— Ты, Джеральд, человек хоть и довольно богатый, но совершенно не знатный, — сказал Джеймс.

— Да, кое-какое состояние я себе сделал на торговле хлопком и табаком и думаю, что сумею прокормить даже большую семью. Но на ком попало я жениться не собираюсь, — сказал Джеральд.

— Ты хочешь высоко залететь, — сухо заметил Эндрю.

Все же они сделали для Джеральда все, что могли.

Джеймс и Эндрю были уже в преклонных годах и на хорошем счету в Саване. Друзей у них было много, и они целый месяц возили Джеральда из дома в дом на ужины, на танцы, на пикники.

— Есть тут одна, — признался наконец Джеральд, — очень она мне приглянулась. Ее еще на свете не было, когда я причалил сюда.

— Кто же эта особа? — поинтересовался Эндрю.

— Мисс Эллен Робийяр, — с деланной небрежностью бросил Джеральд ибо взгляд темных миндалевидных глаз девушки проник ему в самое сердце.

Она очаровала его сразу, несмотря на странное для пятнадцатилетней девушки отсутствие резвости и молчаливость.

И была в ее лице какая-то затаенная боль, так разбередившая ему душу, что ни к одному существу на свете он еще не проявлял столь участливого внимания.

— Послушай, братец, да ты же ей в отцы годишься.

— Ну и что, я еще мужчина хоть куда! — воскликнул чрезвычайно задетый этими словами Джеральд.

Джеймс спокойно хмыкнул и разъяснил ему:

— Джеральд, во всей Саване не сыщется более неподходящей для тебя невесты.

— Это еще почему? — воскликнул Джеральд.

— А потому, что Робийяр, ее отец — француз, а все они гордые как сатана. Ее мать, упокой Господи ее душу, была очень важная дама.

— А при чем тут мать?

— Ну как же, Джеральд, неужели ты не понимаешь, что характер девушки передался от матери?

— А мне наплевать! — выкрикнул младший О’Хара. — Мать ее, кстати, уже в могиле, а старику Робийяру я пришелся по душе.

— Вполне возможно, — заметил Эндрю.

— Вот видишь, Джеймс, и Эндрю меня поддерживает.

— Как мужчина мужчину — может быть, но только не как зять.

— Да и девушка никогда за тебя не пойдет, — вдруг вмешался Эндрю.

— Почему? — вновь запротестовал Джеральд.

— Она вот уже год как сохнет по этому повесе, по Филиппу Робийяру, ее кузену, хотя вся семья ее денно и нощно уговаривает перестать о нем думать.

— А кто это такой? — спросил Джеральд.

— Да был здесь один…

— Ну и черт с ним, был да сплыл! — воскликнул Джеральд.

— Да, он уже месяц как уехал в Луизиану, — сказал Эндрю.

— Как ты это узнал?

— Узнал, — коротко ответил Джеймс, не желая признаваться, что источником этих сведений был один из чернокожих слуг, к которому он подослал Порка, лакея своего брата. А Порк был готов расшибиться в лепешку, только бы его хозяин нашел себе невесту и женился.

— Брат, я не думаю, что она так уж сильно была влюблена в этого Филиппа и думаю, если это и так, то скоро пройдет. Какая может быть любовь в пятнадцать лет? — сказал Джеральд.

— Все равно, они скорее согласятся отдать ее за этого головореза-кузена, чем за тебя, — сказали братья в один голос.

Словом, Джеймс и Эндрю были поражены не менее всех других, когда стало известно, что дочь Пьера Робийяра выходит замуж за этого маленького ирландца из северной Джорджии.

В домах Саваны шептались и судачили по адресу Филиппа Робийяра, отбывшего на запад.

Но пересуды пересудами, а толком ничего никто не знал и для всех оставалось загадкой, почему самая красивая из девушек Робийяр решилась выйти замуж за шумного краснолицего ирландца, ростом едва-едва ей по плечо.

Да и сам Джеральд не очень-то хорошо был осведомлен о том, как все это произошло. Он понимал одно: чудо все-таки свершилось и ему как всегда помог Бог.

И впервые в жизни он ощутил несвойственную ему робость и смирение, когда Эллен, очень бледная и спокойная, легко прикоснувшись к его руке сказала:

— Я согласна стать вашей женой, мистер О’Хара.

— Не может быть! — как громом пораженный воскликнул Джеральд.

Но точно так же отреагировали и все остальные. Особенно изумилось семейство Робийяров, ведь никто не ожидал от Эллен подобного поступка. Все были уверены, что девочка никогда не согласится стать женой краснолицего ирландца, который к тому же был намного старше ее.

И только отчасти подозревала об истинной причине случившегося нянька Эллен воспитывающая девушку с самого ее рождения. Только она знала как Эллен, проплакав всю ночь навзрыд, словно ребенок, наутро с твердостью внезапно повзрослевшей женщины объявила о своем решении.

Исполненная мрачных предчувствий, няня передала ей в тот вечер небольшой сверток, присланный из Нового Орлеана с адресом, написанным незнакомой рукой.

Эллен развернула сверток и вскрикнув, выронила из рук медальон со своим портретом на эмали. К медальону были приложены четыре письма Эллен к ее кузену и краткое послание нью-орлеанского священника, извещавшее о смерти Филиппа Робийяра, последовавшей в результате драки в одном из городских баров.

— Это они заставили его уехать: отец, Полин и Евладия! Я ненавижу их! Всех ненавижу, видеть их не могу! Я уеду отсюда, уеду, чтобы больше никогда их не видеть! Уеду из этого города, где все будет вечно напоминать мне о нем.

— Да что ты, успокойся, — попыталась утешить девушку служанка.

— Не могу я успокоиться! — воскликнула Эллен, вытирая слезы с бледного лица.

Ночь уже близилась к рассвету, когда пышнотелая няня, тоже проливавшая горючие слезы, гладя темноволосую головку хозяйки, сделала робкую попытку возразить:

— Бог с вами, голубка, негоже это.

— Я уже решила. Он хороший добрый человек, я выйду за него или приму постриг в Чарльстонском монастыре.

Именно эта угроза и вынудила растерянного и убитого горем Пьера Робийяра дать согласие на брак.

Для убежденного пресвитерианина, хотя и происходившего из католической семьи, брак дочери с Джеральдом О’Хара представлялся менее страшным, чем принятие ею монашеского обета.

Если не считать того, что жених — человек без роду-племени, во всем остальном он был не так уж плох.

— Эллен, подумай, — сказал отец, — ведь Джеральд О’Хара намного старше тебя. Он скорее мой ровесник, чем твой.

— Ну и что, папа? — заметила девушка. — Он хороший и честный человек. И самое главное, может, с ним я буду счастлива.

— Дочь, как бы мне хотелось в это верить и как мне страшно отдавать тебя в чужие руки! — воскликнул Пьер Робийяр, глядя в окно на бегущие по небу облака. — Дочь, он заберет тебя и увезет очень далеко, и я больше никогда не увижу твоих счастливых глаз, не услышу твоего веселого смеха. Ты никогда мне не скажешь «доброе утро, папа» или «спокойной ночи» и мне будет очень грустно. Вот поэтому я и не хочу расставаться с тобой.

— Но отец, неужели тебе хочется, чтобы я на всю жизнь осталась несчастной?

— Что ты, дочь, я как раз хочу твоего счастья.

— Тогда я поеду.

— Может быть ты поддаешься минутному влечению, порыву? Может быть, стоит все хорошенько обдумать, взвесить — и тогда принять окончательное решение?

— Нет, я приняла решение ночью, я выхожу замуж за мистера О’Хара.

Отец, поняв, что разговор окончен и дочь своего решения не отменит, немного успокоился.

— Что ж. Эллен, если ты решила, то тогда могу пожелать тебе счастья и благословить. Ведь я так хочу, чтобы счастье сопутствовало тебе и чтобы твоя жизнь сложилась удачно.

На этом разговор с отцом был закончен.

И вот Эллен, теперь уже Эллен О’Хара, покинула Савану, чтобы никогда сюда уже больше не возвращаться.

И в сопровождении своего немолодого мужа, своей служанки Мамушки и, двадцати слуг-негров прибыла в Тару. А именно столько слуг-рабов отдал Пьер Робийяр Джеральду О’Хара в качестве приданного своей дочери.

Если Эллен в какую-нибудь горькую минуту и пожалела о своем скоропалительном решении выйти замуж за Джеральда, то никто, особенно Джеральд об этом никогда не узнал.

Джеральда прямо распирало от гордости, когда он смотрел на свою жену.

А Эллен навсегда вычеркнула из памяти маленький приморский городок и все, что было с ним связано и, ступив на земли северной Джорджии, обрела там новую родину.

В памяти конечно остался величавый и горделивый, как плывущий под всеми парусами фрегат дом отца — изящное здание во французском колониальном стиле. Мягкие женственно-округлые линии, бледно-розовые оштукатуренные стены, высокий портал, плавно сбегающие вниз широкие ступени парадной лестницы, окаймленные тонким кружевом чугунных перил. Богатый, изысканный и надменный дом.

Здесь же, в Джорджии, ее встретил суровый край и закаленные в лишениях люди.

Вдали, куда бы она ни устремляла взор, повсюду были красноватые пологие холмы с массивными выходами гранита и высокие мрачные сосны.

Дикой и неукрощенной представлялась ей эта природа после привычной для глаз мягкой красоты прибрежных островов, поросших серым мхом и темно-зеленой чащей кустарников, после белых лент пляжей, прогретых лучами субтропического солнца и просторных плоских песчаных равнин, зеленеющих пальмами и молодой порослью.

Здесь вслед за жарким летом наступала студеная зима, а в людях бурлила невиданная энергия и сила. Они отличались легким и веселым нравом, были добры, великодушны, любезны — и в то же время необычайно упрямы, вспыльчивы и жизнестойки.

На побережье мужчины гордились умением не утрачивать самообладания и хороших манер в любых обстоятельствах, будь то поединок или кровная месть.

Тогда как здесь все проявляли необузданность и склонность к бешеным выходкам.

Жизнь на побережье была окрашена в мягкие ровные тона, здесь она бурлила, молодая, неукрощенная, жадная.