— Не хочу ничего слышать, — предупредила я, проходя мимо. Дёрнула на себя входную дверь, не дожидаясь проявляемой обычно начальником охраны галантности. А, возможно, это была и не галантность, а просто правило, усвоенное с годами.

Мне было необходимо поговорить с сестрой. Не важно, что ещё раннее утро, не важно, что она, скорее всего, дрыхнет без задних ног, я хотела получить ответы. Спешно поднялась на второй этаж, прошла к комнате Лизы и Олега, и, забыв постучать, вошла. Одеяло с Лизки сдёрнула.

— Просыпайся.

Та завозилась и что-то недовольно проворчала, а я угрюмо наблюдала за ней, не собираясь уходить и оставлять её в покое.

Первым Олег проснулся. Удивлённо на меня вытаращился, резко сел и страшным голосом спросил:

— Что случилось?

— Мне нужно с ней поговорить.

Он нахмурился, лицо потёр, потом взял в руку будильник, вглядываясь в циферблат. Скривился.

— Ты с ума сошла? Полседьмого.

— Я знаю, моя любимая сестра в такое время не встаёт. От этого ведь синяки под глазами появляются. — И Лизку толкнула. — Просыпайся! — На Олега посмотрела. — Она вчера пила?

Аштаев посмотрел на меня, потом на жену, в конце концов, рукой махнул.

— Разбирайтесь сами, — сказал он, чему я совсем не удивилась. Он не был любителем женских разборок. Когда мы с Лизкой спорили, он всегда устранялся, не желая принимать участия или вставать на чью-либо сторону.

Лиза наконец глаза открыла и недовольно на меня посмотрела.

— Чего тебе надо? Я ещё сплю.

Я молча сверлила её взглядом, и, видимо, получалось у меня это настолько выразительно, что Лиза сдалась, правда, перед этим обречённо вздохнула, на спину перевернулась и взглянула на мужа, который уже с постели поднялся. Взглянула, как на предателя, не сомневаясь в том, что он попросту сбегает от наших разборок, а не пытается поразить нас чувством такта.

— Где ты вчера была? — спросила я.

Лиза помолчала, проводила мужа взглядом до двери, а когда он вышел, приподнялась, устраиваясь поудобнее. На меня не смотрела, и мне это уже начало надоедать. Ногу в колене согнула, принялась разглаживать ладонью ткань шёлковой сорочки.

— Что, он, на самом деле, свалил? — Я не ответила, и она кивнула, подтверждая собственные слова. — Свалил. Сука такая. А ведь я тебе говорила.

— Я тебя убью сейчас.

Она глаза на меня подняла.

— За что?

— Зачем ты с ним встречалась за моей спиной?

Лиза уклончиво пожала плечами.

— Хотела посмотреть, что из этого выйдет.

— Поведётся он или нет?

Она взглянула на меня с вызовом.

— Хотя бы и так. Может, тогда бы у тебя мозги включились!

— Какое тебе дело до моих мозгов? — снова начала заводиться я. От злости и обиды дыхание сбивалось, а за вызывающий взгляд сестры хотелось вцепиться ей в горло. — Я тебя просила — как человека просила! — не лезь! Но нет, тебе ведь больше всех надо!

Лиза только ахнула.

— Лиля, ты что, не понимаешь? Он аферист! Ему без разницы было!.. Он ведь почву прощупывал! Он задавал и задавал вопросы! А про него самого ты что-то знаешь? Вот скажи мне: знаешь?

Я от кровати отошла, по комнате забегала. Понимала, что Лиза права, и я сама всё это прекрасно понимала, но её методы… мне боль причиняющие…

— Ты не имела права. Я просила тебя!.. Я всё сама понимала, я бы всё выяснила! Но нет, ты полезла!

Она рукой махнула, как отрезала, с кровати поднялась, а на меня глянула с раздражением.

— Прекрати истерику. Что, вообще, с тобой случилось? Ты всегда думала головой, а не другим местом, а тут тебя просто переклинило.

Я зло усмехнулась.

— А тебе это не понравилось, и ты решила всё исправить. Единственным известным тебе способом!

Лиза резко повернулась, недобро прищурилась.

— Это ты меня сейчас шлюхой назвала?

Я сделала к ней шаг.

— Я видела вас в саду. Я видела тебя с ним, и не говори мне, что мне показалось.

Сестра сделала осторожный вдох, явно время тянула, пытаясь найти правильный ответ, а чтобы придать себе уверенности, руку в бок упёрла, круто подбоченившись.

— Я не отрицаю, и я в этом уже призналась.

— Что ты ему говорила?

— Что он парень не глупый, и должен понимать, с кем играть можно, а с кем нет. С тобой нельзя, у тебя нет чувства юмора. — Она растянула губы в холодной улыбке. — Ты вся в папу. — Лизка вдруг за голову схватилась, прижала ладонь ко лбу и вполголоса пожаловалась: — Голова-то как болит.

— Зачем ты с ним встречалась?

— Как же ты мне надоела… — Посмотрела на меня в упор. — Что ты хочешь знать? Если я скажу, что он трахнул меня на капоте машины в каком-то лесу, а потом смылся, этого будет достаточно? — Она развела руками, явно переигрывая. — Можешь считать, что у него оказалось в запасе немного совести, и он не смог смотреть тебе в глаза.

— Ты врёшь.

— Вру, — согласилась она, и тут же также легко добавила: — А может, и нет. Пусть это останется моим маленьким секретом.

— Лиза…

— Ну что?! — Она разозлилась, на самом деле разозлилась, прямо вспыхнула. — Думаешь, я для себя это сделала? Мы все — одна большая дружная семья, ты не забыла? — Её голос сочился ехидством. — Мы все друг за друга, заботимся и оберегаем. Вот я о тебе и позаботилась. Иди, спроси Олега, против ли он?

— Мне плевать, — выдохнула я, — что он думает о твоей морали. Но ты влезла в мою постель!

— Боже мой, трагедия всей жизни! Ты подобрала какого-то аферюгу, вся заслуга которого в том, что он в постели хорош да рожа у него смазливая; он начал совать нос не в свои дела, с явным намерением что-нибудь с нас поиметь, а ты, как наркоманка последняя, твердила всем о вашей великой любви. Правда, что ли, влюбилась, Лиль?

— Иди к чёрту, — посоветовала я от души, но тон был безжизненный.

Лиза невесело хохотнула.

— Влюбилась. — Она головой качнула. — Кому сказать — не поверят.

Я в кресло опустилась, молчала, а когда Лизка попыталась ко мне приблизиться, с явным намерением замять неприятный инцидент, проговорила, именно это в данную минуту и чувствуя:

— Как же я от тебя устала.

Лиза замерла, так и не сделав последний шаг. Обдумала мои слова, после чего хмыкнула.

— Ты не можешь от меня устать, я твоя сестра. Мы вместе навсегда, помнишь? Это ты мне сказала, когда родители умерли.

С языка едва не сорвались злые, обидные слова, мне с трудом удалось сдержаться. Я вцепилась в деревянный подлокотник кресла, чувствуя практически физическую боль, проглотила обиду, а сказала только одно:

— Больше никогда не лезь в мою постель. Больше никогда.

Лиза застыла посреди комнаты, уголки её губ опустились, и она стала выглядеть несчастной и смирившейся с моими обвинениями. Помедлила, вроде бы не осмеливаясь ко мне приблизиться, а потом сделала шаг и опустилась рядом с креслом на колени, в глаза мне заглянула. Всё было настолько явно и мне знакомо, что я даже не смотрела на неё, и так знала, что она сделает и скажет.

— Лиля, ну прости меня. Он, правда, этого не стоит. Я ведь не ради себя, ты знаешь. — Она осторожно коснулась моей руки. — Потом ведь хуже бы стало. Ты бы к нему привыкла, полюбила бы, а он… Уехал, и Бог с ним.

От этих слов у меня губы затряслись. Я не хотела плакать, не хотела показывать своё горе, но слёзы сами полились, и их было на удивление много. Я лицо рукой закрыла, чувствуя, что в другую мою руку Лизка изо всех сил вцепилась, а потом и гладить её принялась.

— Лилечка, ну не плачь. Всё пройдёт, вот увидишь.

Из спальни я сбежала. Сестра продолжала меня жалеть, почувствовав, что нашла мою болевую точку, принялась на неё давить, в надежде, что я позабуду о её проступке, сосредоточившись на бегстве Данилова и своем горе из-за этого, и я поторопилась уйти. Дверь за собой закрыла, и на минуту забилась в первый попавшийся мне тёмный угол. Никак не могла со слезами справиться. Никто и никогда не видел меня такой, даже сестра, и я очень хотела, чтобы так и дальше продолжалось. Я не из тех людей, который ищут жалости у других, даже в самых тяжёлых ситуациях. Я не Лиза.

— На завтрак не останешься? — спросил Олег, встретив меня у подножия лестницы с чашкой кофе в руке. Мне её протянул, но я отказалась. Прятала от зятя глаза, покрасневшие от слёз. Сумочку с кресла взяла.

— Нет, я пойду. Спасибо, Олег.

— Лиля, что она тебе сказала?

Я остановилась, стоя к нему спиной и глядя на входную дверь, до которой всего каких-то три метра.

— Как всегда. Она всё делает ради семьи.

У него вырвалось ругательство, смешанное с пренебрежительным смешком.

— Не знаю, что ещё делать, — признался он. — Приковать её наручниками к батарее?

Я не ответила, из дома вышла и быстро спустилась по ступенькам. Направилась по выложенной мраморной плиткой дорожке к своему автомобилю, торопилась, почти бежала от волнения. В какой-то момент каблук попал в небольшую выбоину, нога подвернулась, и я остановилась. Боли не почувствовала, но, будто волной, накрыло отчаяние, и я испугалась, что остановлюсь посреди сада и зареву навзрыд. Потом почувствовала за своим плечом безмолвное присутствие, и буквально заставила себя сделать глубокий вдох.

— Ногу подвернула? — спросил Халеменчук.

— Нет, всё нормально. — Я пошла медленнее, а он двинулся за мной.

— Почему ты мне ничего не сказала? — проговорил он в некоторой досаде, когда мы подошли к машине. — Я бы давно всё выяснил. Не пришлось бы слёзы лить. К Калашникову зачем-то пошла…

Я дверцу открыла, провела ладонью по сверкающей крыше.

— А, может, я не хотела знать? Первый раз в жизни, я ничего не хотела знать.

Он замолчал, не зная, как реагировать, а я, так и не взглянув на Аркадия Николаевича, так по-доброму ко мне отнёсшемуся, села на водительское место.