После ужина дамы перешли в гостиную, и я попыталась поближе познакомиться с Дамарис. Это оказалось нелегко: она была вполне любезна, но очень сдержанна и не прилагала никаких усилий для того, чтобы поддержать разговор. В конце концов я решила, что за ее удивительной внешней красотой скрывается весьма заурядная личность. Я была рада, когда мужчины наконец присоединились к нам в гостиной. Саймон Редверс сразу подошел к Дамарис — мне кажется, в основном для того, чтобы поддразнить Люка, а я занялась разговором с викарием, который рассказал мне о ежегодном летнем празднестве, которое местная церковь традиционно устраивала в парке Киркландского Веселья, и о мистерии, которую его жена собиралась поставить в развалинах аббатства в Иванов день. Он попросил меня принять участие в приготовлениях к празднику, и я заверила его, что буду рада сделать то, что в моих силах.

В это время кто-то заметил, что сэру Меттью сделалось нехорошо. Он откинулся назад в своем кресле, и его лицо приобрело угрожающе багровый оттенок. Рядом с ним тут же оказался доктор Смит, и под его наблюдением Саймон и Люк перенесли сэра Мэттью в его спальню. Оставшиеся в гостиной с тревогой ожидали возвращения доктора Смита и вестей о состоянии сэра Мэттью. Через некоторое время доктор появился и сказал, что причин для беспокойства нет, но, тем не менее, по просьбе сэра Мэттью, свято верящего в старинные средства, он собирается поставить ему пиявки.

— Через день-два он встанет, — заверил он нас, прежде чем поехать к себе домой за пиявками.

Хотя слова доктора и успокоили нас, настроение у всех было, конечно, уже далеко не праздничное, и через некоторое время гости разъехались.

Когда мы с Габриэлем поднялись наверх и вошли в нашу комнату, он обнял меня и сказал мне, что я имела успех и что он мной гордится.

— По-моему, я не всем понравилась, — ответила я.

— Да? Кто же мог остаться равнодушным к твоим чарам?

— Ну, например, твой кузен.

— А-а, Саймон! Он родился циником, и потом он не может примириться с тем, что ему не достанется Киркландское Веселье. Келли Грейндж — его дом — в половину меньше нашего, и вообще это самый обыкновенный старый помещичий дом.

— Я совершенно не понимаю, почему его помешательство на Киркландском Веселье должно отражаться на его отношении ко мне.

— Может быть, он мне завидует не только из-за дома…

— Что за чепуха!

В этот момент Пятница, до того тихо лежавший в своей корзинке, подбежал к двери и яростно залаял, бросаясь на нее с такой силой, будто надеялся выбить ее.

— Господи, что это с ним? — воскликнула я.

Габриэль побелел.

— Там кто-то есть, — прошептал он.

— Причем это кто-то, кого он не любит, — сказала я. — Тихо, Пятница, — крикнула я собаке.

Но Пятница словно не слышал меня — он продолжал бросаться на дверь и лаять.

Я взяла его на руки и открыла дверь.

— Кто здесь? — спросила я.

Ответа не последовало, а Пятница барахтался у меня в руках, пытаясь вырваться.

— Что-то ему не понравилось, — сказала я. — Я надену на него поводок, а то еще чего доброго он бросится на балкон и сорвется.

Не выпуская собаку из рук, я вернулась в комнату и надела на него ошейник с поводком. Как только я спустила его на пол, он тут же рванулся из комнаты, увлекая меня за собой.

Он потащил меня по коридору, в сторону балкона, и, не добежав до него, прыгнул на какую-то дверь рядом с балконной. Я толкнула ее, и она открылась. За ней оказался большой стенной шкаф, в котором было пусто. Пятница забежал в него и принялся обнюхивать углы. Я вытянула его из шкафа и выглянула на балкон. Там тоже никого не было.

— Ну, видишь, Пятница, — сказала я, — нигде никого нет. Что же ты так разволновался?

Я вернулась с ним в спальню. Габриэль стоял ко мне спиной. Когда он обернулся, я увидела, что он все еще бледен, как полотно. И тут меня поразила нехорошая мысль: испугавшись того, что могло оказаться за дверью, он, тем не менее, позволил мне выйти туда одной… Значит, человек, за которого я вышла замуж, — трус?

Я постаралась отбросить эту мысль, но от неприятной мысли, как известно, отделаться не так просто.

Во всяком случае я не показала Габриэлю вида, что меня разочаровало его поведение.

— Много шума из ничего, — сказала я ему небрежно.

Пятница тем временем совершенно успокоился и, как только я сняла с него ошейник, прыгнул в свою корзинку и свернулся калачиком.

Раздеваясь ко сну, я ломала голову над тем, кого мог так испугаться Габриэль. Вдруг я вспомнила разговор за ужином и подумала, что, может быть, его преследуют мысли о предках-самоубийцах и его воображение настолько разыгралось, что он представил себе, что по коридору разгуливают их призраки?

Как ни нелепа была эта мысль, я все же допускала, что в таком доме, как этот, фантазиям подобного рода есть, где разгуляться, и истории о замках с привидениями вспоминаются сами собой.

* * *

К вечеру следующего дня я вдруг обнаружила, что Пятница исчез, и вспомнила, что не видела его с самого утра. Я не хватилась его сразу, потому что до самого обеда и после него была занята — один за другим все вчерашние гости заезжали с визитами, чтобы поблагодарить за вечер.

Первым приехал Саймон Редверс — я увидела из окна своей спальни, как он подъехал к дому на великолепной серой лошади. Я решила не выходить из своей комнаты, пока он не уедет, но он так долго не выходил из дома, что я начала бояться, что он останется у нас обедать.

Когда, в конце концов, я решилась спуститься, оказалось, что он уже уехал. Тем временем прибыли доктор Смит и Дамарис — доктор, чтобы проведать сэра Мэттью, а Дамарис — для того, чтобы нанести визит Рут и мне. Со всеми этими визитами мне начало казаться, что вчерашний прием и не кончался.

Итак, хватилась я Пятницы уже почти перед самым ужином, но искать его уже было некогда, так как опаздывать к столу было неудобно. За ужином разговор не клеился, точнее, его почти не было. Чувствовалось, что все сильно обеспокоены вчерашним приступом сэра Мэттью и его возможными последствиями, хотя меня они пытались уверить в том, что ничего страшного не произошло, что такие приступы для него не редкость и что они всегда кончаются благополучно.

Не обнаружив Пятницу и после ужина, я встревожилась всерьез. В его корзинке в нашей спальне лежала аккуратно свернутая подстилка, и было ясно, что с самого утра, когда в комнате убирала горничная, Пятницы там не было.

Вспомнив о цыганке, у которой я его купила, я вдруг подумала, что его могли украсть, ведь цыгане могли бродить и около Киркландского Веселья, хотя сэр Мэттью и уверял меня, что не потерпит их на территории своих владений.

Я надела накидку и спустилась вниз, намереваясь попросить Габриэля пойти со мной поискать его на улице, но не нашла его и отправилась одна.

Я пошла в сторону аббатства, громко зовя Пятница и надеясь, что он вот-вот выбежит откуда-нибудь на мой зов или ответит мне издалека лаем.

Но вокруг стояла тишина. Передо мной темным силуэтом возвышались руины аббатства, и мне стало не по себе оттого, что я нахожусь около них одна в этот час, когда солнце почти уже село и начали сгущаться сумерки. И вдруг мне показалось, что, кроме меня, в развалинах есть кто-то еще, что кто-то следит за мной сквозь зияющие окна аббатства, серые камни которого в последних лучах заходящего солнца окрасились в розовый цвет.

Не знаю, что нашло на меня в этот момент, но я была готова услышать монотонное пение монахов и увидеть их закутанные в рясы силуэты, мелькающие сквозь арки и проемы в стене. Сердце мое бешено колотилось, и мой до предела напряженный слух вдруг уловил звук сдвинутого с места камня и чьих-то шагов. Через секунду снова воцарилась тишина.

— Кто здесь? — крикнула я, вздрогнув от эха, ответившего мне моим голосом.

Я огляделась. Вокруг не было ничего, кроме груд камней, обломков каменной кладки и прямоугольной громады уцелевшей стены с башней. Мне казалось, что я вдруг перенеслась на столетия назад и что на месте развалин вот-вот появится нетронутое разрушением аббатство и каменный свод закроет от меня небо и преградит мне путь назад, в девятнадцатый век.

Чтобы вернуть самое себя в реальность, я снова начала звать Пятницу, но, кроме эха, на мой зов никто не откликался. Тем временем почти совсем стемнело, на небе погас малиновый отсвет заходящего солнца, и я поняла, что еще немного и я окажусь в полной темноте.

Теперь моим единственным желанием было поскорее вернуться домой, и я поспешила назад тем же путем, которым пришла. Но через несколько минут я поняла, что сбилась с дороги и оказалась в той части развалин, в которой до сих пор никогда не была. Я увидела уходящие словно под землю ступени каменной лестницы и, повернувшись, почти побежала назад и тут же чудом не упала, споткнувшись о лежащий на земле камень. Мне чуть не стало дурно от мысли, что я могла повредить себе ногу и остаться лежать среди развалин до утра.

Я сама не понимала, что со мной происходит — эта в общем-то беспричинная паника, этот необъяснимый страх — все это было совершенно на меня непохоже. «Что с тобой? — спрашивала я себя. — Чего здесь бояться? Тут только камни да трава — больше ничего!»

Но страх продолжал подгонять меня, хотя, куда я иду, я уже не знала. Только теперь, сбившись с дороги и совершенно потеряв ориентацию, я осознала, как велики были развалины. Мне уже стало казаться, что им нет конца и что я никогда не выберусь из этого мрачного каменного лабиринта. С каждой секундой становилось все темнее и темнее, и я почти бежала, не разбирая дороги, в любой момент рискуя снова споткнуться и упасть.

Когда я наконец выбралась из развалин, я оказалась с дальней их стороны, и теперь они лежали между мной и домом. Я поняла, что ничто не заставит меня снова пройти через руины, тем более, что в этой темноте я скорее всего заблудилась бы окончательно, и я побежала в сторону дороги, которая, как я знала, огибала аббатство с этой стороны.