Попрощавшись со словоохотливым фотографом, Паулетта снова вышла на улицу. Она вновь подошла к фотографии. Что так привлекало ее в этой девочке? То, что ее зовут Розита? Тысячи малышек с таким именем бегают по улицам Мехико. Фестиваль в Чапультепеке, с которого, как казалось Паулетте, и начались все ее несчастья? Она и сама не могла ответить на этот вопрос.

Так ничего и не купив, Паулетта вернулась домой.


ГЛАВА 10


 Полуденное солнце освещало гостиную, на маленьком столике в углу застыло фото молодой красивой женщины, совсем не похожей на Дульсину.

— Я убрал это фото, потому что не хотел расспросов, — спокойно объяснял Лучиано Дульсине. — Я знал, что разговор дойдет до ее гибели, но я избегаю этой темы. Я вообще не поклонник лишних вопросов, — на этих словах его голос посуровел, он словно предупреждал о неуместности излишнего любопытства.

— Я и не собиралась задавать лишних вопросов, мне и так все известно.— Дульсина продолжала играть однажды уже выбранную роль, поэтому ее голос звучал мягко, с лица не сходила улыбка, то нежная, то лукавая, то грустноватая, то просто вежливая.

Она с трудом дождалась возвращения Лучиано. Поняв, что тайной красотки скорее всего не существует, она жаждала новой встречи. Они все обсудили с Кандидой, и та не удержалась от вопроса: «Ты любишь его, сестренка?» Влюбленной глупышке всюду мерещится любовь, что Дульсина и не преминула ей высказать назидательным тоном. Но разве она была равнодушна к Лучиано? Да и можно ли быть к нему равнодушной, к этому спокойному благородству, к этим неистово синим глазам? Но надежду на встречу Дульсина объяснила просто. Ей хочется во всем разобраться, а то слишком много загадок. В конце концов, почему к ней на улице пристают итальянские дядюшки?

Но сейчас Лучиано дал понять, что надо попридержать язык. Однако про дядюшку она может спросить, здесь у нее все права.

— Да, кстати, Лучиано, я познакомилась с твоим дядей, — небрежно произнесла улыбающаяся Дульсина.

— С каким дядей?

— С сеньором Джузеппе Кампа. Очень милый у тебя дядя,— Дульсина постаралась, чтобы ее слова звучали как комплимент.

Лучиано напрягся, в глазах его забушевало синее пламя, но он быстро взял себя в руки. К удивлению Дульсины, он подтвердил, что сеньор Кампа действительно его дядя, но не самый близкий. А потом он подробно расспросил девушку о встрече, переспрашивая и уточняя детали. Его что-то сильно беспокоило, но внешне он оставался беспристрастным.

— Так ты не сказала ему, куда я уехал?

— Я сочла этот вопрос лишним, — понимающе улыбнулась Дульсина.

— А почему?

— Если твоя служанка предпочла не разглашать твоих деловых тайн, то почему это должна делать я? — с достоинством ответила девушка, забывая об истинных причинах своего молчания.

Ответ явно удовлетворил Лучиано, он одобрительно улыбнулся.

— А как он отыскал меня? — продолжила Дульсина

— Ты не знаешь Джузеппе, иначе бы не спросила. Если ему что-то надо, он и в преисподней найдет... Очень настырный господин, — добавил Лучиано с улыбкой, поняв, что о дяде надо говорить поаккуратней.

— А почему он сказал, что я похожа на твою мать? Ведь это неправда.

— Ты ему об этом сказала? — голос Лучиано выдал озабоченность.

— Нет, я тогда еще этого не знала.

— В его устах это просто комплимент. Он всегда считал мою мать эталоном красоты.

— А что значили его последние слова? О неких правилах, которые мне следует запомнить?

— Это чисто итальянская манера, — с легкой принужденностью засмеялся Лучиано. — Не стоит обращать внимания. И... не слишком ли много вопросов, Дульсина? Хеорхина уже готовит кофе. А я хочу предложить тебе послушать итальянскую музыку. Тогда у тебя отпадут многие вопросы, ты поймешь душу народа Италии.

Они слушали записи знаменитых итальянских певцов, народные песни, арии из опер. Потрясенная Дульсина готова была расплакаться, музыка рвала ее душу на части, она страдала вместе с неведомыми ей персонажами золотого века итальянской мелодрамы.

— Что тебе особенно понравилось, Дульсина?

Она назвала арию, при исполнении которой ей не Удалось сдержать слез.

— Боньямино Джильи, — взволнованно сказал Лучиано. — Великий мастер бельканто. Лирический тенор.

Он подошел к ней, приподнял ее за плечи и с наслаждением прижал к себе. Губы их встретились, и они застыли в страстном, продолжительном поцелуе. Потом он прикасался губами к ее глазам, щекам, и вновь долгий поцелуй горячих, соединенных в неистовом восторге губ. Дульсина опьянела от неземного блаженства, счастливые слезы струились по ее щекам. Вот оно, счастье, как долго она его ждала и как оно прекрасно.

Внезапно Лучиано отстранил ее от себя и, не выпуская ее из рук, отвернулся, закрыл глаза и мучительно вздохнул. Постояв так несколько минут, он пришел в себя, проводил Дульсину на место и крикнул служанке, чтобы она принесла кофе.

— Боюсь, не остыл ли, дон Лучиано. Может быть, сварить свежий? — спросила служанка, ничем не выдавая очевидной осведомленности о происшедшем.

Лучиано вопросительно посмотрел на Дульсину, но ей было все равно. О кофе она не думала, отхлебывая, не чувствовала ни вкуса, ни аромата и даже не понимала, какой напиток ей был предложен.

— Прости меня, Дульсина, — брови Лучиано хмурились. — Я не должен был так поступать.

Дульсина изумилась. Разве он обидел ее? Разве она возражала? Разве за счастье просят прощения? Она улыбнулась, чтобы не оставить никаких сомнений, что она счастлива, бесконечно счастлива.

Лучиано резко поднялся и стал нервно ходить по комнате.

— Тебе понравилась музыка, ведь так? Много чувств, много страстей. Таков и народ Италии. Слишком много страстей.

Дульсина не понимала, к чему он клонит.

— Ты хорошая девушка, ты все понимаешь, ты... умеешь себя вести. Но имею ли я право? Могу ли я подвергать тебя превратностям итальянских страстей? Смею ли я?

— Ты... имеешь в виду своего дядю? — Дульсина начала догадываться.

— Дядя здесь ни при чем, — торопливо сказал Лучиано. — Я говорю только о себе. Да-да, только о себе, — казалось, он пытается убедить самого себя. — Во мне течет итальянская кровь.

— Я не понимаю тебя, Лучиано...

— А тебе и не надо понимать. Не будем об этом, пока не будем. У меня появилась неплохая идея. У моего друга юбилей, и я приглашаю тебя пойти со мной. И давай прихватим с собой твою сестру. Ну-ну, не возражай, ей надо почаще появляться на вечерах. Она ведь не замужем? Вот мы и найдем ей хорошего мужа. Я порекомендую ей стоящего сеньора, а моя рекомендация — не пустой звук милая Дульсина, - он улыбнулся такой открытой улыбкой, что она была не в силах ни спорить, ни переубеждать, а могла только соглашаться.

Расстались они возле ее дома. По дороге домой он молчал, и она не осмелилась затевать беседу. Он что-то темнил про итальянские страсти, во всех его словах скрывалась какая-то странная недосказанность. Но были поцелуи, которые красноречивее любых слов. Дульсина уже не сомневалась в его чувствах, а в своих и подавно. Если они любят друг друга, то все можно преодолеть. Только пока не надо спешить, ему нравится, что она сдержанна и нелюбопытна. Время, когда он будет делиться с ней, ничего не тая, еще не пришло, но оно придет. В этом Дульсина не сомневалась.

Приглашению на званый вечер Кандида обрадовалась несказанно. Засидевшаяся дома со своей несчастной любовью, она предвкушала веселье, дружескую компанию, интересные разговоры. Идею о поиске мужа она категорически отвергла, но, похоже, не прочь была бы пофлиртовать с каким-нибудь неназойливым сеньором. Тут же возник вопрос о новом платье. За покупкой сестры отправились на следующее утро, и Дульсине стоило большого труда сначала уговаривать, а потом под угрозой скандала просто запретить сестре приобрести точную копию нового вечернего туалета самой Дульсины. Обеим пришлось примириться с тем, что Кандида выбрала себе похожее платье, но серебристо-голубое.

Появление Лучиано с сестрами Линарес в ярко освещенном доме его друга произвело настоящую сенсацию. Сеньор Родригес, известный коммерсант, которому в тот день стукнуло пятьдесят лет, учтиво поблагодарил сестер за поздравление и не удержался от веселого замечания сеньору Мартинесу.

— Лучиано, то ты один как перст, а то сразу с двумя девушками, и такими очаровательными. Смотри, друг, не увлекайся крайностями.

Дульсина одобрительно оценила собравшихся. Безусловно, это был избранный круг. Лучиано осторожно указал ей на высокого, некрасивого, но очень почтенного сеньора, который иногда косо поглядывал на Дульсину.

— Сеньор Кастаньос, — шепнул Лучиано. Дульсина смутилась и потом прикладывала все силы, чтобы держаться от него подальше. Лучиано же подошел к нему и мило болтал с почтенным сеньором не менее десяти минут.

Стараниями Лучиано соседом Кандиды по столу оказался моложавый сеньор с задумчивыми глазами, легкой небрежностью в одежде и малоразговорчивый. Дульсину удивило, как он напоминал ей доктора Рамиреса, не лицом, не фигурой, а едва уловимым сходством облика. Кажется, Кандиде удалось его разговорить, они, улыбаясь, обменивались фразами. Но Дульсина ничего не слышала, их разделял Лучиано.

— Как, неплохого соседа я подобрал твоей сестре? — спросил Лучиано, явно напрашиваясь на комплимент.

— Он случайно не врач?

— Врач? Нет, математик, доцент, преподает в университете. А почему ты решила, что врач?

— Не знаю, просто похож на врача.

— Пожалуй, у представителей этих профессий есть определенное сходство. Они все время разгадывают загадки, ищут ответа. А Доменико — великий искатель.

Дульсина надеялась, что в этот вечер Лучиано будет принадлежать только ей. Но он щедро баловал вниманием Кандиду, дружески беседовал с окружающими, шутил, вызывая хохот соседей. По любопытным глазам женщин Дульсина поняла, что они страстно хотят знать, кто же избранница неприступного Лучиано — она или Кандида. Но Дульсина уже и сама начала сомневаться, потому что Лучиано даже намеком не выдавал своего предпочтения, что причинило ей такую боль, что она стала бояться за себя, бояться своего раздражения, гнева, оскорбительных реплик. Тогда рассыплется в прах так удачно выбранный ею облик, которым она и покорила надломленное горем сердце Лучиано. И Дульсина лучезарно заулыбалась. Она плохо слышала разговоры, отмалчивалась сама, но внимательно следила за поведением Кандиды и Лучиано. Она вдруг заметила, что сестра изменилась в лице и побледнела. Кандида переводила глаза с одного гостя на другого, к чему-то внимательно прислушиваясь. Дульсина навострила уши.