– Нет, говорили. – Она залилась краской. – В тот день, когда вы приехали в Мэндерли к ленчу. Мы беседовали о Дальнем Востоке, и вы упомянули про своих детей. – Миссис де Уинтер посмотрела на меня. – У меня отвратительная привычка: стоит человеку заговорить о чем-то, как я выстраиваю целую историю. Иногда очень странным образом: услышу отрывок фразы, произнесенной кем-то в кафе, ресторане или в коридоре отеле, – и представляю всю их жизнь. Иной раз ничего общего с их подлинной жизнью мой вымысел не имеет, но иной раз все совпадает. Максим любил поддразнивать меня по этому поводу…

Она вдруг резко замолчала и нервно сжала колени руками.

– Какая милая собака, – продолжала гостья, и мне сразу стало жаль ее, когда я услышала эти растерянные интонации. – Жаль, что у меня никогда не было собак. Такие верные друзья. У них не бывает плохого настроения, они всегда так рады видеть тебя и никогда не покинут нас. О боже, неужели прошло уже столько времени? Мне пора идти. Завтра я возвращаюсь в Лондон, а потом улечу в Канаду. Мне надо еще собрать вещи, а я всегда так долго вожусь с ними. Никогда не помню, куда и что положила. Это всегда сердило Максима…

Она взволнованно посмотрела на меня, схватила перчатки, сумку и поднялась. Отец тоже встал. Я видела, как посерело его лицо от усталости. И прочла его безмолвное обращение ко мне.

– Миссис де Уинтер приехала сюда на автобусе, – проговорил он. – Она остановилась в отеле на берегу – ты знаешь его. Элли будет рада отвезти вас назад.

Миссис де Уинтер начала вежливо отказываться, но я не обратила внимания на ее возражения, я знала, что отец, несмотря на болезнь, умеет убедить кого угодно.

Какое-то время мы ехали в машине с опущенными стеклами в полном молчании. И я заговорила с ней, только когда мы миновали Керрит:

– Миссис де Уинтер, я прочитала дневник Ребекки, который вы прислали отцу. И я знаю, что должна быть третья тетрадь. Вы оставили ее?

– Да, разумеется. Представляю, что вы думаете обо мне, – вдруг быстро заговорила она. – Это так неприятно, когда какой-то неизвестный человек присылает тебе какие-то бумаги – теперь я понимаю. Мне хотелось сначала вложить сопроводительное письмо, но потом я вдруг осознала, что не знаю, о чем писать. Я не была уверена, помнит ли меня ваш отец вообще. Многие здесь забыли меня. В отличие от Ребекки я такая неприметная личность.

Она бросила на меня взгляд, словно колебалась, продолжать ли дальше, и сдвинула брови.

– Мне не хотелось оставлять эти записи у себя. А Ребекка несколько раз написала, что полковник Джулиан ее единственный близкий друг. И я подумала, что он будет рад получить их. Только потом мне стало известно, что он пережил инсульт, кто-то в магазине заговорил об этом, и я почувствовала себя виноватой. И решила, что должна исправить свою ошибку. Но, кажется, только усугубила дело. Не надо было упоминать про вашего брата.

Мне показались убедительными ее оправдания, хотя я и не очень доверяла ее словам.

– Думаю, что отец все понял, – сказала я, притормаживая, когда мы подъехали к воротам Мэндерли. Несчастный случай с Максимом произошел как раз в этом месте. Я покосилась на миссис де Уинтер, она смотрела на голубоватые тени деревьев, лицо ее побледнело и осунулось.

– Вы не спешите, мисс Джулиан? – вдруг спросила она. – Не возражаете, если мы немного пройдемся? Мне не следовало приезжать сюда, но я так часто видела эти места во сне. Сейчас со мной такое частенько случается, сама не знаю, где нахожусь – во сне или наяву.

Я остановила машину. Слезы в ее голосе я услышала раньше, чем увидела их на ее глазах. Миссис де Уинтер выбралась из машины и подошла к воротам. Она отвернулась от меня, легкий ветерок с моря трепал ее прямые седые волосы, и она крутила свое обручальное кольцо на безымянном пальце – единственное украшение, которое она носила.

Выждав несколько минут, она достала из сумки ключ от ворот, но у меня создалось впечатление, что ей не хочется открывать их самой. И я вышла помочь. Выражение отчаяния на ее лице меня поразило. Она выглядела, как потерявшееся дитя, и время, оставившее свои следы на лице, придавало этому детскому горю еще большую остроту.

– Я собиралась рассказать вам про эти тетради, – сказала миссис де Уинтер, облокотившись о ворота и глядя на деревья. – То есть вашему отцу, – уточнила она, – но потом мы заговорили о чем-то другом. Может быть, вы объясните ему? Я нашла их после смерти Максима, точнее, я наткнулась на металлическую коробку, лежавшую в запертом ящике письменного стола дома, который мы купили в Англии. Такой красивый дом – настолько далеко от моря, насколько это возможно в нашей стране, и довольно большой – я надеялась, что у нас будут дети… – Она осеклась. – Вы знали, что мы перебрались в Англию после окончания войны, мисс Джулиан?

– Да, слышала, миссис де Уинтер.

– Я забрала эту коробку с собой в Канаду, – продолжала она так, словно не слышала моих слов. – И долго не открывала ее. Она была заперта, а ключ куда-то затерялся. Но мне хотелось знать все, что имело отношение к Максиму, и поэтому я продолжала хранить эту коробку в надежде, что ключ однажды сам собой отыщется. И в прошлом году я все же открыла ее: сорвала замок отверткой и даже порезала себе руку. Я так тосковала по Максиму… Печаль эта накатывалась волнами. Иной раз становилось чуть получше, а в другие дни она была невыносимой, я просыпалась такой потерянной. Я не ожидала, что найду в коробке ее записи. Надеялась, что там окажется что-нибудь, что будет напоминать мне о моем муже. Старые фотографии, записи его детства, возможно. Мне и в голову не приходило, что это имеет отношение к Ребекке. Его первый брак принес ему столько несчастья, он был на краю пропасти. И меньше всего я ждала, что наткнусь на то, что имело к ней отношение. Я была потрясена.

Миссис де Унтер отступила от ворот, я открыла их, и она шагнула вперед. Помедлив, я двинулась следом. Деревья впереди образовали зеленый туннель, а я шла и думала про кошмары моего отца, про этот черный гробик. Миссис де Уинтер шла некоторое время молча, сосредоточенно глядя перед собой. Подойдя к поваленному дереву, она села, я опустилась рядом с ней. Она выбрала то же самое место у поворота, где любил сидеть мой отец, отсюда виднелось море. Но она, казалось, не слышала шума волн. Помолчав немного и собравшись с силами, она продолжила:

– В коробке лежали три общие тетради, тоненькое колечко с бриллиантами и голубая брошь в виде бабочки. Их значение я поняла после того, как прочла дневник. Я перечитывала его вновь и вновь и сейчас могу повторить наизусть. Мне всегда хотелось знать, какой была Ребекка на самом деле. Теперь я знаю.

– Миссис де Уинтер, если вам не хочется, вы можете ничего не объяснять. Я вижу, что вам это мучительно…

– Сначала мне было больно, – честно призналась она, – и я очень расстроилась, потому что не могла понять, зачем Максим забрал эти вещи. Он ненавидел все воспоминания, связанные с ней. Тогда почему же он хранил все это? Вот что мучило меня. Я перестала спать, меня начали одолевать кошмары, точно так же, как и в первое время после моего приезда в Мэндерли… И тогда я решила приехать сюда. Мне надо было встретиться лицом к лицу со своим прошлым. Так поступила бы на моем месте Ребекка. И если она могла, то почему я не в состоянии решиться? Зачем я трусливо делаю вид, будто ничего не было?

Все еще пряча от меня глаза, она объяснила, зачем приехала в Англию. Сначала ей хотелось найти как можно больше сведений о Ребекке, потому что ее рассказ оставлял впечатление выдумки. Придя в библиотеку, миссис де Уинтер нашла автобиографию Маккендрика, чтобы сделать кое-какие уточнения. И вот тогда она поняла: это не лечит, а только усугубляет печаль.

Тогда пришло решение избавиться от всего, что принадлежало Ребекке. Но просто порвать тетради и выбросить вещи не поднималась рука. И миссис де Уинтер решила отправить записки Ребекки и ее вещи тем людям, которых, как ей казалось, это могло заинтересовать. Дневники – моему отцу, кольцо – Джеку Фейвелу, потому что кольцо привез из Южной Африки его дядя. А брошь – миссис Дэнверс, которая помнила мать Ребекки. Но эту женщину оказалось очень трудно найти. Она встретилась с миссис Дэнверс случайно, когда стояла на Тайт-стрит и смотрела на дом Ребекки. Миссис Дэнверс вышла из подъезда. И хотя она сильно постарела, миссис де Уинтер сразу узнала ее: «Я никогда бы не смогла забыть ее. Из-за нее я чувствовала себя такой несчастной в Мэндерли. Если бы ее там не оказалось, мне жилось бы намного лучше…»

Ее слова больше скрывали, нежели объясняли, и я представила, как долго и как часто миссис де Уинтер стояла у дома Ребекки в Лондоне. Но она ничего не сказала про азалии… И как только я подумала об этом, миссис де Уинтер словно прочла мои мысли и сказала, что оставила венок у домика на берегу. А в другой раз – ракушки на могиле Люси. И больше всего меня удивили ее доводы.

– Они были в чем-то очень похожи. Ни та и ни другая так и не выросли, не повзрослели. Мне было очень жаль девочку, именно тогда я и подметила сходство между ними и начала симпатизировать Ребекке. Это так печально, быть настолько уверенной и убежденной в своей правоте и настолько обманываться – вы согласны?

– Обманываться?

– Да. – Лицо ее осветилось. – Ребекка нарассказала столько историй о своей силе воли, она постоянно твердила о ней. Но ведь она не смогла заставить Максима полюбить ее. Это меня Максим любил, а не ее. Она утверждала, что заставит всех запомнить себя, но с тех пор, как Максим уехал, он очень редко вспоминал о ней. И я в конце концов поняла, почему он хранил все эти вещи – он очень жалел ее, как и я. Кольцо отца, брошь матери: Ребекка навсегда осталась ребенком – вот к какому выводу я пришла. Ей нравилось думать, что она сделала саму себя, но на самом деле она так и не повзрослела. В эмоциональном смысле уж точно. И даже почерк у нее остался детский. Вам так не кажется? – Миссис де Уинтер напряженно посмотрела на меня.