– До свидания, Филипп, дорогой мой, – прошептала она и, обернувшись в последний раз, поспешила прочь из комнаты.


К удивлению Уилла, Элоди вернулась на кухню задолго до истечения получаса и одна. Она была бледна, точно увидела привидение. Бесшумно опустившись на скамью у стены, избегала встречаться с ним взглядом. Гадая, какая новая беда свалилась на ее голову, он быстро свернул представление. Очарованные зрители не спеша выбирали кружево, ленты и зеркала. Уилл едва сдерживал нетерпение. Наконец, упаковав оставшиеся товары, он покинул дом вместе с Элоди. Как только они оказались на маленькой улочке, прилегающей к особняку де Ларошери, он остановился и повернулся к ней:

– Что случилось? Ребенок заболел?

– О нет, он прекрасно себя чувствует.

– Так почему же ты не схватила его?

Она отрицательно покачала головой:

– Не смогла.

– Это оказалось слишком трудной задачей при свете дня? – предположил Уилл, неверно истолковав ее замешательство. – Ничего страшного. Теперь тебе известно расположение комнат. Мы вернемся ночью. Небо заволакивает, и скоро станет…

– Нет, – перебила Элоди. – Мы сюда больше не вернемся.

Уилл нахмурился:

– Не понимаю.

Дрожа, она обхватила себя руками, будто защищаясь от холодного ветра, хотя день был довольно знойным.

– Филипп играл с солдатиками. Они весьма искусно выполнены, даже детали униформы различимы. И его одежда тоже очень хорошая. Лето он проводит в сельской местности, где можно рыбачить и кататься на пони. – С ее губ сорвался вздох. – Я ничего подобного ему дать не в состоянии.

– Какое это имеет значение? – вскричал Уилл, у которого внутри все переворачивалось при воспоминании, как он лишился матери. – Ты же его мама!

– Была, – поправила она, – а теперь я всего лишь «торговка апельсинами» из парка. Мой сын называет maman графиню. Она заботится о нем, читает сказки и даже берет на рыбалку. Я могу предложить ему только свою любовь, а с ней у него есть еще множество вещей, которых я никогда не в силах буду ему предоставить. Мало того, – с мольбой в голосе продолжила Элоди, поворачиваясь, чтобы смотреть в лицо Уиллу, и стараясь убедить и его, и себя тоже, – выкрав, я вырву его из привычной обстановки и до смерти напугаю. Графиня принадлежит к очень влиятельной семье и наверняка употребит все свои связи, чтобы выследить нас и вернуть мальчика, в очередной раз перепугав его. Ему всего четыре с половиной года! Я не могу подвергать его такому испытанию.

– Так ты сдаешься? – недоверчиво уточнил Уилл.

Элоди вся сжалась.

– Он во мне больше не нуждается.

Она резко развернулась и зашагала вниз по улице. Уилл тут же понял, что она вовсе не пытается сбежать. В ее походке не было ни целенаправленности, как сегодня утром, когда она шла от особняка на Королевскую площадь, ни лихорадочности, с какой она слонялась по парку после первой встречи с сыном. Элоди бесцельно брела вперед, с трудом передвигая ноги, как человек, которому некуда пойти.

Уилл не только приобрел тележку со скарбом, но и обеспечил их отступлением с континента. Чтобы избежать обычных маршрутов через Кале или Булонь, он намеревался сесть на судно контрабандистов в одном из мелких портовых городков и переправиться в Кент, откуда можно за несколько дней добраться до Дэнби-Лодж, коневодческой фермы Макса.

Теперь в тележке не было необходимости, как и в том, чтобы задерживаться в Париже. Приплатив немного денег, Уилл смог бы обменять ее и товары на лошадей. Инстинкт подсказывал: нужно проложить как можно большее расстояние между ними и опасностью, таящейся в Париже. Будучи сообразительным ребенком, Филипп наверняка расскажет няне о возвращении «торговки апельсинами», а та свяжет внезапный визит лудильщика с женой с торговкой, пристававшей к мальчику на Королевской площади. Увидев роскошный, ухоженный особняк, он и без подсказки Элоди догадался, что графиня без колебаний воспользуется своими связями, чтобы обезопасить ребенка. А с французскими властями Уилл предпочел бы дел не иметь.

Элоди выглядела усталой, вялой и изможденной, он сомневался, сумеет ли она выдержать бешеную скачку на побережье. Возможно, следует переночевать на постоялом дворе к северу от Парижа, а завтра с утра уехать. Решение задержаться недалеко от города показалось ему правильным. Хотя сейчас Элоди лишилась цели, стремление к которой помогло ей выжить после побоев Сен-Арно, ускользнуть от преследователей по пути из Вены и сбежать от самого Уилла, после хорошего отдыха она могла изменить решение и забрать сына. Какой смысл плыть на судне контрабандистов, если на полпути она передумает и захочет вернуться?

Переживший агонию вследствие потери единственного человека, которого когда-либо любил, он прекрасно понимал ее чувства. В отличие от его матери Филипп жив и здоров. Хотя Уилл понимал, что из любви она ставит благополучие сына превыше собственных устремлений, внутренне все равно протестовал против жертвы, на которую ей пришлось пойти. Он хотел смягчить ее боль, предложив вернуться и выкрасть сына, но в данный момент возразить ей не мог. Его владения и накопленное состояние не сравнить с богатством графини, даже если бы удалось убедить Элоди принять его помощь. Что же до влиятельности, тут он мог похвастаться лишь связями дяди, который точно не поддержит незаконнорожденного племянника. Более того, Уилл рисковал вообще лишиться расположения кузенов – разбойников Рэнсли из-за связи с женщиной, погубившей репутацию Макса, которую он должен был восстановить. Он решил ничего не предлагать Элоди, чтобы не давать ложных надежд, до тех пор пока сам все тщательно не обдумает и не выработает план лучше.

Значит, им лучше всего переночевать на постоялом дворе к северу от Парижа.


Быстро обменяв тележку со скарбом на лошадей, Уилл посадил апатичную Элоди в седло. Остаток дня они скакали на север со скоростью, которую, по его мнению, она вполне могла выдержать. Незадолго до наступления темноты прибыли в деревеньку, стоящую у почтовой дороги. Найдя подходящую гостиницу, Уилл снял комнату.

По дороге она ни разу не посмотрела на него, не произнесла ни слова, глубже проваливаясь в бездну отчаяния и усталости.

Уилл отвел ее в комнату и бережно уложил в постель.

– Отдыхай. А я пойду раздобуду чего-нибудь поесть и договорюсь о лошадях на завтра. Скоро вернусь. Не переодеться ли тебе снова в мужскую одежду? Думаю, на последнем участке пути это нелишняя предосторожность.

Элоди безмолвствовала. Вздохнув, Уилл раздел ее до нательной сорочки и поправил подушки. Когда закрыл за собой дверь, она по-прежнему невидящим взором смотрела в потолок. К тому времени, как он вернулся, совсем стемнело. Он зажег свечу и увидел, что она дремлет в прежнем положении, голова на подушках, как у сломанной куклы, лицо бледно, руки безвольно вытянуты вдоль тела.

Сначала он намеревался оставить еду и вино на прикроватном столике и уйти. Менее всего хотелось становиться свидетелем ее агонии и снова погружаться в омут собственного детства. Но он тянулся к ней всем существом и не мог бросить горевать в одиночестве, беззащитную, даже если для этого придется снова переживать нежелательные воспоминания.

Пододвинув стул к кровати, Уилл сел и стал наблюдать за ней. Внезапно она содрогнулась и вскрикнула.

– Тише, милая, – прошептал он, обнимая ее.

Она напряглась всем телом и отпрянула от него, но потом постепенно пришла в себя, взгляд сделался осмысленным.

– Уилл, – негромко произнесла она, снова падая в его объятия.

Он усадил ее на кровати, подложив под спину подушки.

– Я принес еду и питье, – сказал он и потянулся к седельной сумке. – Ты должна поесть. Уже стемнело, а у тебя с раннего утра маковой росинки во рту не было.

Элоди продолжала хранить молчание, но, когда он прижал к ее губам чашку, сделала глоток. Потом он стал молча класть ей в рот кусочки хлеба и сыра, которые она механически жевала, не осознавая, что делает.

Остатки хлеба и вина Уилл прикончил сам и стал убирать мясо и сыр обратно в седельную сумку. Элоди обхватила себя руками и стала раскачиваться взад и вперед.

На ее глазах показались слезы, и несколько секунд спустя она отчаянно заплакала. Отбросив сумки, Уилл забрался на кровать и обнял ее сотрясаемое рыданиями тело. Баюкал, пока она оплакивала свое горе, сожалея, что не знает иного способа облегчить ее тяжкую ношу. Наконец, всхлипы пошли на убыль, а потом и вовсе затихли, и Элоди заснула в его руках.


Уилл, должно быть, тоже задремал. Придя в себя, увидел, что свеча догорела до конца. Слишком изнуренный, чтобы зажигать другую, он откатился от Элоди и, раздевшись, снова нырнул под теплое одеяло.

Обняв, он прикоснулся губами к ее губам и прошептал:

– Спи, моя милая. Завтра нам предстоит долгий путь.

К его удивлению, она притянула его голову к себе и ответила на поцелуй. Это было не нежной лаской, а требовательной атакой на его рот. Ее язык скользнул внутрь. Уилл, ощущая мощный прилив желания, тут же стряхнул с себя остатки сна.

Элоди целовала его в губы, лаская затвердевшее мужское естество. Заставив лечь на спину, она прервала поцелуй и, одним быстрым движением сорвав с себя сорочку, оседлала его, приняв набухший член в мягкие манящие глубины своего жаркого лона.

– Люби меня, Уилл, – раздался в темноте ее настойчивый голос.

Уилл понимал, что это лишь отчаянное желание забыться, растворившись в наслаждении, и, если, ублажая ее, сумеет отогнать терзающую ее боль, он готов с радостью повиноваться. Схватив ее за ягодицы, он задвигался быстрее, с силой пронзая тесное соблазнительное лоно.

Как бы ни стремился растянуть удовольствие, он понимал: Элоди этого не хочет. Он стал ласкать пальцами ее соски. Она наклонилась вперед и задвигала бедрами, делая слияние тел еще более полным. Наращивая темп, скакала на нем все более лихорадочно, впиваясь ногтями ему в плечи и прикусывая зубами кожу, до тех пор, пока не вскрикнула, достигнув пика удовольствия. Мгновение спустя Уилл испытал разрядку и, не выходя из нее, заключил ее в объятия и перекатился вместе с ней на бок. Изнуренные и насытившиеся, они провалились в глубокий сон.