Императрица вспыхнула и резко проговорила:

— Ступай к себе! Я советую тебе одуматься и остановиться хотя бы на том, что твои дикие фантазии влекут за собой гибель всех тех, кто потворствует им. Не жалеешь ты себя, моей короны не жалеешь, так пожалей хотя бы жизнь тех, кому приходится расплачиваться за твои безнравственные прихоти! Ты знаешь, что мое правительство не щадит тех, кого изобличают в оскорблении трона и самодержавной власти, и твои сообщники все известны.

При этих словах лицо принцессы покрылось смертельной бледностью. Она поняла, о ком говорила императрица.

Адеркас, как лицо привилегированное, могла быть только выслана; императрица напрасно относила к великодушию герцога избавление ее от большего наказания. Но Клара… Если ее участие в увлечении принцессы сделалось известным грозной Тайной канцелярии, то что будет с нею? Что ждет ее?

Принцесса вздрогнула и, сложив руки, обратилась к императрице:

— Тетушка, именем Бога умоляю вас — скажите мне: одна ли госпожа Адеркас поплатилась за мою… неосторожность?..

— Это тебе лучше знать, нежели мне. Если она одна помогала тебе в этом… преступном свидании, то, стало быть, и поплатилась она одна… Если же ты еще знаешь пособников, то и с ними можешь проститься заочно!..

Принцесса бросилась на колени перед креслом, в котором лежала императрица, и умоляющим голосом воскликнула:

— Тетушка! Во имя всего святого… во имя вашей молодости и тех минут счастья, какие она дала вам, пощадите…

— Кого пощадить? — холодно спросила императрица, пристально взглядывая на племянницу.

— Клара не виновата!

По лицу императрицы скользнула недобрая улыбка, и она промолвила:

— Ты сама назвала ее. Ты уже слышала и знаешь, что никто из лиц, виновных в гнусном пособничестве тому, что набросило тень позора на мою царственную семью, не будет пощажен!.. Изменить это не может никто!.. Перед этим приговором все бессильны!..

— Но ведь Клара ни в чем не виновата! Она так молода!.. Можно ли было требовать от нее строгого рассудка? Наконец, она просто повиновалась мне! Меня казните, если я заслужила казнь, но простите тех, кто виновен только благодаря своей преданности мне!

— Повторяю тебе, что слова прощения никто не услышит. Даже сам герцог, если бы он пожелал избавить кого-нибудь от моего гнева, был бы бессилен сделать это!

— Как? Стало быть, и моя бедная Клара тоже будет навсегда удалена от меня? И ее тоже ушлют на ее далекую родину?

Императрица поняла, что под вопросом, предложенным ей принцессой, кроется опасение за худшую судьбу ее любимой камеристки, и промолчала.

Анну Леопольдовну это молчание привело в окончательный ужас. Ей припомнился тот крик, который она услыхала там, на своей половине, и мороз пробежал у нее по коже.

— Но Клара еще состоит при мне?.. Она у меня на службе? — спросила принцесса, почти не отдавая себе отчета в своих словах.

Императрица продолжала хранить упорное молчание.

Анна Леопольдовна схватилась руками за голову и мучительно застонала. Она поняла все страшное значение этого упорного молчания.

— Тетушка! Что сделали с Кларой? Где она? — простонала она, вновь опускаясь на колени перед императрицей. — Скажите мне, где она…

— Это — дело лиц, специально заведующих делами моей канцелярии! — строго и холодно ответила императрица. — Я только даю свою санкцию на предание суду, а в последующие распоряжения я уже более не вхожу.

— Дела… вашей канцелярии!.. Да ведь это — Тайная канцелярия! — тоном, полным непритворного ужаса, воскликнула принцесса. — Тетушка… во имя Бога ответьте мне! Клара, признанная виновной, тоже будет выслана, как и Матильда, или ее будут судить здесь, в России?

— Еще раз повторяю тебе, что эти подробности не касаются меня. Во всяком случае, суду должен предшествовать допрос.

— Допрос… в вашей канцелярии? Боже мой!.. Да ведь это — пытка! — и Анна Леопольдовна вновь застонала, закрыв лицо руками. — Тетушка, вы не знаете меня!.. Я готова руки на себя наложить при мысли, что за меня может так страшно пострадать неповинное лицо! Спасите меня от отчаяния.

— Об этом раньше надо было думать! — холодно ответила императрица. — Тебя предупреждали… тебе добра желали…

— Кто! Кто, тетушка? Герцог Бирон? Да? О, этот герцог, это имя, вечно попадающееся на моем пути!.. Но хорошо, я согласна… Я даже его готова попросить за Клару, если ей грозит то, что угрожает всем, имеющим дело с вашей Тайной канцелярией!

— Герцога нет дома, он уехал на весь остальной день, и ты не можешь видеть его сегодня.

— Но ведь не сегодня, не сейчас же возьмут мою несчастную, мою преданную и ни в чем неповинную Клару? Я успею увидать герцога и переговорить с ним?

— Не знаю, право, я в это тоже не вхожу и никак не могу назначить тебе точный срок, в который ты можешь переговорить с герцогом!

— Но вы можете отсрочить этот несчастный арест и этот страшный допрос, если они даже решены!.. Отсрочить только до того времени, в которое я могу переговорить с герцогом!

— Мне это дело совершенно незнакомо и к тому же я имею полное основание думать, что все твои попытки у герцога не приведут положительно ни к чему… Раз уже решенное дело герцог перерешать не станет. Да и нельзя перерешать его, раз оно скреплено моей резолюцией: это значило бы нарушать мой приказ… А такого поступка Бирон никогда себе не позволит.

— Ах, Боже мой!.. Он так много позволял себе и позволяет поступков хуже этого! — ломая руки, в отчаянии проговорила принцесса Анна.

— Ты и в эту минуту не можешь отрешиться от привычки осуждать герцога Бирона? — воскликнула государыня. — Какой же милости ты от него хочешь?

— Я не милости хочу от него, а правды… Что я сделала ему, что он так жестоко, так немилосердно преследует меня?

— Он… преследует тебя? Я, напротив, нахожу, что он слишком много выносит от тебя!

Принцесса нервно захохотала:

— Он? Герцог Бирон?.. От кого-нибудь что-нибудь выносит…

— Да, ты к нему очень несправедлива…

— Я… несправедлива… к герцогу Курляндскому?.. Боже мой!.. Да где же правда?.. Он отнял и продолжает отнимать у меня все, что мне дорого, и навязывать мне все, что внушает мне ненависть и отвращение! Он взял у меня Матильду, которая любила меня, как свою дочь; он — я знаю это наверное — пытается взять у меня человека, дорогого мне… Он мою молодость у меня берет, берет то, чем красна жизнь, чем красна молодость! И за все это он сначала прочил мне в мужья своего сына, а затем настаивал на моем браке с ненавистным мне принцем Антоном Брауншвейгским! За что он, как злой дух, впился в мою сиротскую жизнь и не хочет меня живую отпустить на волю? Мне не нужны ни величие, ни богатство, ни власть… Мне счастье нужно, как нужно оно всем, кто сознательно относится к жизни и не признает ее единственной задачей тщеславие и обогащение!.. Умоляю вас, ваше величество, именем моей покойной матери… именем всего, что когда-нибудь было дорого вам, отпустите меня обратно на мою бедную родину, но отпустите со мною все, что дорого и близко мне! Я не могу долее выносить эту ежедневную тревогу, ощущать над собою эту ежедневную, неустанную вражду!.. Я с ума сойду от нее!..

У императрицы вырвался жест нетерпения.

— Так ты сама сознаешься, что твоя камер-медхен Клара помогала тебе в твоих непозволительных шашнях и сопровождала тебя в твоем последнем свидании с этим интриганом, которого я заставлю дорогой ценой поплатиться за смелость этого свидания. Ты сама добровольно сознаешься в этом?

Принцесса поняла, что ее хотят поймать на слове, и вооружилась смелостью.

— Нет, я ни в чем не сознавалась вам и ничего подобного не говорила! — смело ответила она, прямо глядя в глаза императрице.

— Как не сознавалась? Ты только что сейчас сказала…

— Я не могла сказать это! Я ни на какое свидание не ходила… и если бы и пошла, то наверное никого не взяла бы с собой!.. Это была бы слишком большая неосторожность!..

Императрица бросила на нее взгляд сожаления и промолвила:

— Ты совершенно теряешь голову, моя бедная Анна! Все это дело уже выяснено, указ мною подписан… и ни о чем в данную минуту и толковать не стоит!

— Вы хотите моей смерти, тетушка?.. Вы положительно моей смерти хотите! — застонала Анна Леопольдовна, почти падая на близ стоявший стул. — Вы не верите тому, что я не переживу сознания, что из-за меня погибнет преданное мне, безобидное и совершенно неповинное существо?.. Клара понятия не имела, куда и зачем я иду, я обманула ее. Я сказала ей, что у меня болит голова и что я хочу просто прогуляться…

По желтому и одутловатому лицу императрицы скользнула недобрая улыбка.

— Вот видишь, как ты сама себя выдаешь? — воскликнула она. — Сейчас ты пробовала уверить меня, что ты никуда не ходила и тебя никто никуда не сопровождал…

Принцесса заломила над головою руки.

— Вы ловите меня на словах, вы поступаете со мной жестоко, тетушка! Это — не вы, это герцог говорит вашими устами… Вы ни на что подобное не способны!

Императрица грозно сдвинула брови.

— Оставь меня! Ступай к себе, Анна, — сказала она. — Ты совсем утомила меня своими порывистыми, больными разговорами. Ты точно в бреду городишь… и я верю, что ты и впрямь больна… Отправься к себе! Я перед вечером опять пришлю к тебе Санхеца или Фишера… Надо, чтобы они тобой хорошенько занялись! Вот что значит своеволие! — проговорила она в заключение.

Принцесса Анна, совершенно обессилевшая от горя и волнения, встала с места и машинальным шагом направилась к двери. Ее походка носила на себе какой-то странный, болезненный характер. Так ходят лунатики в припадке своей загадочной, еще не выясненной медициною болезни.

Императрица посмотрела ей вслед и три раза хлопнула в ладоши, что значило, что она зовет дежурную камеристку.