Я побежал к тому месту, где мерещилась мне эта фигура, но она поспешно начала удаляться и исчезла совершенно. Мне показалось, что я слышал даже шорох женского платья. Но я, конечно, не поверил ни своим глазам, ни своим ушам, а снова приписал это расстройству своих нервов.

Когда я уже совсем изнемогал от усталости физической и душевной, ко мне подбежал мистер Картер.

— Нашли, — кричал он. — Нашли! Мы нашли платье убитого человека; оно брошено было в самую глубокую расселину, и крысы поели большую часть его; но, с Божьей помощью, мы найдем то, что ищем. Я не часто хожу в церковь, но верю, что провидение следит за злыми, порочными людьми и ловит самого умнейшего из них в ту минуту, когда он всего менее ожидает.

Я никогда не видывал мистера Картера таким взволнованным; лицо его горело, ноздри раздувались. Я последовал за ним к тому месту, где полисмен с двумя работниками, которые выкачивали воду, стояли около какой-то грязной, мокрой массы.

Это был узел с платьем, покрытый грязью, илом, водяными растениями; мистер Картер стал на колени подле него, а полисмен приблизил зажженный факел.

— Это, без всякого сомнения, чье-то платье, — сказал сыщик. — Это, должно быть, именно то, что мы ищем, или я очень ошибаюсь. Нет ли у кого-нибудь корзинки?

Корзинка нашлась у мальчика, который приносил пиво рабочим. Мистер Картер бросил в нее узел и взял ее за ручку.

— Так вы не намерены рассматривать все это здесь? — сказал полисмен с видом разочарования.

— Нет, я отнесу это в отель; там будет удобнее разбирать. Вы можете идти со мной, если желаете.

Мистер Картер расплатился с рабочими и, должно быть, щедро, потому что они были очень довольны. Я дал ему денег на все подобные издержки, потому что хорошо знал, что в таком деле каждый незначительный шаг дорого стоит.

Мы пошли домой так скоро, как позволили нам дождь, темнота и скользкая дорога. Полисмен сопровождал нас. Мистер Картер посвистывал вполголоса, поддерживая обеими руками корзинку, из которой струилась грязная вода.

Я все еще не понимал причины его веселости, причины, почему он приписывал такую важность находке платья убитого.

Было восемь часов, когда мы все трое — сыщик, винчестерский полисмен и я — вошли в отель Георга. В нашем номере стол был накрыт и слуга с нетерпением ожидал нашего прихода. Но, к великому его удивлению, мистер Картер тотчас выпроводил его из комнаты.

— У меня есть дельце с этим господином, — сказал он, указывая пальцем на полисмена. — Я позвоню, когда захочу обедать.

Слуга вытаращил глаза на сыщика и нехотя вышел из комнаты.

— Теперь, — сказал мистер Картер, — мы рассмотрим узел.

Он оттолкнул обеденный стол и пододвинул другой поменьше; потом он выбежал из комнаты и возвратился через несколько минут, неся все полотенца, которые смог найти в своей и моей спальнях. Он разостлал эти полотенца на столе и вынул из корзинки грязный, мокрый узел.

— Подайте сюда обе свечки, — сказал он полисмену, усаживаясь за стол. Он принялся за работу; с правой стороны светил ему полисмен, а с левой поместился я.

Мистер Картер осторожно, бережно стал развязывать узел, словно имел дело с живым существом. Прилипшие к узлу водяные растения так переплелись с изорванной материей, что их трудно было отделить друг от друга.

Сыщик был прав: крысы оставили заметные после себя следы. Суконный сюртук, составлявший внешнюю сторону узла, был изъеден в лохмотья. Внутри сюртука была свернута жилетка, атласный шарф, рубашка, бывшая когда-то белой, и фланелевая фуфайка, из которой выпало несколько камней, положенных для тяжести.

Узел был очень тугой, и потому только наружная часть его пострадала от крыс, а остальное, особенно фуфайка, было в очень приличном состоянии. Сыщик бросил сюртук, жилет, камни обратно в корзинку, а рубашку и фуфайку завернул в полотенце и начал их сушить. Полисмен следил за его движениями, но на лице его не видно было, что он понимал или сознавал, для чего это делается.

— Ну, — сказал мистер Картер, — тут немного нашлось дельного, не правда ли? Мне незачем вас больше задерживать; вы, вероятно, давно проголодались.

— Я никогда не думал, чтобы тут могло найтись что-то дельное, — ответил полисмен, презрительно указывая на грязные тряпки. Его уважение к столичной полиции значительно снизилось после продолжительной, скучной работы этого дня, потому он прибавил с неудовольствием: — Я не понимал с самого начала, чего вы добивались, и теперь не понимаю. Но вы хотели найти эти вещи и вам их нашли.

— Да, и я заплатил за работу, — резко ответил мистер Картер. — Я вам очень благодарен за вашу помощь, и почту за особенное одолжение, если вы примете от меня эту безделицу в вознаграждение за потерянный день. Я ошибся, вот и все, самый умнейший из нас может ошибиться раз в жизни.

Полисмен лукаво улыбнулся и взял золотую монету из рук мистера Картера. Эта улыбка была улыбкой торжества; провинциальный полисмен не мог скрыть своей радости при неудаче лондонского сыщика. Я глубоко вздохнул, когда дверь закрылась за ним и я остался один с мистером Картером.

— Целый день трудов и усталости пропал даром, — сказал я, — ибо мы теперь ничуть не ближе к цели.

— Неужели, мистер Остин? — воскликнул сыщик. — Неужели вы думаете, что я такой дурак, что стану говорить в присутствии этого человека? Неужели вы думаете, что я открою ему тайну? Сегодняшний день привел нас именно к той цели, к которой мы стремились; сегодня сделано открытие, на которое ясно указывало письмо Маргариты Вильмот и вчерашний рассказ слуги. Зачем я непременно хотел отыскать платье убитого? Затем, что я знал, что это платье должно заключать в себе тайну, иначе оно осталось бы на теле убитого. Убийца никогда не остается дольше, чем необходимо, рядом со своей жертвой, и, потому я знал, что тот, кто сорвал с несчастного его платье, имел на это какую-то важную причину. Я действовал на основании своего собственного разума, и теперь оказывается, что я был прав. Посмотрите, мистер Остин.

С этими словами он подал мне мокрую, полинялую рубашку и указал мне на уголок ее, где из-под грязи выглядывала красная метка.

— Как вы это прочтете? — спросил мистер Картер, пристально смотря мне в глаза. Ни я, ни кто другой, умеющий читать по-английски не мог сказать, что эта метка значит что-нибудь другое, а не Генри Дунбар.

— Теперь все для вас ясно, не правда ли? — сказал мистер Картер. — Вот почему убитый был раздет догола и платье его брошено в воду; вот почему часы и цепочка перешли от одного владельца к другому; вот почему человек, возвратившийся сюда после убийства, не мог быстро подобрать ключ к шкатулке. Вы теперь понимаете, почему Маргарите Вильмот было так трудно добиться свидания с человеком, жившим в Модслей-Аббэ, почему, когда она наконец увидела его, то всеми силами старалась защитить его от преследований. Когда она говорила вам, что Генри Дунбар невиновен в смерти ее отца, она говорила правду. Человек, который был убит, и был Генри Дунбар; человек, который убил его…

Я больше ничего не слышал. Кровь хлынула мне в голову, и я упал без чувств на рядом стоящее кресло.

Когда я очнулся, я увидел перед собой сыщика; он спрыскивал меня холодной водой. Когда я пришел в себя и был в состоянии обдумать все случившееся, мной овладело одно чувство — чувство сожаления, необъяснимого, безграничного сожаления к женщине, которую я любил.


Мистер Картер отнес узел с найденной одеждой в свою комнату и через несколько минут возвратился с чемоданом, который поставил в угол подле камина.

— Я запер платье в чемодан, — сказал он, — и не намерен выпускать его из виду, пока не вручу в верные руки. Метка на рубашке Генри Дунбара вздернет на виселицу его убийцу.

— Тут может быть ошибка, — заметил я. — Рубашка с меткой Генри Дунбара могла принадлежать другому; он мог подарить ее своему старому слуге.

— Это невероятно, сэр, потому что слуга встретил его только в Саутгэмптоне, за два или за три часа до преступления. Не знаю, как вам, а мне все теперь ясно. Конечно, это одно из самых странных дел, которые я когда-либо видел; но оно очень просто, когда знаешь ключ к нему. Не было никакой основательной причины, которая могла бы побудить Генри Дунбара, почтенного, всеми уважаемого человека и к тому же миллионера, совершить преступление, которое могло его рано или поздно привести к виселице. Напротив того, Джозеф Вильмот, бродяга и беглый каторжник, имел полное основание убить своего бывшего господина и выдать себя за него, то есть из нищего преступника превратиться в главу богатейшего торгового дома. Это была игра смелая, азартная, очень опасная и трудная игра, и человек в этот раз играл ее великолепно. Он до сих пор скрывался от всех подозрений, его выдала только излишняя совестливость его дочери.

Да, мистер Картер говорил правду; только отказ Маргариты исполнить данное мне слово, побудил меня предпринять поиски, которые привели к открытию роковой тайны.

Я думал обо всем этом до тех пор, что у меня помутилось в голове. Как все это случилось? Человек, которого я видел, с которым я говорил, был не Генри Дунбар, а Джозеф Вильмот, убийца своего господина?

— Нет, это невозможно, — сказал я, — я видел в конторе после убийства письма, которые написаны рукой Генри Дунбара.

— Ничего нет удивительного, — спокойно ответил сыщик, — когда я знакомился со всеми подробностями этого дела, то навел справки о предыдущей жизни Джозефа Вильмота. Он был сослан тридцать лет тому назад за подлог документов, бежал с места ссылки, но был схвачен и снова сослан на Норфолькские острова. В суде никогда не видывали человека, который бы так искусно и ловко подделывал чужую подпись. Он был известен как один из самых смелых мошенников, которых когда-либо ссылали на каторгу; но, несмотря на это, он, говорят, был очень умный человек и в нем было много хорошего. На Норфолькских островах он работал так много и вел себя так хорошо, что его выпустили на свободу, прежде чем он отсидел половину срока. После этого он вернулся в Англию и его видели в Лондоне; его подозревали во всевозможных преступлениях — от шулерства до фальшивомонетничества, но никогда не могли поймать на месте преступления. Кажется, что он пробовал жить честным трудом, но это ему не удавалось. Пятно бесчестия лежало на нем, и никто не верил его исправлению. Вот история этого человека и многих ему подобных.