— Уж кто-кто, а ты бы помалкивала! — бормотала Рэйчел. — Похоже, ты хочешь выглядеть безгрешной как святоша, но постоянно суешь свой нос куда не следует.

— Ты о чем? — поинтересовалась Холлис, рассматривая себя в зеркале.

Няня в раздумье взяла серебряную расческу.

— Возможно, твоя мама и не подозревает, на что ты способна, и я не собираюсь ей ничего говорить, чтобы она не переживала, но неужели ты думаешь, что я ничего не вижу? Я знаю, почему ты настроена против сестры.

Холлис искоса взглянула на маму Рэйчел.

— Мне хотелось бы, чтобы ты пришила рюшечки с изнанки горловины.

— Ни за что! Ничего подобного никогда не слышала! — воскликнула Рэйчел и выхватила платье из рук Холлис.

Та взглянула на нее, и выражение лица Мамы Рэйчел смягчилось.

— Холлис, дорогуша. Ты ничем не хуже Фелисии. И тебе не к лицу сердиться из-за того, что женатый мужчина говорил с ней, а не с тобой.

— Мне уже девятнадцать. И я вправе делать то, что я хочу. Читай свои нравоучения Фелисии. Я еще никогда не слышала, чтобы ты ее ругала.

Няня пожала плечами.

— Но она ведь еще ребенок! А ты уже нет. Она еще ничего не понимает!

— Адель мне тоже не нравится! — раздался писклявый голосок из двери. Холлис и Мама Рэйчел разом обернулись.

— Ты давно здесь?

— Мисс Эмилия, немедленно идите спать!

— Клянусь, что, если вы присыплете ее солью, она вспыхнет пламенем.

Эмили босиком вошла в комнату и села на кровать Холлис. Ее глаза с интересом смотрели из-под шелкового ночного чепчика.

— Она — оборотень.

— Кем бы она ни была, но только не оборотень! — сказала негритянка, подумав при этом, что Эмилия больше интересуется дьявольским происхождением Адели, нежели беспечностью старшей сестры.

Холлис ухмыльнулась.

— Посмотрим, что будет, когда мы посыпем ее солью.

Она ни словом не обмолвилась о своем собственном расследовании. Холлис до сих пор не получила ответа на письмо, отправленное во Францию. И эту информацию в любом случае нужно было держать в тайне.

— Она заигрывала с Люсьеном, — протараторила Эмили, — но, похоже, у нее ничего не вышло, поскольку теперь она кокетничает с папой.

— Видно, она знает, что делает, — пробормотала няня. Похоже, она догадывалась, что, как и бедняжка мисс Дульсина, Адель Скаррон не имела собственных денег. Однако она вряд ли была так же бессильна в этой ситуации, как тетя Дульсина. Если бы она вышла замуж. Поль назначил бы ей содержание, что было вполне в его духе.

— Мне противно смотреть, как она строит из себя бедную сиротку и просто тает на глазах каждый раз, когда папа смотрит на нее, — сказала Холлис.

— Может быть, вашей матери следует выдать ее поскорее замуж, — высказалась няня и протянула Холлис ночную рубашку.

— Мисс Эмили, я думаю, вам следует прекратить распускать слухи о ней. Не пристало леди обсуждать чужие проблемы!

— А я пока еще не леди! — возразила Эмили.

— Так станьте ею!


Эмили удалилась в свою спальню, чтобы поговорить с Мимси о том, как можно было бы незаметно посыпать Адель Скаррон солью. Она решила последовать совету своей няни, что не следует показывать оборотню, что ты знаешь, кто он есть на самом деле.

Повлиять на Холлис было труднее. Нападки с двух сторон на любимицу семьи несомненно вызвали бы ее раздражение. Она с завистью наблюдала, как Фелисия, одетая в элегантное ярко-красное платье и бархатную черную жокейскую шапочку с вуалью, отправилась на верховую прогулку с отцом и Романом Превестом. И ее отнюдь не успокаивало то, что Адель Скаррон боялась лошадей и чувствовала себя неуверенно. Поль присоединился к ней, оставив Фелисию в компании с Превестом. Холлис, устроившись в саду под зонтиком с книгой, с интересом наблюдала прогулку двух парочек.

Ее мать и няня были слишком заняты первым выходом Фелисии в свет, чтобы обращать внимание на плохое настроение Холлис. А она, в свою очередь, постоянно подтрунивала над Фелисией, в то время как последняя, потеряв всякое терпение, отвечала ей тем же. В присутствии обеих сестер лицо Адель Скаррон мгновенно принимало невинное выражение, которое очень раздражало Холлис, но тем не менее заставляло сестер относиться друг к другу с терпением и не показывать своей неприязни публично. Но в присутствии Холлис Адель была менее разговорчива, глаза ее были холодны и подчеркивали скрытую недоброжелательность.

В конце мая, как и предполагал Люсьен, конфликт вылился наружу.

Баррет Форбс, приученный своей сестрой Алисой выслушивать ежедневные женские жалобы, понял однажды за завтраком, что атмосфера накалилась до предела.

Салли разливала кофе с подчеркнутой вежливостью, а тетя Дульсина как всегда была в полной прострации. «Благослови ее, Господи, — думал Баррет, — Даже если бы ей довелось быть свидетельницей последнего дня Помпеи, единственное, о чем бы она беспокоилась, так это о влиянии серы на свое столовое серебро».

Когда Дэнис сказал, что Андре Пейро нашел им управляющего, Баррет поспешно объявил, что перед своим отбытием в Чарлстон снова хочет побывать в Новом Орлеане.

— Ну что ж, Баррет, — сказала Салли, многозначительно взглянув на своих дочерей, — не могу тебе препятствовать, но не забывай, что ты обещал присутствовать на выборах Поля.

— Естественно, я буду там, — заверил ее Баррет.

Выборы в Луизиане вызывали всеобщий интерес.


— Я думаю, мне следовало бы уехать, прежде чем разразится скандал, — сказал Баррет Дэнису, когда они встретились на борту «Маленькой Марии».

— За обедом мне все время казалось, что вместо закуски нам подадут пистолеты. Что происходит с девушками?

— Если бы я знал! — ответил Дэнис.

Эта проблема его не особенно волновала, но он был благодарен Баррету за то, что он к нему присоединился. Вряд ли Франсуаза Беккерель будет рада, если узнает, что Дэнис приедет к ней с Барретом. Он не сообщил ей о своем приезде в Новый Орлеан, но с недавних пор Франсуаза стала ему мерещиться повсюду. Это потихоньку превращалось у него в манию преследования.

Они шли через рынок к конторе Андре Пейро, и мысль о том, что Франсуаза может появиться в любую минуту, преследовала Дэниса всю дорогу.

— Господи, какая красивая женщина!

Дэнис вздрогнул, но тут же взял себя в руки. Конечно, Франсуаза была красивой, но она не одобрила бы такого поведения со стороны Баррета Форбса. Он посмотрел в сторону и увидел ту самую квартеронку, которая как-то покупала здесь попугая. Дэнису показалось, что это женщина была чересчур светлая для квартеронки. Похоже, черной крови в ней было совсем немного. У нее были каштановые, аккуратно уложенные волосы, смуглая кожа и миловидное личико. Дэнису она чем-то неуловимо напоминала Эмилию, младшую де Монтень.

Баррет застыл в удивлении.

— Ты можешь с ней познакомиться на балу квартеронок, — сказал Дэнис, — если, конечно, она еще не занята. Но она не уделит тебе и минуты, если ты не предложишь ей что-нибудь серьезное.

Баррет еще некоторое время смотрел на женщину. Она передвигалась с грациозной легкостью и любезничала с торговцами. Ее темнокожая служанка следовала за ней по пятам с корзиной в руках.

— А откуда ты знаешь, что она не чисто белая?

— Она не носит капор, — ухмыльнулся Дэнис, — Таков обычай. Цветные женщины должны носить на голове платок.

Платок на голове у девушки в отличие от сильно накрахмаленных белых платков Мамы Рэйчел или клетчатого платка ее темнокожей служанки, был сшит из того же материала, что и платье, украшенное рубиновой брошью. Это подчеркивало красоту ее вьющихся волос и глаз.

— Должно быть, любовница какого-нибудь джентльмена, — сказал Дэнис, — или будет ею. Мамы и тети квартеронок продают их как на аукционе, по самым высоким ценам, как были проданы когда-то сами. Это своего рода семейная традиция.

— А если рождается мальчик? — спросил Баррет.

— Они ценятся меньше. Иногда их белые отцы покупают им фермы где-нибудь в отдалении или посылают их жить во Францию. Здесь они только создают лишние проблемы. Жениться они вынуждены на женщинах темнее, чем они сами. Квартеронки никогда с ними не связываются.

— Найдись кто-нибудь предприимчивый, на этом деле можно было бы сколотить целое состояние, — заметил Баррет.

Дэнис пожал плечами.

— Пошли, — сказал Баррет. — Иначе мы опоздаем.


Андре представил Дэнису человека по имени Харлоу Маккэми. На вид ему было лет тридцать, лицо его было покрыто веснушками, а волосы были красновато-песочного цвета. Невыразительная внешность полностью противоречила содержанию рекомендательных писем от двух фермеров и одного владельца плантации сахарного тростника в Луизиане. Он также представил рекомендации от бывшего учителя и директора школы о своем образовании, которые могли бы повлиять на решение Поля.

— Впечатляет, — сказал Дэнис, ознакомившись с документами. — Как я понимаю, вы оставили прежнее место работы по своему собственному желанию. Почему?

— Их хозяйства были чересчур мелкими, мистер де Монтень. Как я уже говорил мистеру Пейро, им не нужен был постоянный управляющий.

— У вас есть опыт работы с чернокожими?

— Нет. Как правило, мои хозяева работали самостоятельно вместе со своими сыновьями. И со мной, — улыбнулся Маккэми.

— А вас не обижает тот факт, что черным известно о том, как вы собственноручно рубили сахарный тростник? Ведь именно по этому вы можете определить, когда они отлынивают от работы? Вы из Вермонта, мистер Маккэми? У вас есть какие-нибудь предубеждения против рабства?

— Вы спрашиваете — аболиционист ли я? — спросил Маккэми и отрицательно покачал головой. — В этом случае я не обратился бы к вам.

— Как вы думаете, вы сможете управиться с чернокожими?

— Конечно!

— Вы женаты, мистер Маккэми?

— Нет.

Ответ последовал так быстро, что Дэнису показалось, будто Маккэми даже повысил голос. «С чего бы это?» — подумал он. Впрочем, личная жизнь постороннего человека его не интересовала, если только тот не был пьяницей. «Возможно, его кто-то бросил в Вермонте», — участливо подумал Дэнис.