— Я сама уж Бог знает сколько ни маковой росинки во рту не держала, мисс. Не сойти мне с этого места, если это не так, — проговорила она заискивающим голосом.

Глядя на нее, никак нельзя было подумать, что она голодает, но вот собака ее была несомненно голодной и давно. Это была дворняжка с примесью терьера, и несмотря на ее плачевное состояние у нее были живые блестящие глаза, которые смотрели на меня так, будто просили о помощи. Я поняла в этот момент, что не оставлю пса на произвол этой бессовестной женщины.

— Это у собаки голодный вид, а не у вас, — сказала я.

— Спаси вас Господь, мисс. Я ведь каждым кусочком, что мне перепадает, с ним делюсь. Но последние два дня я сама ничего не ела.

— Веревка режет ему шею, разве вы не видите?

— А как же мне его вести, без веревки-то? Были бы силы, я бы его на руках несла.

Повинуясь неожиданному импульсу, я сказала:

— Я куплю у вас эту собаку. Я дам вам за него шиллинг.

— Шиллинг! Помилуйте, леди, разве я смогу с ним расстаться? Он ведь мой товарищ по несчастью. — Она наклонилась, чтобы погладить пса, который огрызнулся, окончательно убедив меня, что ее словам нельзя верить. — Времена сейчас тяжелые, правда, песик? — продолжала она, отдернув руку. — Но мы ведь с тобой слишком старые друзья, чтобы расстаться… за шиллинг.

Я пошарила в карманах, ища деньги. Я знала, что в конце концов она отдаст его за шиллинг, потому что для нее это были немалые деньги, но она бы не была цыганкой, если бы не начала торговаться. И тут, к моему огорчению, я обнаружила, что я не взяла с собой денег. Кроме завернутого в бумагу пирожка с мясом, данного мне Фанни на случай, если я проголодаюсь, в карманах ничего не было. За пирожок она, конечно, собаку не отдаст.

И она, и собака напряженно смотрели на меня. Во взгляде цыганки между тем появилась подозрительность, собака же смотрела еще более умоляюще, чем прежде. Казалось, обе почувствовали мое замешательство.

— Послушайте, — начала я, — у меня нет с собой денег, но…

Ее губы скривила презрительная усмешка. Она вдруг резко дернула за веревку, и пес взвизгнул от боли.

— Тихо! — зло крикнула она ему, и он затих, снова обратив на меня взгляд.

Я не знала, что делать — попросить ее подождать на этом месте, пока с съезжу домой за деньгами, или уговорить ее отдать мне собаку и сказать, куда прийти за деньгами. Последнее мне бы вряд ли удалось, так как Она бы мне, конечно, не поверила.

И в этот момент появился Габриэль. Он скакал галопом по пустоши в нашу сторону, и мы обе обернулись на звук копыт, чтобы посмотреть, кто это едет. Он был на вороной лошади, и первое, что мне бросилось в глаза, была необыкновенная элегантность его облика, а также его светлые волосы, развевающиеся на ветру. Когда он подъехал ближе, я отметила про себя, что его темно-коричневый сюртук и бриджи были из дорогого материала и прекрасно сшиты, но что действительно поразило меня в нем, так это его лицо. Наверное, оно и заставило меня сделать то, что я сделала. Вспоминая нашу первую встречу впоследствии, я часто думала, что будь это кто-нибудь другой, я бы ни за что не решилась попросить у совершенно незнакомого человека взаймы шиллинг, чтобы купить собаку. Но его появление было столь своевременным и столь эффективным, что он представился мне этаким святым Георгием на коне — не хватало только копья и доспехов.

Так вот, его лицо… Его черты были необыкновенно изящны, но выражение было столь печально, что мне сразу показалось, что в судьбе этого человека есть что-то необычное — какое-то страдание, наложившее отпечаток на его облик.

Когда он выехал рядом с нами на дорогу, я крикнула ему:

— Остановитесь на минуту, пожалуйста!

— Что-нибудь случилось? — спросил он, натянув поводья.

— Да. Эта собака умирает с голоду, — сказала я.

Он перевел взгляд с меня на цыганку, а с нее на собаку и, оценив ситуацию, сказал:

— Да, вид у бедняги неважный.

Голос его звучал очень мягко, и я обрадовалась, потому что поняла, что не напрасно обратилась к нему за помощью.

— Я хочу купить его, — начала объяснять я, — но у — меня не оказалось с собой денег. Вы не могли бы одолжить мне шиллинг?

— Вот что, — вмешалась цыганка, — я не продаю его. Уж не за шиллинг, по крайней мере. Это мой пес. С чего это я должна продавать его?

— Вы же готовы были отдать его за шиллинг! — воскликнула я.

Она мотала головой и снова потянула за веревку, делая вид, что собирается уйти вместе с собакой.

Я умоляюще посмотрела на молодого человека, который улыбнулся мне в ответ и спрыгнул с лошади. Достав из кармана деньга, он сказал, обращаясь к цыганке:

— Вот вам два шиллинга. Берите или до свиданья.

Женщина даже не пыталась скрыть своего восторга по поводу такой внушительной суммы. Она вытянула свою грязную ладонь, в которую он брезгливо опустил монеты, и отдала ему веревку, после чего пошла прочь с такой скоростью, словно боялась, что он передумает и отберет деньги.

— Благодарю вас! — воскликнула я.

Собака заскулила у его ног, и я приняла это за выражение радости.

— Прежде всего его надо накормить, — сказала я. — К счастью, у меня есть с собой пирожок из дома.

Он кивнул и, взяв под уздцы наших лошадей, отвел их в сторону, в то время как я взяла на руки пса и села с ним на траву. Он с жадностью набросился на мой пирожок и довольно быстро справился с ним.

— Бедняга, — сказал незнакомец. — Ему действительно досталось.

— Я не знаю, как вас благодарить. Что бы я делала без вас? Она бы ни за что не отдала мне его.

— Ну что теперь об этом думать, он ведь уже у нас.

Я почувствовала симпатию к этому человеку — не только потому, что он помог мне, но и потому, что он явно разделял мою жалость к собаке и, видимо, вообще, как и я, любил животных. Ничего не подозревающий пес с этого момента стал связующим звеном между нами.

— Я возьму его домой и буду ухаживать за ним. Как вы думаете, он поправится?

— Думаю, что да. Он ведь дворняга, а не изнеженная болонка. Но его надо кормить регулярно и не помногу, а то он заболеет.

Пес чувствовал, что речь идет о нем, но он был так изможден и измучен, что лежал, не шевелясь, у меня на коленях. Теперь, когда цель была достигнута, мое внимание переключилось на незнакомца. Меня заинтриговало меланхолическое выражение его лица, которое не покидало его, даже когда он улыбался. Меня интересовало, что такое могло произойти в его жизни, чтобы вызвать эту непреходящую печаль. Судя по его виду, он ни в чем не нуждался и жил в богатстве и комфорте. Я разрывалась между двумя желаниями — задержаться и продолжить разговор с ним, чтобы что-нибудь узнать о нем, и поехать домой, чтобы вымыть и как следует накормить собаку. На самом деле, я, конечно, знала, что именно я должна делать: состояние собаки было слишком плачевным, чтобы медлить.

— Мне пора ехать, — сказала я, поднимаясь с травы с собакой в руках.

Он кивнул.

— Я помогу вам отвезти его, — ответил он, подсаживая меня на лошадь. Сев в седло, он взял у меня пса и, держа его подмышкой, обернулся ко мне. — Куда ехать?

Я показала ему дорогу, и мы тронули лошадей. Через двадцать минут мы уже были в Гленгрине и еще через пару минут остановились у ворот Глен-хауса.

— На самом деле, он ваш, — сказала я. — Ведь это вы заплатили за него.

— В таком случае я дарю его вам, — ответил он, улыбнувшись мне. — Но я сохраню за собой некоторые права на него. Мне будет интересно знать, как идут его дела. Я могу как-нибудь навестить вас, чтобы справиться о нем?

— Конечно.

— Как насчет завтра?

— Если вам угодно.

— А кого мне спросить?

— Мисс Кордер… Кэтрин Кордер.

— Благодарю вас, мисс Кордер. Габриэль Рокуэлл завтра нанесет вам визит.

* * *

Появление в доме собаки привело Фанни в ужас.

— Теперь собачья шерсть будет по всему дому, — ворчала она. — Не удивлюсь, если мы в тарелках будем находить его волосы, а в постелях — блох.

Я не обращала внимания на ее ворчанье. Я сама вымыла пса и начала понемногу кормить его хлебом, размоченным в молоке. Потом я разыскала корзинку и принесла ее к себе в спальню. Ночью я засыпала под еле слышное сопение пса, думая о том, что сегодня неожиданно исполнилась моя детская мечта: я всегда хотела иметь собаку, но Фанни не давала мне даже заикнуться о ней.

Я перебрала в голове разные собачьи клички, но мне ничего не нравилось. Наконец я решила назвать его Пятницей, потому что именно в пятницу я нашла его.

К утру ему явно стало лучше, и я с нетерпением ждала визита Габриэля, потому что теперь, когда я могла больше не волноваться за собаку, меня преследовали мысли о загадочном незнакомце.

Он приехал после обеда. Было три часа, и я сидела в своей комнате, когда услышала под окном звук копыт. Пятница повел ушами и вильнул хвостом, как будто знал, что приехавший — ни кто иной, как его спаситель.

Я выглянула в окно, но так, чтобы он не мог меня увидеть, если бы вдруг взглянул наверх. Он был, безусловно, хорош собой, но в его внешности не было и следа той мужественности, которую обычно ожидаешь увидеть, глядя на представителей сильного пола. Зато у него был очень аристократический вид. Я заметила это еще накануне, но не была уверена, что мне это не показалось по контрасту с видом прежней хозяйки Пятницы.

Я поспешила вниз, потому что боялась, что Фанни или кто-то из горничных могут оказать ему не вполне любезный прием.

По случаю его ожидаемого приезда на мне было мое лучшее дневное платье из темно-синего бархата, а мои черные волосы были заплетены в косу и уложены короной вокруг головы.

Я вышла на улицу в тот момент, когда он слезал с лошади. Увидев меня, он элегантным жестом снял с головы шляпу и слегка поклонился.