– Я понимаю ее горе и отчаяние. Я и сам расценивал крушение дипломатической карьеры величайшей трагедией в жизни до тех пор, пока у Кэро не начались роды и я едва не… – его голос сорвался на мгновение, – я едва не потерял и ее, и сына. Не представляю, как бы я смог оправиться от такого удара судьбы. Но ведь сын мадам Лефевр жив, а значит, есть надежда снова его увидеть?

– Да, я уже начал прорабатывать некоторые возможные варианты, но на это требуется время. Она страдает, и я не хочу ничего ей предлагать. Если мой план не удастся, она не переживет разочарования.

– Ей нужно время, чтобы прийти в себя, как и мне прежде, хотя я всего лишь лишился желанной карьеры, а не дорогих сердцу людей. Покажи ей, какой прекрасной и наполненной может быть жизнь. – Он усмехнулся. – И что ты можешь ей такую жизнь обеспечить.

– Боюсь, я не знаю, с чего начать. Не представляю даже, захочет ли она остаться со мной, когда узнает, что мы не повезем ее в министерство. Не удивлюсь, если сбежит посреди ночи, решив, что ей нечего мне предложить и мне лучше начать новую жизнь без нее.

– Она так неуловима?

Уилл вспомнил о том, как Элоди самозабвенно предавалась с ним плотским утехам, а потом ускользнула.

– О да.

– Если ты любишь ее, не станешь оплакивать потерю, еще не начав действовать! Я видел, как ты умеешь очаровывать женщин, начиная от вечно смущающихся молочниц и заканчивая скучающими светскими красавицами. Поверить не могу, что тебе не удастся покорить ту, которую полюбил. Верно, это похоже на пари. Но ведь «игрок Уилл» никогда не сделает заведомо проигрышной ставки. Утешь ее, будь рядом, женись на ней.

Уилл вздохнул:

– Мне бы этого хотелось, но я ничего не знаю о том, каково это – быть мужем.

– А я-то думал, что кузены многому тебя научили. Мой отец, если помнишь, тоже не был образцом для подражания. Но, держа за руку жену, когда она производит на свет новую жизнь, а потом касаясь крошечных ручек своего сына… – На лице Макса отразилось выражение благоговения и восхищения. – Уверяю, решив бороться за жизнь с любимой женщиной, ты получишь гораздо больше того, что рискуешь потерять.

Уилл жаждал жизни с Элоди, с милого лица которой наконец-то сбежала тень боли и печали! Если прежде его мысли не простирались дальше судьбоносного разговора с кузеном и необходимости поспешного отплытия в колонии, то теперь, поощряемый Максом, он начал задумываться и о других возможностях.

Он мог бы завоевать сердце Элоди и начать новую жизнь по соседству с кузенами. Со временем, возможно, у них появится ребенок, о котором она станет заботиться. К тому же, если его план сработает, он сумеет вернуть Филиппа, подарив матери и сыну шанс заново узнать друг друга.

– Есть еще одно поместье в Сассексе, на которое я положил глаз, – проговорил он, мысленно переносясь туда. – При нем имеется прекрасный сад.

Макс удивленно вскинул брови:

– Еще одно поместье? Сколько же их у тебя?

Уилл усмехнулся:

– Не так много, как у Алистера или твоей семьи, несколько. Ты что же думал, я просто растрачивал карточные выигрыши? Помнишь Хэла Уотермана из Итона?

– Того невразумительного здоровяка, которого никак нельзя было увлечь игрой, потому что он полагал, будто удача всегда на стороне сдающего карты? Он, если память мне не изменяет, был кем-то вроде математического гения.

– Да. Мы с ним были отщепенцами и впоследствии подружились. Мне случилось повстречаться с ним в Лондоне по окончании учебы в Оксфорде. Я тогда сорвал первый действительно большой куш в фараон[29]. Он сказал: раз мне так нравятся азартные игры, он может порекомендовать кое-что лучше, риск такой же, а выиграть можно много больше. Речь шла не только о деньгах, но о будущем целой нации. Как оказалось, он помешан на финансах и технологиях. Не будучи стесненным в средствах, он занялся исследованием инвестирования в новейшие научные разработки и уговорил меня вложить весь выигрыш в проект строительства канала, который он курировал. На заработанные деньги я и купил первое поместье. Также я вкладывал в угольные шахты, механические печи и то, что, по словам Хэла, способно совершить переворот в транспорте, – в железную дорогу.

Макс лишь головой покачал.

– А моему отцу об этом известно?

Уилл рассмеялся.

– Известно ли ему о том, что его почти дикий и безнравственный племянник сделался весьма состоятельным человеком помимо его воли и без его участия? Разумеется, нет! Он бы, вероятно, скончался от потрясения.

Макс захихикал:

– Весьма возможно.

– Однако промышленность и коммерция недалеко ушли от вульгарной торговли в лавочках, которой занимаются люди среднего класса, так что, случись дядюшке узнать об этом, он будет по-прежнему презирать меня.

– Но разбойникам-то мог бы сказать, – упрекнул Макс.

– И сказал бы, не помешай мне война и другие проекты.

– Итак, ты стал состоятельным человеком. – Макс печально покачал головой. – Признать тот факт, что ты больше не нуждаешься в моей помощи, почти так же тяжело, как и папе.

– Но я всегда буду нуждаться в твоей дружбе.

– И никогда не потеряешь ее. Итак, поезжай покупай особняк. Хочешь, чтобы мы присмотрели за Элоди до твоего возвращения? Должен признать, твоя история раздразнила мое любопытство. Элоди нравилась мне еще тогда, когда я жил в Вене. Интересно познакомиться ближе с этой удивительной женщиной, совершившей столько подвигов и завоевавшей сердце моего ветреного кузена.

– Ты позволишь ей остаться здесь и станешь присматривать за ней? Хотя… – Уилл колебался, пытаясь представить, какова будет реакция противоречивой, замкнутой Элоди. – Я понимаю, нечестно утаивать от нее правду, но не могли бы мы тем не менее и дальше поддерживать в ней уверенность, что ей предстоит давать показания в министерстве? Я вовсе не прошу тебя намеренно лгать ей, просто, если она спросит, не отвечай прямо. Хотя я не думаю, чтобы она это сделала. Она совершила достаточно, чтобы компенсировать зло, причиненное тебе в Вене, и все же, если будет считать, что я отправился в Лондон совершать приготовления, не станет сбегать из Дэнби-Лодж до моего возвращения. А я пока поразмыслю, какую тактику соблазнения выбрать.

– Хотя я теперь и являюсь заводчиком лошадей, в душе по-прежнему остаюсь дипломатом и могу любого переиграть. Особенно если на кону счастье моего дорогого друга. Раз уж ты не намерен задержаться в Дэнби, весь заляпан грязью, да и пахнет от тебя как от лошади, позволь устроить тебе небольшую экскурсию на конюшни. Я хочу познакомить тебя с моим миром.

– А по правительственной службе ты не скучаешь? – поинтересовался Уилл, которому с трудом верилось, чтобы Макс так легко отказался от дела всей своей жизни.

– По работе в большой организации? Немного. Но я ничуть не тоскую по распусканию сплетен за спиной или по интригам людей, чьи лишенные смысла амбиции многократно перевешивают заботу об общественном благе. В будущем я намерен баллотироваться в парламент. Будучи выбранным людьми округа, которых я уважаю, стану представлять их интересы в парламенте, то принесу больше пользы, чем находясь на дипломатической службе. Не измени Вена мою судьбу, я бы сейчас прислуживался лордам и стал бы лакеем своего отца.

– Баллотироваться в парламент – прекрасная идея.

– Поживем – увидим. Пока я доволен, что могу наблюдать за тем, как растет мой сын, и проводить дни и ночи с женой. Итак, – Макс поднял бокал и кивнул Уиллу, призывая последовать его примеру, – за твое благополучное возвращение. За любовь, которую нужно найти и лелеять. За разбойников Рэнсли.

Уилл, еще не пришедший в себя от осознания, что он не лишится дружбы Макса, чувствовал, как все его существо окутывают эйфория и нетерпение встретить будущее, о котором он не задумывался до того момента, как проснулся после отъезда из Парижа в объятиях Элоди.

– За все это, – ответил он. – И за разбойников Рэнсли, конечно!

Глава 20

Две недели спустя, мягким летним вечером Элоди сидела в парадной гостиной Дэнби-Лодж, украшая вышивкой платье. Методично заполняя ткань мелкими ровными стежками, она с удивлением думала о том, что отмечает время, оставшееся до отбытия в Лондон, как прежде в Вене. Но если раньше она проводила дни в радостном ожидании, теперь ее душа была скована немотой и безразличием. Она подбадривала себя тем, что перед окончательным расставанием еще раз увидит Уилла Рэнсли.

Элоди очень сожалела, что он не взял ее с собой. По его возвращении у них почти не будет времени побыть друг с другом. Потребуется несколько дней, чтобы вернуться в Лондон. Дальше этого она старалась не заглядывать.

Ее дух был сломлен, она тосковала по Уиллу, его точным замечаниям, поддразнивающим глазам, рассказам и забвению, которое обретала в его объятиях, когда он любил нежно и всепоглощающе, заставлял померкнуть даже страдание и боль утраты. Она надеялась, что в ночь, проведенную им в Дэнби-Лодж до отбытия в Лондон, он придет к ней, но он этого не сделал. От этого день его отъезда показался ей еще более мрачным.

Элоди удивилась тому, что Макс Рэнсли не поехал вместе с Уиллом. Она ожидала, что он захочет обсудить с ней венские события, и была немало изумлена, поняв, что он вовсе не стремится ни переговорить с ней наедине, ни упомянуть о произошедшем в общей беседе.

Макс и его жена настояли на том, чтобы Элоди ужинала с ними. Хотя иногда он заводил разговор о Вене, но скорее чтобы развлечь Кэро, а не выудить из Элоди сведения. Он описал несколько наиболее примечательных балов и приемов, на которых присутствовала и она, попросил поделиться воспоминаниями на этот счет, поинтересовался ее мнением о красочной веренице знаменитостей и случайных людей, съехавшихся на Конгресс.

Элоди решила, что Макс не хочет говорить о давнем скандале, чтобы не расстраивать жену, которая еще не вполне оправилась после тяжелых родов. Кэролайн Рэнсли произвела на Элоди благоприятное первое впечатление, и между ними быстро возникла дружба. Элоди понимала, что, уехав в Лондон, будет скучать по этой удивительной женщине. Кроме оставшейся в Вене Клары, у Элоди никогда не было подруги или сестры, с которой она могла бы свободно разговаривать и поверять тайны. Она выросла в изгнании, и ей не представилось случая познакомиться с кем-то, равным по положению.