— В этом нет нужды, — ответила я. — Я пережила страшный удар, но со мной все будет в порядке — Я вдруг услышала свой собственный смех, в котором были истерические нотки, и пришла в ужас.

Доктор положил руку мне на плечо.

— Я дам вам еще успокоительного, — сказал он мягко — Вам это необходимо. Завтра утром вам будет уже чуточку легче — самый страшный день будет позади.

Неожиданно раздался высокий, слегка ворчливый голос тети Сары:

— Она не верит, что он покончил с собой, доктор.

— Конечно, нет. В это так трудно поверить, — сказал он. — Бедный Габриэль!

Бедный Габриэль! Казалось, эхо разнесло по комнате эти слова и они повторились несколько раз.

Я посмотрела на Саймона Редверса. Он тоже пробормотал:

— Бедный Габриэль! — Но в его глазах, когда они встретились с моими, был холодный блеск. Я с трудом удержалась, чтобы не крикнуть ему: «Вы что, хотите сказать, что я виновата в его смерти? Габриэль был со мной счастлив, как никогда в своей жизни!»

Доктор Смит снова обратился ко мне:

— Вы сегодня выходили на улицу, миссис Рокуэлл?

Я помотала головой.

— Небольшая прогулка по саду пошла бы вам на пользу. Я был бы рад, если бы вы позволили мне сопроводить вас.

Я поняла, что он хочет что-то сказать мне наедине, и сразу встала.

— Вам следует надеть накидку, — сказала Рут. — Сегодня на улице довольно холодно.

Холодно на улице, подумала я, и холод в моем сердце. Что теперь будет? Моя жизнь вдруг оказалась висящей где-то между Глен-хаусом и Киркландским Весельем, а будущее погрузилось в туман и мрак.

Рут позвонила и велела горничной принести мою накидку. Когда горничная вернулась с ней, Саймон взял ее и надел мне на плечи. Я оглянулась, чтобы прочитать выражение его глаз, но его взгляд был непроницаем.

Я была рада вырваться из этой комнаты и остаться наедине с доктором.

Мы молчали до тех пор, пока не вышли из дома и не направились в сторону аббатства. Было невозможно поверить, что не далее как вчера вечером я заблудилась в развалинах и взволнованный моим отсутствием Габриэль искал меня в саду.

— Моя дорогая миссис Рокуэлл, — начал доктор Смит. — Я видел, что вам хотелось выйти хоть ненадолго из дома, поэтому я и предложил эту прогулку. Вы ведь сейчас в полном смятении и растерянности, не так ли?

— Да, — ответила я. — Но есть кое-что, в чем я совершенно уверена.

— Вы думаете, что Габриэль не мог покончить с собой?

— Да.

— Потому что вы были счастливы вместе?

— Да, мы были счастливы вместе.

— А ведь, может быть, именно поэтому жизнь стала для Габриэля невыносимой.

— Я вас не понимаю.

— Вы знаете, что у него было слабое здоровье?

— Да, он cказал мне об этом перед свадьбой.

— А-а, а то я думал, что он скрывал это от вас, чтобы вас не огорчать. Так вот, у него было плохое сердце, и он мог умереть в любую минуту. Но вы, стало быть, это знали.

Я кивнула.

— Это фамильная болезнь. Бедный Габриэль, его она поразила так рано… Как раз вчера я говорил с ним о его болезни. Теперь я думаю, не стал ли этот разговор поводом к тому, что случилось. Я могу быть с вами откровенен? Вы очень молоды, но вы замужняя женщина, так что, боюсь, мне придется вам это сказать.

— Прошу вас, не надо от меня ничего скрывать.

— Благодарю вас. Я с самого начала понял, что вы очень разумная женщина, и порадовался за Габриэля. Так вот, вчера Габриэль подошел ко мне и задал кое-какие вопросы, касающиеся… его супружеской жизни.

Я покраснела и, не глядя на доктора, сказала:

— Ради Бога, объясните мне, о чем идет речь.

— Он спросил меня, не опасны ли для него, учитывая его больное сердце, супружеские отношения с женой.

Я покраснела еще больше и, по-прежнему стараясь не встречаться с ним взглядом, спросила:

— И… что… и каков был ваш ответ?

— Я ответил ему, что, с моей точки зрения, вступив в такие отношения, он подверг бы себя значительному риску.

— Понятно.

Я чувствовала, что он пытается прочитать мои мысли, но я не собиралась их выдавать и продолжала стоять, глядя в сторону башни аббатства, чтобы он не мог увидеть моего лица. То, что происходило между Габриэлем и мной, касалось только нас и должно остаться нашей тайной, решила я. Мне было неловко участвовать в этом разговоре, и, хотя я напомнила себе, что мой собеседник — врач, моя неловкость не проходила. Мне было понятно, на что он намекает, и в его дальнейших разъяснениях не было нужды, но он все-таки продолжил:

— Он ведь был совершенно здоровым молодым человеком, если, конечно, не считать его слабого сердца. И он был очень гордым человеком. Я понимал, что мои слова не могли не огорчить его, но я не предполагал, что он воспримет их в таком трагическом свете.

— Значит, вы думаете, что его толкнул на… это… ваш ответ на его вопрос?

— Это просто логический вывод. А что вы сами думаете, миссис Рокуэлл? И кстати, до вчерашнего дня между вами… было… э-э…

Я дотронулась до обломка стены рядом с собой и медленно, с расстановкой сказала:

— Я не думаю, что то, что вы сказали моему мужу, могло заставить его совершить самоубийство. — Мой тон был холоднее камня, на котором лежала моя рука.

Доктор же, казалось, вполне удовлетворился моим ответом.

— Спасибо вам, а то мне было бы очень тяжело думать, что мои слова…

Я перебила его.

— Забудьте о них. Вы сказали ему то, что на вашем месте сказал бы любой врач. Вы не против, если мы повернем назад? Становится довольно прохладно.

— Простите меня. Мне не нужно было уводить вас так далеко от дома. И я боюсь, я повел себя грубо и бестактно, заговорив на эту… деликатную тему в такой тяжелый для вас момент…

— Нет-нет, вы были ко мне очень добры. Но я все-таки не могу поверить, что еще вчера…

— Время — лучший доктор, поверьте мне. Я знаю, что говорю. Вы еще так молоды. Вы уедете отсюда… Во всяком случае, так мне думается. Вы ведь не захотите на всю жизнь запереть себя в этом доме, где все будет напоминать вам о вашей потере?

— Я не знаю, что я буду делать. Я еще об этом не думала.

— Конечно, нет. Я просто хотел сказать, что у вас впереди вся жизнь. Уже завтра вам будет немного легче, и так с каждым днем…

— Вы забываете, что я потеряла мужа.

— Я знаю, но… — он улыбнулся и положил руку мне на плечо, — если вам понадобится моя помощь, прошу вас, помните, что я ваш друг.

— Благодарю вас, доктор Смит. Я не забуду вашу доброту.

Оставшуюся часть пути мы проделали молча. Когда мы подошли к дому, я невольно посмотрела на балкон, пытаясь представить себе, что же произошло. Габриэль сидел рядом со мной на краю постели, увлеченно говоря мне о том, как чудесно мы проведем время в Греции, а потом, когда я уснула, вышел на балкон и бросился вниз… Я вздрогнула. Нет, я не верю, я не могу в это поверить!

Я не осознала, что последние слова я произнесла вслух, пока доктор Смит не сказал:

— Вы имеете в виду, что вы не хотите в это верить. Постарайтесь успокоиться, мисс Рокуэлл, хотя я знаю, как это трудно. И я надеюсь, что вы сможете увидеть во мне нечто большее, чем то, что связано с моей профессией. Уже многие годы я считаю себя другом Рокуэллов, а вы теперь член этой семьи. Так что помните, что ко мне можно обращаться не только за профессиональной помощью, но и за дружеским советом.

Я едва слышала его — я все еще смотрела на дом, и мне казалось, что каменные дьяволы в простенках между окнами злорадно ухмыляются, а у ангелов — печальный и беспомощный вид.

Когда мы вошли в дом, меня вдруг с новой силой охватило чувство одиночества и какой-то опустошенности.

— А Пятницы все еще нет… — сказала я тихо.

Доктор посмотрел на меня с удивлением, словно не понимая, о чем я говорю.

— Моя собака пропала, — пояснила я. — Я должна ее найти.

С этими словами я оставила его и пошла на половину слуг, чтобы узнать, не видел ли кто Пятницу. Ответ был отрицательный, и я прошла по дому, заглядывая в разные комнаты и зовя его. Его нигде не было.

Значит, я потеряла их обоих — Габриэля и Пятницу — в один и тот же день.

* * *

Следствие, положенное в таких случаях, постановило, что Габриэль покончил с собой в состоянии временного помутнения рассудка, несмотря на то, что я продолжала настаивать, что это неправда, и рассказала коронеру и присяжным о нашем последнем разговоре и о планах, которые строил Габриэль. Доктор Смит, в свою очередь, дал показания о слабом здоровье Габриэля и высказал уже известное мне мнение о том, что женитьба Габриэля заставила его увидеть свою болезнь в еще более трагическом свете, вызвав депрессию, которая и привела к самоубийству.

Эта версия была принята как наиболее вероятная, и соответствующее заключение было вынесено присяжными единогласно.

Я же чувствовала, что к моему горю начинает примешиваться чувство негодования против родственников Габриэля. Почему, спрашивала я себя, они с такой легкостью решили, что он покончил с собой?

Я сама ответила себе на этот вопрос. Все дело в том, что это кажется им самым простым и самым вероятным объяснением его гибели. Что еще можно было предположить? Несчастный случай? Я попробовала представить себе, как это могло произойти. Может, он так сильно перегнулся через парапет, что потерял равновесие и сорвался? Это казалось маловероятным, но все же для меня это объяснение было более приемлемым, потому что версию самоубийства я принять отказывалась.

Снова и снова я проигрывала в своей голове то, что могло произойти в тот вечер. Дождавшись, когда я усну, Габриэль вышел по своему обыкновению на балкон. Возможно, что-то внизу привлекло его внимание… Пятница! Что если Пятница появился внизу под балконом, и Габриэль стал звать его и от радости, что собака нашлась, не заметил, что слишком рискованно наклонился?