Но Джил до конца своих дней не забудет ее.


Уснуть Джил не смогла.

Одолевавшие ее мысли были сущей пыткой. Джил так мучительно не хватало Хэла, что, казалось, боль пронизывала все ее существо.

Она включила лампу на ночном столике. Можно всю жизнь молить Бога, но Хэл не вернется. Однако Джил каким-то образом пережила это, как и смерть родителей двадцать три года назад. Только на сей раз Джил сохранит свои воспоминания. Она не хочет ничего забывать, даже если это означает испытывать боль всю оставшуюся жизнь. Единственное, что она должна сейчас сделать ради сохранения ясности рассудка, — это избавиться от смятения и сомнений. Потому что этот крест ей не по силам.

Джил вдруг встала. Спать она не могла, а лежать в постели, беспокойно ворочаясь, преследуемая мыслями, мечущимися между самыми худшими страхами и несбыточными теперь надеждами и мечтами, было еще хуже. Ей следовало чем-то заняться, отвлечься, потому что Джил боялась провести одна всю ночь.

Она подошла к телевизору и включила его. Устало потерла лоб. Британское телевидение с его странным юмором не интересовало ее. Что ей сейчас не помешало бы, так это пара таблеток снотворного. Но снотворного у Джил не было. Впрочем, его вполне могла заменить хорошая порция выпивки. Бокал-другой мартини был бы в самый раз.

Кажется, в гостиной, где она упала в обморок, стояла тележка с напитками.

Джил посмотрела на часы на ночном столике. Без четверти двенадцать. Она прилетела в половине восьмого вечера. Сейчас все семейство уже, должно быть, крепко спит. Девушка натянула джинсы и вышла из комнаты. Она решила не думать о том, что будет, если ее застанут разгуливающей по дому. Вряд ли кто-то отнесется к этому с пониманием. От Хэла она знала, что Лорен и Алекс не живут в этом доме. Если кого-то она и встретит, так это гадкого Томаса. Ему же хуже. Джил даст ему отпор, если он снова посмеет обращаться с ней так, как в гостиной. Джил ничего не должна Шелдонам. Она снова одна, и если она сама о себе не позаботится, то и никто не позаботится о ней.

Не встретив ни души, Джил добралась до гостиной и налила себе скотч, который обычно не пила, и направилась к себе. На площадке второго этажа она помедлила, отхлебнув неразбавленный напиток, и сразу же согрелась изнутри, но что еще лучше — вся ее скорбь, боль и сомнения тут же притупились. На этом этаже, как было известно Джил, находилась комната Хэла. Он часто рассказывал ей о любимой комнате на втором этаже с окном на восток.

Вот было бы здорово зайти в его комнату и побыть среди его вещей. Однако его родные придут в ярость, если Джил сделает это без разрешения.

Но Хэл не стал бы возражать. Джил почти почувствовала, как он улыбается ей, подбадривает ее.

И она решила наплевать на Шелдонов, особенно после того, как они обращались с ней этим вечером.

Держа в руке стакан со скотчем, Джил двинулась по коридору, стараясь идти как можно тише. Остановившись у двери, она приложила к ней ухо. Ничего не услышав, тихо постучала. Никакого ответа не последовало.

Сердце у нее колотилось как безумное. Джил повернула ручку и толкнула дверь. Ее встретили тени. Она нащупала выключатель на стене.

И увидела комнату, которой не пользовались уже много лет. Ничто даже отдаленно не указывало на то, что здесь жил мальчик, тем более Хэл. Джил выключила свет, быстро вышла и закрыла дверь. Грохот сердца отдавался у нее в ушах.

Джил прошла дальше по коридору, прикончила скотч и нашла еще три пустующие комнаты. Сердце ее все так же неистово билось. Она уже усомнилась в разумности своего предприятия, однако скотч придал ей мужества. И с пятой попытки Джил, споткнувшись, ступила в его комнату.

Она вздохнула, стараясь обрести равновесие.

Прямо перед ней стоял книжный шкаф, и целая полка в нем была заполнена обрамленными фотографиями.

Стены тоже были увешаны фотографиями.

Джил задрожала. Она где угодно узнала бы фотографии Хэла. Проскользнув в комнату, Джил закрыла дверь и включила свет.

Со всех сторон ее окружали работы Хэла. Джил пожалела, что не может налить себе еще выпить.

И снова по ее щекам потекли слезы.

— О, Хэл! — прошептала Джил. И даже ей самой эти слова показались лишенными всякой надежды.

Ярко-синие шторы были задвинуты не до конца, и по комнате плясали тени от уличного освещения. Идя к шкафу с оглушительно бьющимся сердцем, Джил улыбнулась, и снова из глаз у нее полились слезы. Хэл как-то сказал, что в юности как безумный снимал все подряд. Она увидела фотографии животных — он, судя по всему, был на сафари, — цветов, деревьев, пейзажи, Стоунхендж. А еще здесь были фотографии его родных.

Сморгнув слезы, Джил взяла фотографию Томаса в рамке, сделанную, вероятно, лет десять назад. Даже тогда у него был сногсшибательный вид модели или актера. Но Джил задержала взгляд на этой фотографии потому, что Хэл поймал Томаса в объектив, когда тот наклонился над младенцем с восхитительным выражением любви на лице. Ребенок, догадалась Джил, был его собственный.

Девушка вернула фотографию на место.

На другой полке стояло несколько фотографий Хэла — подростка и юноши. И это не были автопортреты, потому что работы Хэла Джил узнала бы. Кто-то сфотографировал его.

Она беззвучно заплакала, слезы бесконечным потоком струились по щекам.

Джил дотронулась до рамок. На одном снимке Хэл играл в футбол, на другом — скакал верхом, а рядом бежали борзые, и он казался настоящим аристократом, и на последнем — держал в руках диплом. Джил улыбнулась сквозь слезы.

Потом замерла. Тут была еще четвертая фотография. Хэл на лыжах на склоне горы, а рядом с ним молодая женщина. Невыносимая боль пронзила Джил, когда она разглядела снимок. Эта рыжеволосая женщина была потрясающе красива. Ну разумеется, этой фотографии несколько лет, и ее ревность просто нелепа. Разглядев снимок получше, Джил решила, что Хэл выглядит очень худым даже в лыжном костюме. Может, он тогда болел?

Она поставила фотографию на место и посмотрела на несколько книг, заполнявших остаток книжной полки. Потом подошла к массивной, темного дерева кровати с пологом на четырех столбиках, провела ладонью по клетчатому покрывалу. Вероятно, Хэл не спал здесь уже много лет.

Сев на кровать, она стала разглядывать фотографии, прикрепленные к стене. Большинство из них были черно-белыми. Портреты неизвестных ей людей, членов его семьи. Внимание Джил привлек один портрет — лицо красивой, царственной женщины, уже немолодой; должно быть, матери Хэла, графини, с которой она еще не познакомилась. Сходство было безошибочным.

Джил не двигалась и вдруг ощутила присутствие Хэла рядом с собой, но всего лишь на мгновение. Она легла, почувствовав, что устала больше, чем за все последние дни. Кровать Хэла была не только удобной — она давала покой. Джил даже почудился запах его одеколона, но это была всего лишь игра воображения.

Повернув голову, Джил увидела еще одну фотографию, очень старую, в серебряной рамке, стоявшую на ночном столике. Девушка села и взяла снимок, разглядывая его расширившимися от удивления глазами.

На черно-белой фотографии были запечатлены две молодые женщины, одетые по моде своего времени. На непросвещенный взгляд Джил, это был конец девятнадцатого — начало двадцатого века: платья белые длинные, юбки узкие, на головах у обеих дам красовались плоские соломенные шляпы. Они стояли близко друг к другу перед кованой железной оградой и без улыбки смотрели в объектив.

Эта фотография принадлежала Хэлу?

Джил удивилась, но вскоре вспомнила, как несколько раз вместе с Хэлом ходила в Нью-Йорке в музеи. И Хэл всегда с удовольствием указывал ей на детали, характерные для жизни рубежа веков. В этом он был весьма сведущ. Разумеется, это принадлежало ему. Хэл, вне всякого сомнения, обожал эту фотографию.

Джил еще раз, более пристально, вгляделась в снимок, пытаясь понять, что так привлекло в нем Хэла, но, на ее взгляд, это была просто старая фотография двух молодых женщин. Пожав плечами, она положила фотографию на кровать. Но что-то во всем этом было не так. Хэл никогда не коллекционировал старые фотографии. Он был слишком занят своей собственной работой. Руки Джил покрылись мурашками.

Она помедлила, потом снова взяла снимок в серебряной рамке. Не совсем отдавая себе отчет в том, что ею движет, Джил перевернула фотографию и чуть не задохнулась от изумления. На обратной стороне была надпись, сделанная от руки.

Джил с любопытством поднесла ее поближе. Глаза ее расширились, когда она прочла вслух: «Кейт Галлахер и Энн Бенсонхерст, лето 1906 года». Почерк принадлежал Хэлу.

В этом не было никаких сомнений.

Джил застыла. Она не знала, что и подумать. Ее фамилия была Галлахер, а последним словом умирающего Хэла было «Кейт».

Вся дрожа, Джил смотрела на фотографию.

Это всего лишь удивительное совпадение, ничего больше. Джил напомнила себе, что Хэл любил ее, он так и сказал ей перед смертью, а эта фотография не имеет никакого отношения к какой-то женщине по имени Кейт, которая, возможно, была его адвокатом или кем-то еще. Джил снова перевернула фотографию. Кто эти женщины и почему их изображение было так дорого Хэлу, что он сделал эту надпись на обороте, сохранил снимок?

Несмотря на все ее доводы, Джил стало как-то не по себе, она пожалела, что вообще зашла в эту комнату.

Но тем не менее девушка продолжала разглядывать фотографию. Обе женщины были темноволосыми, со светлой кожей. Ну разумеется, в те времена дамы не загорали. Одна не была ни дурнушкой, ни красавицей; несмотря на правильные черты лица, она почему-то терялась рядом со своей подругой, которая выглядела уверенной в себе и эффектной. И именно эта вторая внезапно приковала к себе внимание Джил.

Девушка не могла отвести от нее взгляд. Она была просто заворожена. В этой женщине было что-то притягательное. Что-то совершенно необычное. Она была красива, но не классической красотой. Нос у нее был прямой, римский, подбородок широковат, скулы слишком высокие, на правой щеке выделялась родинка. Но не ее внешность чем-то притягивала. Может, дело в ее глазах? Они были темными, яркими, умными, полными жизненной силы и радости. Джил вдруг отчетливо поняла, что у этой женщины была тайна, которую хотелось бы узнать.