Ровно в восемь часов они покинули сломанный экипаж, а в девять уже въезжали в город Скитон. Гель решил попробовать, хорошо ли поняты его инструкции, и затрубил в свой рог; моментально все остальные сделали то же самое, причем пустили лошадей вскачь и понеслись, как угорелые, по улицам города, к удивлению и несказанному испугу жителей этого города, которые долго еще потом смотрели вслед этой шумной ватаге. Разбойники пришли все сразу в хорошее расположение духа, им, по-видимому, очень понравилась эта забава и только один Румней ехал молчаливый и угрюмый, не дотрагиваясь до своего рожка.

Румней вообще после истории с колымагой находился в самом удрученном состоянии духа, он ехал теперь позади Геля, и Анна сидевшая на лошади боком, все время не спускала с него глаз; в ее взоре он ясно читал удивление по поводу того, что он до сих пор не предпринимает ничего для ее спасения. Это положительно выводило его из себя, и он в душе решил по возможности скорее оправдать себя в ее глазах.

Они проехали так довольно долго, вдруг Румней громко крикнул:

— Ребята, стойте, все ко мне!

Разбойники сразу осадили лошадей, большинство из них с удивлением смотрели на своего предводителя, но многие сразу поняли, в чем дело, так как, по-видимому, они были уже заранее предупреждены. Они вытащили свои сабли и окружили Румнея.

Румней в одно мгновение ока тоже повернул свою лошадь и встал лицом к Гелю. Тот тоже, не долго думая, обнажил свой меч и громко крикнул:

— Что это значит, Румней?

— Это значит, что вы должны сдаться мне и сложить свое оружие, — ответил Румней очень развязно, по-видимому, чувствуя себя наконец в своей сфере.

— Неужели вы находите, что это умно — рисковать своей жизнью за то, что все равно по условию должно быть выдано вам завтра? — спросил Гель.

— Убирайтесь к черту со своими деньгами, хотя, конечно, и они пригодятся, но прежде вы должны выдать мне эту даму, которую вы везете с собой.

— Скорее я повешу тебя, негодяй, чем выдам ее! — воскликнул Гель.

— Вот как! Ну, ребята, вперед, смелее! — крикнул Румней, выхватывая пистолет и готовясь стрелять из него.

В ту же секунду произошло сразу два события: во-первых, Антоний Ундергиль скрестил свою шпагу с первым из разбойников, который бросился было исполнять приказание своего начальства, а, во-вторых, Гель удачным ударом своей рапиры выбил из рук Румнея его пистолет.

Следующим движением Геля было защититься кинжалом от кончика меча, направленного Румнеем, прямо ему в грудь. Анна сидела за его спиной, стараясь не выказать невольного страха, охватившего ее. Ее паж тоже весь съежился, сидя на седле Антония, так как рисковал каждую минуту быть проткнутым шпагою разбойников, бросившихся на Антония.

К этому времени, однако, Кит Боттль уже подоспел на помощь Антонию.

— Ах, вы, изверги, — крикнул он, — неужели вы будете еще слушаться этого разбойника Румнея и станете нападать на моего благородного господина и его слуг? Ведь он все равно всех вас предаст, как он когда-то предал и меня. Послушайте, Эдуард Моретон, и ты, честный Джон Гатч, а также ты, добряк Оливер Бунч, я уверен, что вы окажетесь на нашей стороне и не пойдете против нас.

— А Том Коббль? — воскликнул Гель, не оглядываясь назад, так как он был занят тем, что отражал яростное нападение Румнея. — Я уверен, что Том Коббль тоже перейдет на нашу сторону и не захочет больше служить под начальством такого изменника и изверга, как этот Румней.

— Что скажете, товарищи? — воскликнул на это Том Коббль. — Я перехожу на сторону этого благородного господина, не знаю, как вы!

— Я тоже! — ответил Джон Гатч, а также и Моретон, и Оливер Бунч, и еще несколько человек!

— К черту вашего благородного господина! — заревел чей-то грубый голос и большинство разбойников подхватило этот крик, так что стало ясно, что все они остаются на стороне Румнея.

— Хорошо, ребята, — радостно воскликнул Румней, лицо которого было омрачилось при словах Кита Боттля, — вперед же, товарищи, и помните, что добыча будет тем больше, чем больше изменников вы убьете.

— Смотри, чтобы тебя самого не убили, негодяй! — крикнул ему Мерриот, продолжая отражать его яростное нападение и стараясь повертываться так, чтобы которая-нибудь из шпаг не задела нечаянно Анны.

Поединок между Гелем и Румнеем продолжался, никто не обращал на них внимания, так как все были заняты собственным делом. Разбойники с трудом отражали нападение Кита Боттля, Антония и тех из своих товарищей, которые перешли на сторону Геля; последние сражались с отчаянной храбростью, так как знали, что в случае победы Румнея им не сдобровать. Наконец, благодаря быстрому и ловкому движению, Гелю удалось ранить своего противника в руку, державшую шпагу; тот вскрикнул от боли и быстро осадил свою лошадь левой рукой.

Гель бросился вперед, прямо на него, с криком:

— Смерть тебе, собака!

Румней вообразил, что действительно настал его конец, и отчаянно вскрикнул:

— Сдаюсь, пощадите!

— То-то же! — ответил Гель спокойно, — ну, так отзови всю эту свору!

— Хорошо, — смиренно ответил Румней, — эй, вы, ребята, назад, сдавайтесь!

Люди его с удовольствием исполнили его приказание, так как дела их были далеко не блестящи, и обе стороны пострадали почти одинаково.

— А теперь, Румней, — воскликнул Гель громким голосом, — можете возвращаться назад своей дорогой и не попадайтесь мне больше на глаза. Те из людей, которые перешли на мою сторону, могут ехать со мной, остальные проваливайте, куда хотите.

Разбойники молча и угрюмо повиновались Гелю и один за другим, здоровые и раненые, потихоньку стали отъезжать в сторону, и только люди, оставшиеся верными Гелю, не трогались пока еще с места.

Гель молча следил за тем, как Румней и его люди скрылись за поворотом дороги; потом он обернулся к Анне и сказал ей:

— Надеюсь, сударыня, вы остались живы и невредимы, ваш паж, кажется, тоже не пострадал нисколько.

Анна ничего не ответила на это, и все молча поехали дальше.

— Как я рад, что отделался от Румнея и его людей! — сказал Гель.

— Да, хорошо было бы, если бы мы «действительно» отделались от него, — проворчал Боттль.

XVI. Фоксбай Холл

Только что описанный случай произошел утром в субботу, 7 марта, на четвертый день бегства Геля. Кавалькада Геля состояла теперь из него самого, Антония, Боттля, двух пленников, Моретона, Тома Коббля, Оливера Гатча, Джона Бунча и нескольких других лиц. Раненые стоически переносили свои страдания, раны их были кое-как перевязаны тряпками, и здоровые ехали около раненых, чтобы оказывать им помощь и поддержку.

Мерриот проехал уже двести миль от Флитвуда в три с половиной дня, т. е. делал почти по шестидесяти миль в день, несмотря на все задержки и приключения, но с тех пор, как пошел снег, дорога совершенно испортилась, и поэтому вернуться назад отсюда в Флитвуд можно было также никак уже не раньше трех дней с половиной, и таким образом, если бы беглецы были настигнуты теперь преследователями, то все же сэр Валентин имел в своем распоряжении целых семь дней. Еще полтора дня, и десять дней, необходимые для полного его выздоровления, были налицо.

Что касается Рогера Барнета, он подвигался вперед тоже медленно, как это и предполагал Гель, так как ему нигде нельзя было запастись свежими лошадьми, и к тому же в Клоуне, где Гель пережил такие неприятные минуты, благодаря местному жандарму, с ним случилось досадное приключение. Дело в том, что лошадь его была так загнана, что в ту минуту, как он слезал с нее, она не выдержала усталости и пала, причем при падении придавила Барнета и жестоко зашибла ему ногу, так что ему пришлось пролежать в пивной несколько часов подряд, прежде чем он был опять в состоянии двинуться дальше в путь, и то со страшной болью, которую он, однако, переносил с большим героизмом. Гель, конечно, не мог знать об этом случае, столь благоприятном для него, и поэтому удивлялся тому что до сих пор еще Барнет не мог догнать его. Чтобы не дать ему сбиться со следа, Гель нарочно приказывал своим людям шуметь как можно больше и даже трубить в рога, проезжая большие города, чтобы хоть этим привлечь к окнам жителей, которые все попрятались по домам, благодаря ужасной погоде. И действительно, этот шум и дикие крики привлекли общее внимание, и еще долго все смотрели вслед странной группе всадников, среди которых находилась одна женщина.

Все время Анна сидела молча и неподвижно, закутавшись в свой плащ и опустив капюшон, низко на голову. Она также молча принимала пищу, которую Кит Боттль приносил ей по знаку Геля. Сначала Гель обращался к ней с короткими вопросами, но так как она не отвечала ему, он только молча посматривал на нее, недоумевая в душе, решила ли она наконец покориться своей судьбе, или сидит и молчит, так как занята придумыванием какого-нибудь нового коварного плана.

Кит Боттль все время держался вблизи раненых и заботливо осведомлялся, как они себя чувствуют, наконец, он подъехал к Гелю и сказал ему шепотом:

— Некоторые из раненых так плохи, что их необходимо сейчас же уложить на время в постель: они не могут ехать дальше при такой погоде.

— Но куда же нам положить их? Где мы можем их пристроить? — сказал так же тихо Гель. — Ведь в тех домах, где они могут быть приняты, и где мы можем оставить их в полной безопасности, наверное знают также и Румнея, и поэтому он легко может найти их там, а тогда им плохо придется, в этом невозможно сомневаться.

— Да, это верно, — ответил Боттль задумчиво, — но вот в чем дело. Я только что разговаривал с Оливером, и он рассказывал мне, что служил раньше здесь в окрестности в одном французском семействе, которое эмигрировало за границу; все имущество их, кажется, конфисковано, но дом, где они жили, стоит еще запертый и пустой до сих пор; мы можем свободно остановиться в нем, чтобы отдохнуть немного и дать отдохнуть нашим раненым; называется этот дом — Фоксбай Холл.