Покончив с вылетевшим из замка отрядом, воины стремительно понеслись на помощь пану Пешеку и его группе. Но там уже тоже все было кончено. Пан Пешек громил тевтонцев как рассерженный вепрь, потревоженный в своих владениях. Вспоминая вновь и вновь, как его захватили простой сетью, будто кролика, и что собирались с ним сделать, он становился еще злее, силы его удесятерялись, и немцы пришли в ужас. Крепость была взята. Еще двое пленных рыцарей, бледные и растерянные, сидели на своих лошадях под бдительным присмотром польских воинов. А остальные принялись крушить замок – чтобы и воспоминания о нем не осталось, сказал князь Скирвойло.

Вернувшись в малый походный лагерь, отряд князя разделился. Поляки двинулись в Мазовию, увозя с собой плененных немецких рыцарей, а жмудины ушли вглубь своих лесов, к месту зимней стоянки. Холода и морозы были на подходе. А силы после удачной осенней кампании надо было восстанавливать. Предстояло похоронить убитых и забрать с собой раненых. Поляков тоже возвращалось меньше, чем прибыло, – двое мазовецких рыцарей и пятеро воинов остались навсегда лежать в жмудской земле.

Обратная дорога была нетрудной. До границы их проводили, а дальше уже пошли свои земли, где в каждом селении, в каждом поместье с радостью принимали воинов, нанесших урон ненавистным тевтонцам, и много злых взглядов и слов досталось немецким рыцарям.

Две долгих недели продолжался их путь, и за все время считанные разы удавалось влюбленным поговорить свободно. Они только издали перебрасывались взглядами, да иногда обменивались несколькими словами. Лишь возле самой Варшавы, где сейчас, как они узнали, находились князь и княгиня Мазовецкие, удалось им уединиться ненадолго под охраной верного Ласло. И тут впервые прозвучало слово «люблю». Рыцарь Янек из Збыховца дал обет своей избраннице верно служить ей до конца дней.

Глава 7

Ингуш Утренняя Зорька

Мазовия, весна 1410 года

Данелька была славной улыбчивой девушкой. Ее жизнь к особой радости не располагала, но характер брал свое – она всегда была светла и весела как птичка. И только когда ее уж очень донимали двоюродные братья и сестры, изливала обиду в слезах на груди своей доброй няньки Немены.

Жила Данелька в старом мрачном замке Рудь, что стоял в мазовецких лесах на небольшом пригорке над заросшим ряской прудом. Приходилась она племянницей старому пану Тадеку, владетелю замка, – была дочерью его родной младшей сестры. Эти земли мазовецкие уже много лет назад перешли под власть Тевтонского ордена, и немцы хозяйничали здесь, как у себя дома. Пан Тадек давно смирился с этим и верно служил орденским рыцарям. И даже обиду им не припоминал. Ведь случилось так, что, когда большой отряд тевтонцев прибыл в эти края, кто-то из них обесчестил сестру пана, взяв ее силой. Родив в положенный срок девочку, которую назвала Данелькой, молодая мать, не выдержавшая позора, утопилась в пруду. А девочка росла непонятно кем – и не панна, и не работница. Однако панские родные дети помыкали ею и с жестокостью называли девочку нагулышем.

Теперь же настали трудные времена, когда отношения между польским королем и орденом обострились, и жизнь в пограничных с подвластными Мазовецкому князю местах стала опасной. Польские воины все чаще налетали на захваченные немцами пограничные замки и рушили их, ослабляя орденские силы на границе. Пан Тадек привел в готовность гарнизон своего замка. Был он невелик, но и слабым назвать его было нельзя.

Пан Тадек, верно служащий крестоносцам, был, конечно, на их стороне. Но люди-то его видели, что происходит на самом деле, ведь не на необитаемом острове жили. Крестоносцы совсем распоясались. Сказывали, что они напали на Добжинь, гарнизон замка перебили, город разграбили и много жителей жизни лишили. То же случилось и в Рыпине, и в Липно. Тьма людей погибла. Жгли все и всех, как говаривали. Захватили Бобровники и Злоторыю, и только благодаря вмешательству епископа Плоцкого население этих городов избежало поголовного истребления. И в земли Януша Мазовецкого вторглись ироды окаянные. Но здесь сын князя, Болеслав, дал им отпор, а потом ворвался в орденскую землю, сжег Зольдау и опустошил окрестности вплоть до самого Растенбурга. Малая война шла уже полным ходом и всерьез.

Когда стало известно, что большой польский отряд идет на их земли, старая няня Немена, укладывая Данельку спать, сказала ей:

– Ты должна сберечь себя, птичка моя, чтобы не случилось с тобой беды, как с матерью твоей, да простят ей Небеса грех самоубийства. Красивая панночка была, и нравом смирная, но погубили ее злодеи с черными крестами на груди. Еще неизвестно, как другие захватчики будут себя вести – ты ведь и не панская дочь, хоть и не служанка в поместье. Надобно тебе от беды подальше схорониться в лесу. Там, на дальней заимке, живет бабка Тадела, которую в округе ведьмой почитают. Но неправда это. Старая Тадела хорошо разбирается в травах целебных, умеет кровь заговаривать, но зла никому не делает. У нее и перебудешь лихое время. А я потом за тобой приду, когда беда минет.

– Как же я сама буду, няня? Как мне без тебя обойтись? Я ведь с малых лет за твои юбки держалась. Ты одна на всем свете меня любишь.

– Это так, голубка, но уйти мне нельзя. А тебя спрячем от набежников. Я сама тебя отведу на заимку, а потом буду в замке сторожить, чтобы забрать тебя обратно.

Это было разумное решение. Стать жертвой мужского разгула девушке было страшно, и она согласилась. Рано утром следующего дня, когда замок только просыпался, две женские фигуры тихо выскользнули из ворот и скрылись в густом лесу. Ближе к вечеру старая Немена вернулась одна. Данельки нигде не было видно, но ею никто особо и не интересовался. Не до нее было. Отряд набежников был уже совсем близко.

А воины, шедшие сейчас через границу, то был отряд Янека из Збыховца. Повоевав в жмудских лесах, польские шляхтичи вернулись в свои земли. Однако с началом весны вновь стали на военную тропу. Большой отряд, что воевал в Жмуди, почти весь сохранился. И, сроднившись в постоянных сражениях и общей лесной жизни, они уже не желали расставаться. Своим вожаком единодушно признали Янека из Збыховца и стали совершать набеги на пограничные земли. Король Владислав набеги эти приветствовал. Это был ответ распоясавшимся крестоносцам в делах их неправых – ведь нарушали они условия перемирия многократно. А разрушенные на границе замки к тому же ослабляли позиции немцев в будущей неизбежной войне.

Вот и сейчас отряд Янека из Збыховца упорно продвигался среди лесов, с целью захватить приграничный замок. С паном Пешеком из Седловиц они расстались при дворе князя Януша Мазовецкого. Там пригрела подле себя княгиня Анна Данута красавицу Ингуш, дочь могучего воина, грозы тевтонцев. Тот тоже воевал с немцами, но своими силами.

Расставание молодых людей, которых тянуло друг к другу с неимоверной силой, было тягостным. Они уже не скрывали взаимной любви.

– Ты дождись меня, Ингуш, зорька моя ясная, и я вернусь за тобой, – шептал, прощаясь, Янек. – И упаду в ноги батюшке твоему. Ведь не станет же он противиться нашему счастью. Но сейчас время воевать, моя голубка. Ты меня жди.

– Я буду ждать тебя хоть много лет, если надо, – прошептал в ответ нежный голос, – никто другой и никогда не будет мне нужен, кроме тебя, рыцарь мой. Ты только береги себя в сражениях грядущих, а я стану за тебя молиться день и ночь.

Подступившись к замку Рудь, шляхтичи взяли его в осаду. Замок был старый, но крепкий. И стоять бы им здесь долгие недели, если бы не холопы пана Тадека. Многие из них не желали оставаться под властью крестоносцев и, объединившись, выступили против воинов пана, остававшихся верными ордену. Было им трудно, и многие полегли сразу. Но в ходе сражения кто-то сумел открыть ворота, и отряд Янека ворвался внутрь. Тут уж обстановка переменилась. Сам пан яростно отстаивал свою цитадель. Но силы были неравны, и крепость Рудь пала. Много крови пролилось в этом горячем сражении. Одержав победу, шляхтичи разрушили старый замок, камня на камне от него не оставили и ушли обратно, уводя с собой тех, кто пожелал вернуться на земли предков. На месте бывшего замка остались пустые развалины.

Однако они не отошли от места битвы и на полдня пути, как стало ясно, что молодой шляхтич Зых из Мандровец совсем плох. Он получил тяжелое ранение в живот, и его везли на носилках, прикрепленных между двумя лошадьми. Он был еще совсем молод, этот отчаянно сражавшийся за рыцарский пояс юноша, как на небесного воителя смотревший на Янека из Збыховца. Умирать ему было рано, и товарищи стали искать помощь.

В ближайшем селе местная знахарка осмотрела его рану, отвернулась и сказала, что ничем помочь не может.

– Очень глубокая рана у него, и я не знаю, можно ли ее зашить. У него уже жар поднимается. Не жилец он, думаю. Одна только надежда – если найдете в лесу ведунью бабку Таделу, она может помочь. Многое умеет старуха эта, чего другие не могут. Никто иной его не спасет.

Сельчане дали провожатого, и отряд двинулся вглубь леса. Шли еще часа два и вышли, наконец, на маленькую заимку. Домик крохотный под дерновой крышей, скорей землянка, чем дом, в загородке коза, и несколько кур по двору маленькому разгуливают – вот и все хозяйство. Сгорбленная старуха шагнула с порога к прибывшим, а другая женская фигурка, тоненькая и гибкая, птицей метнулась в лес и сразу пропала, как и не было ее.

Бабка Тадела велела положить раненого на лавку у порога и стала осматривать его рану. Пощупала, покачала головой и сказала, что плохо дело. Тут только одной травой помочь можно, но ее как на грех нет. Нужно в лес идти поискать. Если ей поможет кто, то она, возможно, и справится с этой раной. Пойти со старухой в лес вызвался Ласло. Ему хотелось помочь молодому Зыху из Мандровец, и очень заинтересовала его таинственная женская фигурка, исчезнувшая в густом лесу.

По дороге, глядя внимательно по сторонам и выискивая в густых зарослях нужную траву, как описала ее старуха, венгр заодно рассказал ей, кто они такие и что здесь делали. Сказал, что их нечего бояться и напрасно, мол, девушка та в лесу прячется. Уж и вечер скоро, страшно, небось. А они все равно здесь еще какое-то время пробудут. У них предводитель, говорил, благородный шляхтич, рыцарь известный на всю Польшу. Он никогда девушку в обиду не даст.