. – Мария потребовала полного отчета о состоянии короля. Она угрожает, что, не получив его, возьмет дело под свой контроль. Это означает, у нее при дворе есть осведомитель.

– Разумеется. Она не глупа. И повсюду достаточно папистов, готовых поддержать ее.

– Вот именно, – ответила леди Дадли. – Она того и гляди ускользнет из страны под крылышко своего кузена-императора[7]. Марию необходимо схватить и заставить молчать. Ты единственный, кто способен это сделать. Из твоих братьев больше никто не годится. Ты участвовал в битвах, ты знаешь, как заставить людей повиноваться приказам. Солдаты беспрекословно подчинятся тебе, когда дело дойдет до ареста.

Я стиснул зубы. Речь шла о принцессе Марии, старшей сестре короля. Я помнил слова Сесила о ее непреклонном католицизме и той угрозе, которую она создавала власти герцога. Запихнув послание под одежду, я еще теснее приник к портьере. Вот уже во второй раз я участвовал в освященном временем обряде подслушивания, который упоминал в нашей беседе Сесил. Но сейчас, если меня поймают, уже точно можно прощаться с жизнью.

– Я все это понимаю, – отозвался Роберт, проведя растопыренными пальцами по спутанным волосам.

В этот момент он напоминал растерянного подростка, чьи полудетские желания столкнулись с железной волей его родителей.

– Я знаю, чем мы рискуем. Но мы с отцом пришли к выводу, что сейчас Мария не представляет непосредственной угрозы. У нее нет армии, нет поддержки среди знати, нет денег. Она, может, и подозревает что-то относительно короля, но не в состоянии ничего предпринять. Елизавета же здесь, в Гринвиче. Это она настоящая наследница. Я уверен, Елизавета поймет, какие преимущества сулит ей наше предложение. Сначала мы заручимся ее согласием, а потом приструним назойливую папистку.

Я не шевелился и почти перестал дышать в ожидании ответа леди Дадли.

– Сын мой, – произнесла она с легкой дрожью в голосе, – твой отец не был со мной откровенен в эти последние дни. Однако я знаю, какой натиск ему приходится выдерживать. Он управляет этим королевством с тех пор, как лорд-протектор Сеймур взошел на эшафот, но это не приносит твоему отцу уважения и любви. Раньше герцога называли правой рукой протектора, теперь же зовут рукой, лишившей его головы. Твое предложение разумно, однако не забывай: мы должны сражаться и с Саффолками, и с Советом. Пока они лишь задают вопросы. Но вскоре потребуют ответов.

– Если у нас будет Елизавета, мы сможем ответить им. Я пытался убедить в этом отца, но он не стал слушать. Елизавета – ключ ко всему. Она принесет нам все, о чем мы мечтаем.

– Ты нетерпелив, – укоризненно заметила леди Дадли. – Ты не можешь надеяться на расторжение брака с Эми Робсарт без одобрения Совета. И пока ты ее супруг, для Елизаветы Тюдор ты будешь лишь другом.

Роберт побледнел.

– Отец обещал, – яростно зашептал он. – Он обещал, что ни Саффолки, ни Совет не встанут на нашем пути. Он сказал, когда дело дойдет до развода, он выбьет у них согласие, хоть бы пришлось приставить им меч к горлу.

– Обстоятельства меняются, – вздохнула Леди Дадли. – Пока твой отец не имеет возможности добиваться уступок в этом вопросе. Слишком многое поставлено на кон. Елизавете не следовало появляться в Лондоне. Приехав сюда, она выбила почву у нас из-под ног. Если она решит во что бы то ни стало ходатайствовать перед Советом о встрече с братом или, боже упаси, прилюдно требовать этого от нас…

Она умолкла, и непроизнесенные слова о чудовищных последствиях этих пагубных действий словно повисли в воздухе между ними.

Затем Леди Дадли сказала:

– Твоему отцу нужно время, Роберт. Если он решил, что сейчас лучше не приближаться к ней, ты должен верить ему. Он никогда не совершает бесцельных поступков.

Говоря это, она подняла глаза и повернулась в сторону моей портьеры. От ее взгляда, исполненного злобы, мне стало страшно: точно так же она смотрела, когда знакомила со мной герцогиню Саффолк. И в этот самый момент, видя ее лицо из-за портьеры, я твердо знал, что она лжет. Обманывает собственного сына.

– Он не забыл о тебе, – сказала она мягче. – Отец просто считает более разумным сначала заняться Марией. В конце концов, кто знает, что у нее на уме? Ты говоришь, у Марии нет денег и поддержки, но, надо полагать, кто-то при дворе снабжает ее информацией, а деньги она легко найдет у испанского посла. Ситуация слишком ненадежная. От Марии нужно избавиться прежде, чем она нанесет нам непоправимый вред.

У меня екнуло в желудке. Почему она вот так мешает правду с ложью? Зачем ей отправлять Роберта подальше отсюда и от Елизаветы? Самый способный из детей Дадли, к тому же имеющий личную связь с принцессой, уедет, когда семья пребывает в смертельной опасности, – какой ей от этого прок?

Роберт внимательно рассматривал мать, будто видя ее впервые. Было ясно, что он тоже чувствовал подвох, но не понимал, как его растолковать. Его сомнения были почти зримы, словно клинок повис в воздухе между ними. Наконец он издал сдавленный смешок: